Глава 5

Глава 5

Лодовик в одиночестве стоял на мостике «Копья Славы», глядя в огромный носовой иллюминатор. Перед ним, с точки зрения обычного человека, открывалось зрелище поистине немыслимой красоты. Увы, понятие красоты для робота почти отсутствовало. Он видел то, что простиралось вокруг корабля, и понимал, что человека бы это заинтересовало, но для него ближайшей аналогией красоты была успешная работа, совершенное ее выполнение. В некотором роде ему было бы приятно сообщить человеку о том, что в иллюминатор можно наблюдать прекрасное зрелище, но главная его обязанность состояла в том, чтобы проинформировать человека о том, что зрелище это вызвали к жизни неимоверно опасные силы.

Но даже этого он сделать не мог, поскольку все люди на «Копье Славы» были мертвы. Последним умер капитан Тольк. Он лишился рассудка, тело его было искалечено. В последние часы, когда капитан еще мог трезво мыслить, он дал Лодовику инструкции о том, что нужно сделать, чтобы довести корабль до места назначения: как отремонтировать двигатели гипердрайва, как перепрограммировать навигационную систему корабля, как добиться сохранения энергии на звездолете на максимально продолжительное время.

Последние осмысленные слова Толька были вопросом, обращенным к Лодовику:

— Как долго вы сможете прожить… то есть… проработать? Лодовик ответил:

— Без зарядки — век.

После этого Тольк впал в болезненную дремоту и уже не просыпался.

Мысль о гибели двухсот человек для позитронного мозга Лодовика была подобна огромной утечке энергии. Из-за нее скорость обработки информации и его действия несколько замедлились. Но он знал, что это пройдет. Он не был повинен в гибели этих людей. Он просто не мог предотвратить катастрофу. Но все равно этого было достаточно, чтобы он ощущал некое подобие изнеможения и истощения.

Что же до зрелища, открывавшегося перед ним… Саросса в иллюминаторе выглядела маленькой, тусклой звездочкой, расстояние до которой составляло несколько миллиардов километров, но фронт ударной волны, образовавшейся после взрыва сверхновой, продолжал двигаться вперед, подобный призрачному фейерверку.

Потоки заряженных частиц столкнулись с солнечным ветром, дующим со стороны звездной системы Сароссы. В результате возникло нечто вроде северного сияния — в космосе покачивались огромные мерцающие полотна. В их свечении Лодовик различал еле заметные оттенки красного и зеленого цветов. Переключив свое зрение в ультрафиолетовый диапазон, он мог бы увидеть и другие цвета, которые проявлялись там, где рассеянные облака взрывной волны достигали областей распространения космической пыли, газа и кристалликов льда на границе звездной системы. Времени на действия было так мало, он ничего не мог поделать.

А самым ужасным было то, что Лодовик ощущал изменения в своем мозге. Нейтрино и другие радиоактивные частицы преодолевали защитные энергетические поля звездолета. Они были способны не только убить людей. Лодовик чувствовал, что частицы каким-то образом воздействуют на его позитронный мозг. Он еще не закончил сеанс самодиагностики, на завершение должно было уйти несколько дней, но самые острые последствия воздействия частиц он ощущал уже сейчас и опасался худшего.

Если окажется, что пострадали его главные функции, ему придется уничтожить себя, дезактивировать. В прошлом ему было бы достаточно всего-навсего переключиться на латентный режим и пребывать в нем до тех пор, пока его не отремонтирует человек или другой робот, но сейчас он не мог допустить, чтобы кто-то узнал о нем правду.

Но, что бы с ним ни случилось, вряд ли об этом кто-то узнает.

«Копье Славы» было безнадежно потеряно, подобно микробу в океане. Лодовику, невзирая на инструкции, полученные от капитана, так и не удалось произвести необходимый ремонт и даже установить причину неисправности. Резко выброшенный из гиперпространства в пространство обычное, звездолет лишился системы сверхсветовой связи. Был, правда, автоматически подан сигнал бедствия, но, поскольку корабль окружало со всех сторон радиационное поле, вряд ли кто-то мог засечь этот сигнал.

