ДНЕВНИК СОБЫТИЙ 1940–1941 г (1)

— Да как тебе сказать. Одевался очень легко, а летал очень высоко.

— Почему очень легко?

— Да чтоб свободнее себя чувствовать в случае чего. В общем, я очень рад, что вообще могу с тобой разговаривать.

Эге!! Если уж Володя говорит такие вещи, значит — дело было весьма серьезным!

— Ну тогда и я очень рад, что разговариваю с тобой.

— Да, мог и не со мной.

Потрепались еще немного, и разговор перескочил на авторов, статьи и прочую литературу.

— Да, послушай. Вот тебе один автор.

И он прочел мне по телефону короткий рассказик «Часы Андрея» (о 100 км. полете на замер расхода бензина, а механик залил мерное горючее не проверив пустоту баков. Налил 800 кг., а после полета слил 840 кг)

— Что это такое?

— Я раз десять читал Коллинза. Как замечательно он писал. И вот, во время болезни, я решил записать несколько случаев из моей летной практики. Записал просто так, без литературного причесывания. Вот, слушай дальше.

Он мне прочел по телефону 5 или 6 эпизодов. Видно, что он над ними немного работал, все они были с заголовками, кое-где проскальзывало обращение к читателю («представьте себе» и т. д.) Это были записи: о первом полете («Верь приборам»), «Вертушка» (об испытании Корзинщиковым вертолета), об аварии Супруна, об аварии какого-то приятеля, о посадке на одну ногу.

После каждого рассказа мы тут же его по телефону обсуждали. Я стоял за то, что их надо литературно немного довести, Володя — проявляя солидную самостоятельность — оспаривал:

— Почему они не могут все быть короткими? Почему их обязательно надо развивать? Почему нельзя объединить в одном все полеты на высоту? Почему нельзя написать по эпизодам полет на восток и запад? Между прочим, знаешь, Ильюшин настаивает, чтобы я написал не литературный, а технический разбор полета на запад.

— По моему рано. Тогда надо все честно написать.

— Совершенно точно. А это еще рано. А эту идею в целом одобряешь?

— Самым настойчивым образом. Ты начал отличное дело, только не забрасывай.

— Я думаю их штук тридцать наберется. Не только о себе, но и о других.

— Тут будь осторожнее. Когда ты пишешь о своем первом полете, окончившемся аварией, читатель просто посмеется, т. к. он знает, кто ты сейчас. Но если ты напишешь аварию незнакомого читателю летчика, он, читатель, прочтет и скажет: чего таких мудаков пускают в авиацию?

— А ведь ты прав. Я этого и не сообразил. Вообще мне много сейчас стало яснее.

В общем, толковали с ним до 12 часов. Два часа!

Сегодня был у меня Герой Советского Союза Бойко. Звание он получил за Карельский перешеек, сейчас учится в Военно-политической академии («и раньше там учился, а на войну уехал в командировку»). Должен писать статью о защите Отечества в новогодний номер. Толковали о плане. Заговорили о страхе.

— Чувство страха есть. Но только вначале боя, потом пропадает.

26 декабря

Три забавные реплики:

1. Режиссер кино Рошаль выступает всегда патетически, экзальтированно, бия себя в грудь. Эйзенштейн, рассказывая об одном диспуте, сказал:

— Рошаль был весь раскрыт и струны в нем дрожали.

2. На днях закончилась оперная конференция. Было много жарких споров о путях оперного искусства. После в театральных кругах пустили такой аллегорический рассказ:

— В психиатрическую больницу прибыл новый сумасшедший. Решив заняться полезным трудом, он взял гвоздь, повернул его шляпкой к стене и начал забивать. Не выходит. Подошел другой больной: «Ты его не с той стороны стены забиваешь». Ушел через дверь и начал бить. Не выходит. Подошел директор, посмотрел у укорил: «Да этот гвоздь же совсем не от этой стены!» 61 Неразборчиво.
[1] [2] [3] [4]