Анатолий Алексин. Действующие лица и исполнители (2)

— Почему вы уверены? — спросила Зина.

— Потому что совсем недавно… буквально сегодня вечером, он сказал мне, что ставка на молодежь — это беспроигрышная ставка.

— Афоризмы, цитаты, формулы… — пробормотала Зина.

— Что? Что?… — не расслышал Иван Максимович.

— Да так… ничего серьезного.

— Шекспир в ТЮЗе?… — вслух размышлял директор. — Это будет новаторством.

— Что-о? Новаторство?! — Зина уставилась на директора. — Это традиция. В Ленинграде поставили «Гамлета». А «Двенадцатую ночь» показывают днем и вечером в разных ТЮЗах!

— Я знаю… Но на нашей сцене Шекспир еще не бывал.

— По-моему, театр, который ни разу не поставил Шекспира или Островского, — это не настоящий театр, — отрезала Зина.

Костя с укором взглянул на свою заместительницу.

— Только что говорила о формулах… — Он покачал головой. — Значит, так, Иван Максимович. Мы хотим, чтобы спектакль был молодежным.

— Шекспиру — от комсомола! — вставила Зина. Костя снова с укором взглянул на нее и продолжал:

— Значит, так… Актеры — молодые, художник — молодой, композитор — молодой.

— Хотелось бы, конечно, чтобы и постановщик тоже был молодой, — добавила Зина.

— Это было бы неэтично по отношению к главному режиссеру, — сказал Иван Максимович.

— Очень сомневаюсь, что Николай Николаевич способен поставить спектакль о любви.

— Ну почему же? Такой красивый мужчина!…

— Хотя пусть поставит! — неожиданно согласилась Зина. — А то все лекции да беседы! Пусть совершит на наших глазах прыжок от теории к практике.

— Это несправедливо, — возразил ей Костя Чичкун. — На его лекции ходят все. Многие даже ведут конспекты.

— Режиссер-наставник, — пробормотала Зина. — За год ни одной постановки!

Иван Максимович заволновался:

— Ты сказала, что в разговоре с главным режиссером у Кости будет одна позиция, а у тебя — другая. Это она и есть?…

Зина вскочила и заметалась по кабинету. От стены до стены она делала вдвое больше шагов, чем Николай Николаевич. Но преодолевала это расстояние вдвое быстрее.

— Я дружу с семьей Патова. С его женой, дочерью… Они прекрасные люди. Хотя разные… — В оценке людей Зина любила точность. — Ксения Павловна — это домашний ангел. Домашний только потому, что сидит дома: ее доброты могло бы хватить на весь наш ТЮЗ. Лера говорит все, что думает!

— У нас в театре такой характер уже есть, — вставил Иван Максимович.

— Нет, мы с ней непохожи. Она острее!

— Бедный Николай Николаевич… — громогласно вздохнул Костя. Его заступничество всегда казалось очень убедительным и весомым, потому что диссонировало с его внешностью и голосом. «Уж если такой жалеет, такой заступается!…» — думал тот, кто видел Костю впервые.

— Ну и что?! — крикнула Зина и уставилась немигающими глазами куда-то в пространство. Казалось, она мысленно изумлялась самой себе. — Они обе — прекрасные люди. И что же? Я из-за этого должна промолчать?

— Скажи конкретно, объясни… О чем ты не можешь молчать? — умоляющим голосом произнес Иван Максимович.

— Врач должен лечить людей, каменщик — строить дом, а режиссер — ставить спектакли. Разве это надо доказывать?

— Сядь, пожалуйста… Это все понимают. В этом все абсолютно убеждены!

— Но убеждения и взгляды не всегда совпадают с поступками. Вот вы, Иван Максимович, как директор, и Костя, как секретарь комитета, убеждены, что Патов должен был за год проявить себя… как режиссер. Но это ваше убеждение остается при вас. А при мне не останется. Я его выскажу на комитете!

— Сядь, пожалуйста, — повторил свою просьбу Иван Максимович, — и послушай меня… Верная мысль не существует абстрактно, сама по себе. Она тоже существует во времени и пространстве. Вот хирург, например, решает сделать операцию на сердце. Но практически приступает к ней только тогда, когда подготовит себя и больного. Родственники не могут торопить его: «Поскорее! Мы очень волнуемся!»

— Родственники могут и подождать. Если они уверены, что этот хирург умеет оперировать сердце. А если не уверены, они обратятся к другому хирургу.

— Ты не вполне объективна, — вступил в разговор Костя. — Николай Николаевич никогда не был режиссером детского театра. Он хочет понять его специфику. Он вживается в коллектив.

— Вот именно! — обрадовался Иван Максимович. — Он вживается. И довольно успешно. Происходит процесс… простите меня за громкое слово, взаимообогащения. Он дарит театру свои теоретические знания, а театр дарит ему свой практический опыт работы с детьми.

— Только нужен ли ему этот подарок? — сказала Зина.

— Ну, так нельзя! — Костя с мрачным видом покачал головой. — Где у тебя… основания?

