Анатолий Алексин. Действующие лица и исполнители (4)
[1] [2] [3] [4]— Он не берется. Это мы его просим.
— Пусть так… Николаю это обидно. Он считает, что вы с ним бываете… ну, резки, что ли… Что слишком часто ставите его предшественника как бы ему в пример. Обо всем этом он думает… Но того, что он сказал, он не думает! Вернее, думает не так, как это можно было бы понять…
Ксения Павловна готова была признать существование всех претензий, которые были у Патова к Зине, кроме той, что он высказал в коридоре.
— Как раз в этом Николай Николаевич прав абсолютно, — повторила Зина. — Какая из меня Джульетта? Шекспир перевернется в гробу!
— Он имел в виду вашу слишком явную… ну, что ли, детскость, — продолжала уверять Ксения Павловна. — Я надеюсь, это никак не повлияет на ваши отношения с нашей семьей! Для нас с Лерой вы самый близкий человек в этом городе.
— Я вас тоже люблю. — И сейчас?
— А что вообще случилось? Главный режиссер не видит во мне Джульетты. И правильно делает. Я тоже не вижу ее в себе. И скажу об этом Андрею. Почему он не предупредил меня?
— Наверно, хотел раньше согласовать… Только вы знайте: Николай Николаевич не будет возражать! Иначе мы с Лерой…
— Не покидайте его, — попросила Зина. — У меня нет семьи… Не хватает еще, чтобы и ваша распалась!
— Вы шутите… Значит, вы не сердитесь. Это так приятно! Знаете что?… — Ксения Павловна остановилась, решаясь на какой-то важный для себя шаг. — Я испытываю к вам большое доверие. И обращаюсь к вам с просьбой. Помогите мне выполнить тот ваш план… Помните? Насчет пробы в драматическом театре. Мы сделаем это втайне от Николая. И вы увидите, как он будет доволен. Вы убедитесь, что он вовсе не против… Просто у него есть свои правила. Я всегда это в нем уважала. Он не любит делать то, что не принято. Не положено… Переступать через нормы…
«Чтобы я не считала его домашним тираном, она готова на все! — подумала Зина. — Но это ерунда… Главное, что она согласна!»
Зина обожала устраивать чужие судьбы.
— Вы мне поможете подготовить какую-нибудь сцену? — спросила Ксения Павловна. — Отрепетировать ее! С Николаем у меня не получится… Я его как-то стесняюсь. С вами мне проще. А главное, я хочу, чтобы это было сюрпризом!
— Зачем же я? У нас есть режиссер! — воскликнула Зина.
— Режиссер?…
— Ну да! Замечательный парень! Тот самый… Андрей! Он будет счастлив помочь актрисе вернуться на сцену. Я в этом не сомневаюсь!
— Тот самый?… — переспросила Ксения Павловна. Она задумалась. А потом сказала: — Вы, наверное, как всегда, правы. Николай будет ему благодарен… И, может быть, они станут друзьями?
* * *
На следующий день Зина решительно потребовала, чтобы Иван Максимович, Андрей и Костя собрались в директорском кабинете. Взглянув на нее, Иван Максимович спросил:
— Мы должны написать завещание?
— Пока что покушение совершается на меня! — ответила Зина. Пристально глядя на Андрея, она сказала: — Все-таки режиссер должен иметь опыт. Теперь я в этом не сомневаюсь! Разве Петр Васильевич мог позволить себе, не посоветовавшись с актрисой, предлагать ее на главную роль?
Андрей честно и безмятежно удивился. Потом посмотрел на Ивана Максимовича и Костю, ожидая от них поддержки.
— Но ведь Петр Васильевич был главным режиссером, — сказал он. — А я — приглашенный на постановку. И поэтому должен был сначала поговорить с Николаем Николаевичем… Если б я тебя пригласил, а он бы потом отказался?
— Он и отказался! — сказала Зина. — И правильно сделал. Редчайший случай: я стала союзницей Патова!
— Ты прости меня, пожалуйста, — продолжал Андрей. — И не обижайся.
— Я никогда не обижаюсь!
— Но ведь по поводу работы над старыми спектаклями тоже сначала поговорили с главным режиссером, а потом уже со мной.
— Большая разница! — воскликнула Зина. — Ты реставрировать эти спектакли можешь, а я сыграть Джульетту не смогу. Ни за что на свете!
— Почему ты так думаешь, а? — поинтересовался Иван Максимович.
— Да что вы… издеваетесь, что ли? Что между нами общего?!
Иван Максимович не спеша выдвинул ящик стола, достал оттуда нарядный том и раскрыл страницу, заложенную бумажкой.
— Я предвидел твои возражения. И подготовился, — сказал он. — Вот послушай, что говорит о себе Джульетта: «Хотела б я приличья соблюсти… Хотела бы, но нет, прочь лицемерье!» А ты говоришь: «Что между нами общего?»
— Если вы решили взять меня цитатами, то я тоже… Дайте-ка книгу!
Иван Максимович неохотно протянул ей нарядный том.
— Прочитайте, пожалуйста! Буквально на любой странице… Хотя бы вот это: «Она затмила факелов лучи! Сияет красота ее в ночи, как в ухе мавра жемчуг несравненный». Теперь взгляните на меня!…
— Эта сцена, — безмятежно улыбаясь, начал Андрей, — как раз доказывает, что между вами много общего… Иван Максимович прав!
