Анатолий Алексин. Раздел имущества (2)
[1] [2] [3] [4]– Человек, в котором подозревают какую-либо неполноценность, – тоном экскурсовода начал разъяснять папа, – всегда хочет опровергнуть подобное мнение. И это сильнейший стимул!
– А в ком подозревают неполноценность? – уже обычным голосом, не боясь, что я услышу, и продолжая свой метод лечения, спросила бабушка.
Мамина мама, узнав о Федькиной страсти, сказала по телефону, что в мои годы она еще никому не позволяла «себя любить».
– К сожалению, он драчун, – сказал папа таким тоном, будто речь шла о женихе, которому придется отказать от дома. – Драчун, к сожалению.
– Разве Айвенго или, допустим, герои… «Всадника без головы» не были драчунами? – вопросом ответила бабушка. – Они, насколько мне помнится, оставались без головы, потому что дрались за честь. И Федька не лезет в бой просто так… Ничего страшного!
– Плохой человек не может полюбить в столь раннем возрасте. И с такой силой! Анисия Ивановна, как всегда, абсолютно права, – вступила в разговор мама.
Папа сник, поскольку мамины аргументы были для него неопровержимыми. Меня это порой раздражало. Но в данном случае я согласилась с мамой. Однако когда через несколько дней обнаружилась очередная Федькина жертва и ее родители не пожелали молчать, папа, как бы беря реванш, заявил:
– Надо с ним всерьез побеседовать. Побеседовать надо…
– О чем? – поинтересовалась бабушка.
– О том, что его любовь должна быть бескровной.
– Разве он кому-нибудь говорил про любовь?
– Не говорил… Но о ней знает весь двор! И Вера выглядит вроде бы соучастницей. Ведь из-за нее он угрожает… И даже в отдельных случаях бьет. Даже бьет!
– Это скверно, – согласилась бабушка.
Приободренный папа выдвинул новое предложение:
– Надо побеседовать с его родителями. Все, знаете, были молодыми. Все, знаете, были… И помнят!
Тут я вошла в комнату, где происходил разговор, заплетающейся походкой.
Увидев это, папа взметнул руки вверх:
– Я не буду беседовать. Не буду. Обещаю тебе! Только не трать свои нервы.
Я начала «отходить». И последовала к окну уже более твердым шагом. Тогда, обращаясь ко мне, папа громко продолжил:
– Пойми… его интимное чувство не должно производить шума на весь дом.
– Почему?! – вмешалась в разговор мама. – Пусть все знают, что в нашу Верочку можно влюбиться.
– Разве в этом кто-нибудь сомневается? – тихо сказала бабушка. – Она имеет защитника. Ничего страшного!
– По крайней мере для нее, – согласилась мама. – Анисия Ивановна, как всегда, права. – И крикнула в папину сторону: – Просто не верится, что ты ее родственник!
Я подошла к двери, возле которой вновь дымила не замечавшая меня женщина.
– Зачем же делить-то, Коленька? – донесся близкий к рыданию голос матери. – Я ведь скоро…
– Всех нас в два раза переживет! – отреагировала дебелая женщина.
И я поняла, что мужчина, выдавленный из тюбика, – ее раб.
– Что там делят? – спросила я.
Она была до того возбуждена, что выдохнула дым мне в лицо:
– Что делят в суде? Имущество!..
У бабушки была старшая сестра. Ее звали тетей Маней.
– Старшая, но нестарая, – объяснила мне бабушка. – Выглядит куда лучше меня: всю жизнь прожила в деревне. Воздух такой, что пить можно. И спокойная она. Ни разу криком себя не унизила.
– Как раз это опасней всего, – включился в разговор папа. – Опасней всего… Человеку необходимо разрядиться: крикнуть, выругаться, что-нибудь бросить на пол. Иначе внутреннее самосожжение происходит… Самосожжение!
