Часть третья. Дорс Венабили (1)
[1] [2] [3] [4]Часть третья
Дорс Венабили Галактическая энциклопедия
Венабили, Дорс – …Многие моменты в жизни Гэри Селдона носят характер легендарный, несут отпечаток неточности, и обрести его безупречную с фактологической стороны биографию практически невозможно. Пожалуй, самое загадочное в жизни Селдона – это его супруга, Дорс Венабили. Сведения о ней крайне скудны. Достоверно известно лишь то, что она родилась на Цинне и впоследствии стала работать на историческом факультете Стрилингского университета на Тренторе. Вскоре после того как она приступила к этой работе, она познакомилась с Гэри Селдоном и стала его неразлучной спутницей на двадцать восемь лет. В действительности, жизнь ее также изобилует вымыслами, как и жизнь самого Селдона. Существуют совершенно неправдоподобные рассказы о ее необыкновенной физической силе и ярости, за которую она была прозвана Тигрицей. Но ее исчезновение гораздо более загадочно, чем появление, поскольку с определенного момента времени всякие упоминания о ней исчезают, и что с ней произошло, непонятно.
Ее квалификацию историка подтверждают ее труды по…
1
Ванде было уже почти восемь лет по стандартному Галактическому времени. Она была страшная кокетка – настоящая маленькая леди с густыми прямыми каштановыми волосами и голубыми глазами, которые, правда, становились все темнее и со временем должны были превратиться, скорее всего, в карие, как у отца.
Из головы у девочки не выходило одно число – шестьдесят.
Ужасно большое число! Скоро у дедушки день рождения, и ему исполнится шестьдесят, а ведь это так много! Вдобавок прошлой ночью ей приснился такой нехороший сон…
Ванда решила пойти поискать маму, чтобы спросить у нее, что может означать ее сон.
Маму найти оказалось нетрудно. Она была у дедушки и говорила с ним, ну конечно, про день рождения, про что же еще? Ванда растерялась. При дедушке ей было неловко расспрашивать маму про сон.
Замешательство девочки не укрылось от матери.
– Одну минуточку, Гэри, – сказала она, прервав разговор, – я только узнаю, что так беспокоит Ванду. Что тебе, малышка?
Ванда потянула мать за руку.
– Ма, я тебе потом скажу. Только тебе.
Манелла с улыбкой обернулась к Селдону.
– Видишь, как рано это начинается, Гэри? Своя жизнь. Свои трудности. Ванда, пойдем к тебе, детка?
– Да, мама, – проговорила Ванда с явным облегчением.
Взявшись за руки, они прошли в детскую, и Манелла спросила:
– Ну, что случилось, Ванда?
– Это из-за дедушки, мама.
– Из-за дедушки? Вот уж не поверю, чтобы он сделал тебе что-то дурное!
– Он не… – и глаза Ванды наполнились слезами. – Он умрет?
– Твой дедушка? Чего это ты вдруг, Ванда?
– Ему будет шестьдесят. Он такой старенький.
– Вовсе нет! Он уже не молодой, конечно, но и не старый. Люди живут до восьмидесяти, до девяноста, даже до ста лет – а дедушка у нас еще знаешь какой крепкий и здоровый? Он еще долго проживет.
– Ты точно знаешь? – всхлипнула Ванда.
Манелла обняла дочку за плечики и посмотрела ей прямо в глаза.
– Послушай, Ванда, когда-нибудь мы все должны умереть. Помнить, я тебе уже говорила? И все-таки не стоит горевать об этом, покуда это «когда-нибудь» еще очень далеко, – ласково проговорила Манелла, утирая бегущие по щекам Ванды слезы. – Дедушка еще долго проживет. Ты подрастешь, станешь совсем взрослая, а он еще будет живой даже тогда, когда у тебя уже будут свои детки. Вот посмотришь. А теперь пойдем. Я хочу, чтобы ты поговорила с дедушкой.
Ванда снова всхлипнула и кивнула.
Когда они вернулись к Селдону, он сочувственно посмотрел на внучку и поинтересовался:
– Что такое стряслось, Ванда? Чем ты так расстроена?
Ванда покачала головой.
Селдон перевел взгляд на Манеллу.
– Что с ней, Манелла?
– Пусть сама скажет.
Селдон сел в кресло и похлопал ладонью по колену.
– Подойди ко мне, Ванда. Сядь и расскажи мне, что за беда такая.
Ванда забралась к деду на колени, еще немного повсхлипывала и, протирая глаза кулачком, пробормотала:
– Мне страшно. Я боюсь.
– Ну-ну, не надо бояться. Расскажи вес скорее своему старенькому дедушке.
Манелла поморщилась:
– Не то слово.
Селдон удивленно взглянул на нее.
– Какое? «Дедушка»?
– Нет. «Старенький».
Сшило Ванде услышать слово «старенький», как она снова залилась слезами.
– Да, дедушка, да, ты старенький!
– Ну, конечно. Мне шестьдесят, малышка.
Он крепко обнял Ванду, прижал к себе, наклонился и прошептал:
– Я ведь тоже этому не рад, Ванда. Знаешь, как я тебе завидую – тебе еще и восьми нет.
– У тебя все волосики седые, дедуля…
– Ну, они не всегда такими были, Я только недавно поседел.
– Раз волосики седые, значит, ты скоро умрешь, дедуля…
Селдон был ошеломлен.
– Да что такое стряслось? – изумленно спросил он у Манеллы.
– Понятия не имею. Не знаю, что это вдруг на нее нашло.
– Сон плохой видела… – всхлипнула Ванда.
Селдон прокашлялся.
– Ну, Ванда, что такое «плохой сон»? Нам всем плохие сны порой снятся. И ничего в этом нет страшного. Это даже хорошо, детка. Просыпаешься и понимаешь, как все хорошо на самом деле.
– А я видела сон, что ты умрешь! – не унималась Ванда.
– Понимаю, понимаю, детка. Смерть часто снится, но не надо так огорчаться. Это ничего не значит. Ну, погляди на меня. Разве ты не видишь, какой я живой, веселый? Ну, смотри, я улыбаюсь. Разве я похож на умирающего? Ну, похож?
– Н-нет…
– Ну вот и славно. А теперь пойди-ка поиграй и забудь про все эти глупости. У меня день рожденья, и мы все отлично повеселимся. Ну, давай ступай к себе, малышка.
Ванда ушла, улыбнувшись сквозь слезы, а Манеллу Селдон попросил остаться.
2
– Как ты думаешь, откуда у Ванды такие мысли, Манелла? – спросил Селдон невестку.
– Ну, Гэри, мало ли откуда? У нее был сальванийский геккончик и умер, помнишь? У одной из ее подружек отец погиб в катастрофе, а уж по головизору она каждый день видит, как кто-то умирает. Невозможно растить ребенка под колпаком, чтобы он ничего не знал о смерти. Да я и не собиралась ничего от нее скрывать. Смерть – естественная и неотъемлемая часть жизни, и она должна это понять.
– Я не говорю о смерти вообще, Манелла. Я говорю о своей смерти. Почему она вдруг заговорила об этом?
Манелла растерялась. Селдон был ей очень дорог. «Господи, как же сказать, чтобы не обидеть?» – подумала она. А не говорить тоже было нельзя.
– Гэри, – сказала она, – только не обижайся, но ты сам виноват.
[1] [2] [3] [4]