— А вы заметили, какое слово он чаще всего произносит в качестве… ну, ругательства, что ли?

Иван Максимович и Костя стали вспоминать, но не вспомнили.

— Он ругается словом «детство»! Вы разве не слышали? Когда он особенно возмущен, то восклицает: «Это какое-то детство!»

Зина произнесла эту фразу так, что директор и секретарь комитета сразу вспомнили ее. И даже вздрогнули: им показалось, что они услышали голос Патова.

— Слово «детство» звучит как нечто глубоко отрицательное в устах… режиссера детского театра! — Зина изумленно пожала плечами. И наконец села.

А Иван Максимович, наоборот, встал, протиснулся между столом и креслом и своей тяжеловатой, неуклюжей походкой подошел к Зине…

Много лет назад, когда он начинал работать в театре, его предупреждали, что актеры — сложные люди. «Преувеличивают!» — думал он, потому что как зритель получал от театра одно только удовольствие. Но потом оказалось, что предупреждавшие его друзья не преувеличивали. Пожалуй, даже преуменьшали. Сложнее всего было с теми актерами, которых Иван Максимович особенно ценил. «В жизни всегда трудней с теми, кого любишь!» — сделав это открытие, директор нашел для своих неприятностей теоретическое обоснование. Оно помогало ему обретать терпение и аргументы.

— Я знаю, что Николай Николаевич очень любит своих детей, — сказал Иван Максимович. — У него в кабинете под стеклом вся их биография в фотографиях. Ты видала?

— Я видел, — ответил Костя.

— Значит, он вовсе не равнодушен к детям! Вот у меня под стеклом нет фотографий… моего Алеши…

— И о чем это говорит? — спросила Зина.

— Может быть, ни о чем. Но все-таки… Я хочу, чтобы ты была справедлива. За этот год мы поставили три спектакля.

— Возобновили старые работы Петра Васильевича. Сделали это сами актеры. А помогал ассистент режиссера.

— Но Николай Николаевич каждый раз объяснял ему творческую задачу. Делал поправки, замечания.

— И не принял ни одной новой пьесы! Учтите, что Тонечка Гориловская переписывается со всеми драматургами нашей страны. Николай Николаевич прочитал то, что она ему предложила, и в каждой пьесе нашел непоправимые просчеты и недостатки. Теперь многие из Тонечкиных пьес с успехом идут в других театрах.

— Ну что же, он ищет… Пойми: он должен сказать свое слово, а не просто продолжить то, что прекрасно говорил зрителям Петр Васильевич. Фактически он должен вступить с Петром Васильевичем в соревнование. А это нелегко! Прости меня за громкие фразы, но я должен доказать тебе. Ты простишь меня, а?

— Прощу.

— Так вот… Он стремился создать в театре атмосферу, которая необходима именно ему, для его творчества. Теперь эта атмосфера, по-моему, создана.

— Дело — за творчеством! — отрезала Зина.

— Может быть, и вы, Иван Максимович, придете на комитет? — предложил Костя.

— Не надо… Пусть от имени стариков будет один Николай Николаевич. Я думаю, что ваш замысел очень устроит его: Шекспир, классика!… Коллектив надеется на него. Ждет. И ты, Зиночка, не убивай, пожалуйста, эту надежду… на завтрашнем комитете.

— Посмотрим, — сказала Зина.

Выйдя в фойе, она с сожалением взглянула на Костю:

— Я вижу, ты только в сказках бываешь зубастым.

— Чтобы найти с человеком общий язык, не обязательно показывать ему свои зубы, — мрачно сформулировал Костя.

* * *

На комитете Зина не выступала. Да и вообще, кроме Николая Николаевича, там, по сути дела, не выступал никто.

Только вначале Костя рассказал про анкету, продемонстрировал последний номер областной комсомольской газеты с заголовком на полполосы: «Зритель проголосовал за любовь». И познакомил главного режиссера с замыслом комсомольцев.

Николай Николаевич поддержал его сразу, не задумавшись ни на минуту. Он поправил свои манжеты, поднялся и протянул руки навстречу членам комитета, словно хотел заключить их в объятия.

— Это прекраснейшая идея! Именно такой спектакль может стать визитной карточкой молодежи нашего театра. И вот интересно: Шекспир написал эту трагедию тоже будучи молодым. Это одно из ранних его творений. — Николай Николаевич сел и задумался. — Мы говорим, что сегодняшние дети «раньше взрослеют». Смешно! Лермонтов написал «Маскарад» в двадцатилетнем возрасте. Добролюбов — философ! — в двадцать пять уже умер. Писарев в двадцать семь уже утонул… Джульетте не было и четырнадцати! А современные дети «раньше взрослеют». Смешно…

Зина давно заметила, что современные дети раздражали главного режиссера. Он не прощал им ничего: ни громкого смеха, ни оброненного в зале номерка, ни странного, как ему казалось, стремления обязательно осмотреть в фойе фотографии, а некоторые потрогать руками, обязательно попить фруктовую воду в буфете, обязательно сходить в туалет.
[1] [2] [3] [4]