Грамоте тетя Маня научилась поздно, уже в зрелом возрасте, и поэтому очень любила писать письма. Бабушка читала их вслух, а мама и папа делали вид, что им интересно.
Мама иногда даже переспрашивала:
– Сколько… сколько она собрала грибов?
Бабушка вновь находила соответствующее место в письме.
– Сколько она наварила банок варенья?
Бабушка вновь водила пальцем по строчкам.
Мама могла бы и не интересоваться этими цифрами, потому что все засоленные тетей Маней грибы и все сваренное ею варенье отправлялось по нашему домашнему адресу.
– Куда нам столько? – ахала мама. И аккуратно размещала банки в холодильнике и на балконе.
Всякий раз, когда потом грибы и варенье появлялись на столе, мама подчеркивала:
– Это от тети Мани!
Если же к папе приходили друзья и грибы становились «грибками», за здоровье тети Мани провозглашались тосты. Бабушке это было приятно:
– Не зря Манечка спину гнула. Удовольствие людям!
Когда бабушка была маленькой, они с тетей Маней осиротели.
– Она, старшая, выходила меня… Не дала росточку засохнуть без тепла и без влаги.
– Как ты мне?
– Ты бы и без меня расцвела: тут и мать, и отец, и профессора!
– Нет… Без тебя бы засохла, – с уверенностью ответила я.
По предсказаниям бабушки ее старшая сестра должна была «пить воздух» лет до ста, если не дольше.
Но тетя Маня стала вдруг присылать письма, в которых точным был только наш адрес. Бабушку же она называла именем их давно умершей матери, сообщала, что грибы и ягоды растут у нее в избе, прямо на полу… из щелей.
Потом ее сосед из деревни написал нам, что у тети Мани сосуды в голове стекленеют, но что сквозь это стекло ничего ясно не разглядишь. Так ему врачи объяснили.
– Стало быть, у Мани склероз, – сказала бабушка. И добавила, первый раз изменив себе: – Очень уж это страшно. И воздух, стало быть, не помог.
– В молодости чем больше родных, тем лучше, удобнее. Все естественно, прямо пропорционально, – сказала мама. – А в старости, когда наваливаются болезни, возникает нелогичная, обратно пропорциональная ситуация: чем больше родных, тем меньше покоя.
– Но ведь и мы тоже можем стать пациентами своих близких, – ответила бабушка. – На кого болезнь раньше навалится, никому из нас не известно!
Мама при всей точности своего мышления этого не учла.
– Никогда не кричала она. Вот и результат, – пробормотал папа. – Вот и результат.
– Что поделаешь… Надо ехать в деревню, – сказала бабушка. И, вроде бы извиняясь, обратилась ко мне: – Ничего страшного: вас будет трое. А она там одна.
И сразу пошла собираться.
Я почувствовала, что не может быть нас троих… без нее, без четвертой…
Я почувствовала это – и уже не нарочно споткнулась на ровном месте. От волнения я стала, сбиваясь, проглатывая слова, объяснять, что без бабушки все погибнет, разрушится.
Мама и папа панически испугались.
– Придумайте что-нибудь! – невнятно просила я их.
– Мы умоляем тебя: успокойся! – вталкивая мне в рот пилюлю и заставляя запить ее водой, причитала мама. – Выход, бесспорно, есть. Пусть тетя Маня приедет сюда. К нам… Хоть сегодня!
– Разумеется, мы будем рады, – привычно поддержал ее папа. – Мы будем рады.
С этой вестью я заспешила в коридор, где бабушка собирала вещи.
Мама и папа примчались вслед за мной.
– Тетя Маня будет жить здесь, в нашем доме, – торжественно объявила мама. – То, что дорого вам, дорого и нам, Анисия Ивановна! Это бесспорно. Иначе не может быть.
– Я тоже поеду в деревню… Мы вместе привезем тетю Маню.
[1] [2] [3] [4]