Часть третья. Дорс Венабили (2)

И все же, какие бы чувства его ни обуревали, он вынужден был зависеть от молодых. Психоистория не могла долее быть личной собственностью его и Амариля. За те десять лет, что Селдон провел на посту премьер-министра, Проект превратился в дело государственной важности, на которое выделялись крупнейшие субсидии, и что самое удивительное, после его ухода с высокой должности работа над Проектом не только не была свернута, а наоборот, ускорилась и расширилась. Произнося или слыша от других официальное название «Психоисторический Проект Селдона в Стрилингском университете», Селдон всякий раз морщился – уж больно помпезно это звучало. Правда, чаще всего такое длинное название не употребляли, и говорили просто: «Проект».

Военная хунта, по всей вероятности, рассматривала Проект как потенциальное политическое оружие, и, покуда милитаристы придерживались такого мнения, никаких проблем со спонсированием Проекта не было. Но на поступающие субсидии следовало давать ответ в виде ежегодных отчетов – носили они, правду сказать, характер весьма и весьма туманный и приблизительный. В бумагах фигурировали самые поверхностные сообщения, а если встречались математические выкладки, то все равно никто из членов хунты в них ничего понять не смог бы, даже если бы очень захотел.

Покидая своего верного помощника, Селдон чувствовал, что Амариль доволен успехами психоистории, но с собой ничего поделать не мог – тоска и отчаяние охватили его с новой силой.

В конце концов он решил, что в такое жуткое настроение его вгоняют мысли о предстоящем юбилее. Все было задумано как радостное торжество, но для самого Селдона предстоящее празднество не казалось даже актом признания его заслуг, для него это было всего-навсего лишнее напоминание о старости.

Помимо всего прочего, праздник должен был сломать привычный порядок жизни и работы, а Селдон был прирожденным консерватором. И его собственный кабинет, и еще несколько прилегающих к нему комнат в последние дни были полны какого-то народа, оттуда вынесли мебель и приборы – никакой возможности нормально работать. «Устраивают для чего-то гостиные, залы славы, – мысленно ворчал Селдон, – И когда все это кончится и можно будет нормально поработать?» Только Амариль наотрез отказался трогаться с рабочего места.

Время от времени Селдон задумывался: кому пришло в голову устроить всю эту праздничную кутерьму. Уж конечно, не Дорс – она слишком хорошо знала Селдона и не стала бы его так раздражать и утомлять. Не могли этого затеять ни Амариль, ни Рейч – эти сроду не помнили, когда у него день рождения. Селдон заподозрил, что подготовка юбилейных торжеств – дело рук Манеллы, и даже повздорил с ней.

Манелла откровенно призналась, что действительно придумала все это она – но только в смысле организации, а идею пышно отпраздновать юбилей Селдона подал ей Тамвиль Элар.

«Гений, – подумал Селдон. – Гений, будь он неладен!»

Он тяжко вздохнул. Скорее бы кончался этот юбилей!

7

– Можно войти? – спросила Дорс, заглянув в приоткрытую дверь.

– У кого ты спрашиваешь? Тут, кроме меня, никого нет.

– Ну так, на всякий случай. Это же не твой кабинет.

– Вот именно, – буркнул Селдон. – Из моего кабинета меня выгнали из-за идиотского юбилейного торжества. Господи, скорее бы оно закончилось!

– Вот-вот. Стоит этой женщине что-нибудь затеять, и из мухи немедленно вырастает большущий слон.

Селдон тут же принялся защищать Манеллу:

– Да нет, я уверен, намерения у нее самые благие…

– Уволь меня от этих благих намерений! – фыркнула Дорс. – Да я к тебе не за этим пришла, кстати говоря. Есть кое-что поважнее.

– Ну, говори.

– Я разговаривала с Вандой про ее сон… – проговорила Дорс и запнулась.

Селдон прокашлялся.

– Ну, зачем ты… Надо, чтобы она забыла об этом.

– Нет. Ты не спрашивал ее, что именно ей приснилось?

– Конечно, нет. Зачем заставлять малышку снова переживать?

– Папочка с мамочкой тоже не позаботились с ней поговорить. Пришлось мне ее расспросить.

– Но зачем, Дорс, зачем ее мучить?

– Затем, что я чувствовала, что это надо сделать, – угрюмо ответила Дорс. – Так вот, во-первых, сон этот ей приснился не дома, не в детской.

– Где же он ей, в таком случае, приснился?

– В твоем кабинете.

– Что она могла делать в моем кабинете?

– Хотела посмотреть, как идут приготовления к празднику, зашла в кабинет, ничего, кроме пустых стен, не увидела – только твое кресло и осталось. Такое большое: глубокое, высокое, мягкое – то самое, которое ты за что-то так любишь, и никак не даешь поменять. Поломанное.

Селдон вздохнул – Дорс напомнила ему о давнем и бесплодном споре.

– Никакое оно не поломанное, – пробурчал он. – А нового мне не нужно. Ну, и что же дальше?