Тайна Лодовика была надежно скрыта. Но его трудам для Дэниела и для человечества в целом пришел конец.

Для робота долг означал все или ничего. В сложившихся обстоятельствах Лодовик мог только смотреть в иллюминатор на последствия распространения фронта ударной волны и бесцельно размышлять о физических процессах. Не прекращая непрерывного процесса решения проблем, связанных с его несостоявшейся миссией, он мог лишь парить в командном отсеке. Делать ему было положительно нечего.

Человек бы назвал такое состояние интроспекцией. Но для робота состояние полного безделья было в новинку. Будь у Лодовика малейшая возможность избегнуть этого состояния, он бы непременно это сделал. Помимо всего прочего, робот чувствовал крайний дискомфорт, вызванный внутренними изменениями. Давным-давно, во времена ренессанса роботов, на почти забытых планетах Аврора и Солярия роботов изготавливали с ограничениями, диктовавшимися рамками Трех Законов. Роботы, за немногочисленными исключениями, не имели права конструировать и собирать других роботов. Они имели право ремонтировать сами себя в случае мелких неполадок в конструкции, но лишь немногим избранным было позволено ремонтировать роботов, чьи повреждения были тяжелыми.

Лодовик не мог наладить свой позитронный мозг самостоятельно. Пока он, правда, не был уверен, что имеет дело именно с повреждениями. Но мозг робота, в котором хранятся самые важные программы, был устроен намного сложнее, чем все остальные составные части. Сейчас в Галактике осталось одно-единственное место, где можно было отремонтировать робота и где еще изредка собирали новых. Эта планета называлась Эос. Ее, расположенную далеко от границ постоянно расширяющейся Империи, предназначил и обустроил для этих целей Р. Дэниел Оливо десять тысяч лет назад. Лодовик не бывал на Эосе девяносто лет. Между тем роботы отличались сильнейшим инстинктом самосохранения, продиктованным Третьим Законом. Размышляя о своем состоянии, Лодовик думал о том, смогут ли его найти и отправить на Эос для ремонта…

Ни одна из возможностей не казалась ему вероятной. В конце концов Лодовик решил покориться судьбе. Еще десять лет он проведет в искалеченном звездолете, обреченный на постепенное истощение энергетических резервов, без дела… Робот — Робинзон Крузо, не имеющий даже острова, который можно было бы исследовать и обустраивать. Лодовик был лишен чувства страха, который испытал бы в его положении человек, но он вполне мог представить, какие чувства испытывал бы человек на его месте, и знание отзывалось в его мозгу неприятным ощущением.

А самое неприятное — он слышал голоса. Вернее, один голос. Голос этот принадлежал человеку, но звучал отрывочно, через разные промежутки времени. У этого человека даже было имя, звучало оно странно — Вольдарр, Казалось, голос преодолевает огромные пространства, страшное сопротивление, хотя на пути его был только межзвездный вакуум:

Я мечтал увидеть плазменные ореолы живых звезд, я мечтал купаться в миазмах нейтрино мертвых и умирающих светил — нейтрино, опьяняющих, как дым гашиша. Я бежал от скуки Трентора и вновь заскучал, и вот меж звезд я обнаруживаю робота, попавшего в беду! Одного из тех, кого «Вечные» прислали издалека, дабы он заменил других, уничтоженных…

Полюбуйтесь-ка, друзья мои, мои скучающие друзья, лишенные плоти и не ведающие плоти и ее устремлений — вот один из тех, кого вы так ненавидите!

Голос умолк. Мало было Лодовику угрызений совести из-за гибели капитана и всей команды «Копья Славы», мало было страданий из-за собственной беспомощности и никчемности, так теперь еще этот голос — явный признак бреда и тяжелого повреждения позитронного мозга. Этого хватило для того, чтобы Лодовик погрузился в состояние полнейшего отчаяния — настолько, насколько это возможно для робота.