— Дать тебе книгу? — спросила Зина.
— Эту трагедию я знаю наизусть. Парис говорит Джульетте: «Твое лицо от слез так изменилось. Бедняжка!» А она ему что отвечает? «Слез не велика победа: и раньше было мало в нем красы». Она для Ромео прекрасна! Ты понимаешь?
— Она просто скромна.
— Как ты!…
— Я — травести! — крикнула Зина. — Я умею играть только девчонок.
— А Джульетта и была девчонкой! Ей было четырнадцать лет, — радостно сообщил Андрей.
— Девочек в таком возрасте Валентина Степановна не пускает на некоторые спектакли, — сказал Иван Максимович.
— Представления о женском возрасте вообще изменились, — сказал Андрей. — Некоторые немолодые актрисы подходили ко мне: просятся на роль матери Джульетты. А ведь ей было лет двадцать семь…
— Что творилось в Вероне! — воскликнула Зина.
— Одним словом, так… Четырнадцатилетних в нашем театре играешь только ты, — четко и неторопливо резюмировал Костя Чичкун.
— И соотношение сил получается очень верное! — продолжал убеждать ее Андрей.
— Какое соотношение?
— Джульетта гораздо решительней и смелее Ромео. Ведь это она предлагает немедленно обвенчаться. И она решается принять снотворное… А ты гораздо решительней и смелее меня. Как видишь, все сходится!
— Но ведь я собираюсь участвовать в спасении спектаклей Петра Васильевича! — ухватилась за последний аргумент Зина.
— Андрей тоже будет делать и то и другое, — возразил ей Иван Максимович.
— Он окончательно согласился?
— Отступил перед неизбежностью. Ты тоже сдаешься?
— А Николай Николаевич? Он-то согласен на то и другое?
— Мы его очень просили. От имени дирекции. И общественных организаций… — Ивану Максимовичу было стыдно, что он так нажимал на главного режиссера. Вспоминая об этом, он страдальчески морщился, обеими руками обнимал свою большую, неказистую голову. — Что было делать?
Я предложил ему: «Тогда давайте соберем художественный совет. Пусть решает…»
— А он?
— Сказал: «Ну, если проблемы искусства вы хотите решать голосованием, я отступаю».
— Значит, все-таки отступил?! — возликовала Зина. Директор посмотрел на нее с грустью и осуждением.
— Я так скажу… Мне его было жалко, — тихо произнес Костя. — Но я подумал: сколько ребят каждый вечер приходит к нам в театр? Семьсот пятьдесят. В месяц, стало быть, более двадцати тысяч. А в год, если не считать летних месяцев, около двухсот тысяч! Вот и надо, подумал я, выбрать между этими ребятами и Николаем Николаевичем!
— И выбрал ребят? Ты молодец, Костя! — Зина похлопала его по плечу. — Мы тоже не зря тебя выбрали!
* * *
Николай Николаевич, войдя в директорский кабинет, впервые не поздоровался. Он судорожно поправлял свои манжеты.
Иван Максимович с неловкой поспешностью выбрался из-за стола и пододвинул главному режиссеру стул. Но Патов этого не заметил.
— Сегодня срывается вторая беседа из цикла «Мои встречи с великими режиссерами»! Хотя этот цикл был утвержден художественным советом, чему вы, Иван Максимович, придаете такое большое значение. Оказывается, что для наших с вами артистов встреча с Андреем Лагутиным интересней, чем с Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом, о котором я сегодня хотел рассказать.
— Просто с этим они работают…
— Чтобы добиться хоть каких-нибудь успехов с этим, они должны знать о том. Что происходит? В репетиции участвуют пять человек, а в зале сидит вся труппа!
— Они соскучились… — тихо произнес Иван Максимович.
— По Андрею Лагутину?!
— По работе… Вы меня простите, конечно.
— Работа артиста слагается из многих компонентов. И один из главнейших: беспрерывное постижение опыта корифеев. Без этого в актерском организме наступает авитаминоз!
— Но ведь чем больше человек потребляет витаминов, тем больше ему хочется ходить, двигаться, действовать…
— Я не думал, что вы поймете меня так буквально. С такой балабановской прямолинейностью! Кстати, балабановщина вообще затопила наш… или, вернее сказать, ваш театр. «Служенье муз не терпит суеты!» — это известно даже младенцу. А тут все бегают, носятся: из зрительного зала — в репетиционный. И обратно… «Тем, кто спешит, грозит паденье». Это строка из «Ромео и Джульетты», кстати сказать.
— Что поделаешь? Они соскучились… Застоялись! Простите меня за грубое выражение.
— Что же, мои беседы вообще отменяются?
— Видите ли, после застолья…
— Какого «застолья»?
— Так у нас в театре называют репетиции, происходящие за столом.
— И вас не оскорбляют эти ресторанные термины?
— Я привык к этому слову. Может быть, оно неудачно. Но дело не в нем. Дело в самом деле… В работе… Комитет комсомола попросил меня, чтобы репетиции «Ромео» и работа над старыми спектаклями шли параллельно. В двух наших залах. Утром и вечером.
— У меня возникло одно предложение. Вполне рационализаторское, — скрестив руки на груди, произнес Николай Николаевич.