– Она забралась в кресло и принялась гадать, а что если вдруг ты раздумаешь устраивать праздник и как это будет плохо. А потом, как она говорит, вроде бы уснула, потому что в голове у нее все как бы перемешалось, и она ничего не помнит, кроме своего сна. А во сне она видела двоих мужчин – именно мужчин, а не женщин – и эти двое разговаривали.

– И о чем же они разговаривали?

– Точно она не помнит. Ты же понимаешь, как трудно порой вспомнить сон, особенно когда он снится в необычном месте. Но она помнит, что говорили они о смерти, и думает, что о твоей, потому что ты такой старый. Но два слова она запомнила точно: «смерть» и «финики».

– Как?

– «Смерть» и «финики».

– И что это, по-твоему, значит?

– Не знаю. А потом, как она говорит, они прекратили разговор и ушли, а она проснулась в кресле, и ей стало холодно и страшно, и с тех пор она никак не может успокоиться. Селдон задумался.

– Послушай, дорогая, – сказал он немного погодя, – стоит ли придавать значение детским снам?

– Прежде надо задать себе вопрос, Гэри, был ли это сон.

– Что ты имеешь в виду?

– Ванда не помнит точно, спала ли она. Она говорит: «вроде бы уснула».

– И каковы же твои выводы?

– Может быть, она задремала, и сквозь сон услышала реальный разговор – реальный разговор живых мужчин.

– Живых мужчин? Которые говорили о том, чтобы убить меня с помощью фиников?

– Да, что-то вроде того.

– Дорс, – решительно проговорил Селдон, – я знаю, что тебе всюду мерещится грозящая мне опасность, но дело зашло слишком далеко. Зачем кому-то может понадобиться убивать меня?

– Между прочим, две попытки уже было.

– Не спорю, но надо же учитывать обстоятельства. Первая попытка была предпринята вскоре после того, как Клеон назначил меня премьер-министром, и исходила от дворцовой мафии, так сказать, которая была оскорблена до глубины души столь неожиданным выбором кандидатуры на этот пост. Вот некоторым и показалось, что все уладится, если меня убрать. Вторая попытка покушения была предпринята джоранумитами, рвавшимися к власти, которые думали, что я стою на их пути к заветной цели, ну и добавь к этому еще затаенную злобу Намарти.

К счастью, ни одна попытка не увенчалась успехом, но откуда взяться третьей? Я уже десять лет как не премьер-министр. Кто я теперь? Стареющий математик, одной ногой на пенсии, и уж, конечно, бояться меня некому, и никому я не мешаю. Джоранумиты искоренены все до единого, Намарти давным-давно казнен. Ни у кого не может быть причин желать моей смерти. Словом, Дорс, очень прошу тебя, успокойся. Когда ты нервничаешь из-за меня, тебе плохо, а от этого ты еще сильнее нервничаешь, а мне бы этого не хотелось.

Дорс встала, подошла к столу Гэри, оперлась ладонями о крышку, и, наклонившись к самому лицу мужа, отчетливо проговорила:

– Конечно, тебе легко говорить, что ни у кого не может быть причин желать твоей смерти, но причин искать никто не будет. Правительство у нас теперь ни за что не отвечает, и если кто-то захочет…

– Стоп! – громко и строго прервал ее Селдон. – Ни слова, Дорс. Ни слова против правительства. Еще слово – и в конце концов ты заведешь нас в ту самую беду, о которой говоришь.

– Но я же всего-навсего с тобой разговариваю, Гэри!

– Пока – да, но если у тебя войдет в привычку заводить такие дурацкие разговоры, слова просто начнут соскальзывать у тебя с языка в любой компании – даже в компании тех, кто с превеликой радостью донесет на тебя. Очень прошу тебя, ни при каких обстоятельствах не высказывай никаких политических воззрений.

– Я постараюсь, Гэри, – проговорила Дорс с плохо скрытым раздражением, развернулась и вышла из комнаты.

Селдон проводил ее взглядом. Дорс тоже немного состарилась, но старость ее была удивительно красивой, так что порой ему казалось, будто жена и не старится вовсе. Она была всего на два года моложе Селдона, но внешне за двадцать восемь лет их совместной жизни изменилась гораздо меньше, чем он, что волосы ее поседели и стали серебряными, но местами сквозь седину проглядывали озорные и юные рыжие прядки. Кожа на лице Дорс стала чуть более дряблой, в голосе появилась сухость и хрипотца, ну и, конечно же, она стала носить одежду, подобающую пожилой женщине. Тем не менее движения ее остались такими же ловкими и быстрыми. Казалось, никакие годы не в силах помешать ее способности всегда прийти на помощь Гэри в случае необходимости.

Гэри вздохнул. Ох, как же это тяжело, когда тебя против твоей воли защищают… а порой – ну просто невыносимо!

8

Почти что следом за Дорс к Селдону забежала Манелла.

– Прости, Гэри, что я спрашиваю, но скажи мне, что говорила тебе Дорс?
[1] [2] [3] [4]