ДНЕВНИК СОБЫТИЙ 1942–1943 Г (1)
[1] [2] [3] [4]Прочел передовую Там было указано, что полк Клещева сбил 90 машин и потерял две.
— Вранье! — сказал генерал. — Так не бывает. Вообще — полк отличный, дрался хорошо, но — вранье.
Вообще же — передовая понравилась. Попросил добавить только, что авиация работает не самостоятельно, а для земли, для войск.
Зашел разговор об авиации. Почему все говорят, что под Сталинградом у немцев превосходство в воздухе?
— Чепуха. Имейте в виду, что на любом участке будут это говорить. Ибо все судят по ударам, испытываемым ими самими. Вот если бы мы заставили нашу пехоту испытать силу нашего воздушного удара — она бы сказала, что у нас превосходство. Но она его сможет почувствовать только тогда, когда мы начнем ее бомбить. Мы же не можем бросить все наши самолеты на защиту наших войск. Бомбардировщики и штурмовики должны бить противника, истребители (в значительной степени) их прикрывать. Нашу пехоту бомбят? Так надо же понять, что это — удел войск: их стреляют, рвут машинами, снарядами, бомбами. На то и война.
— Есть ли у немцев количественное преобладание в воздухе на Сталинградом?
— Нет. Это происходит от учета. Представьте себе, что 20 «юнкерсов» полетело бомбить цель. Все части, над которыми они пролетают туда и обратно (а обратно они идут другим маршрутом) засекают их и сообщают. В горячке боя данные о курсах, типах и т. д. не сверишь. И получается, что летело не 20, а 120 самолетов.
Поговорили об освещении авиации в печати. Он отметил некоторые ошибки у нас. Я напомнил о том, как мы первое время писали, что немцы «идут на подлые уловки» (т. е. заходят со стороны солнца), «норовят ударить из-за угла» (прячутся в облаках). Он весело рассмеялся.
— Какие же тут уловки. Это — правильная тактика. И мы так стремимся. Вот вы часто пишете, что немцы позорно бежали из боя. Правильно делают, если видят, что их сейчас собьют. И нашим нередко этой разумной осторожности не хватает. Зачем лезть на рожон? Если уверен в себе, в машине — можно драться и в неравном бою. Если видишь, что противник так же опытен, а сил у него больше — зачем идти на верную смерть?
— А как вы относитесь к тарану?
— Когда я командовал авиацией на ЮЗФ, я приказал отдавать под суд тех летчиков, которые идут на таран с нерасстрелянным боезапасом. У нас какая-то мода пошла на тараны. И считают его доблестью: мол, летчик — не летчик, если он не таранил.
— Как вы считаете «Ла-5»?
— Самый лучший наш истребитель. Вы правильно акцентируете на нем в передовой.
— А «Аэро-Кобра»?
— Лучший истребитель в Европе. Но хуже наших.
— «Ме-109 г»?
— Очень хорошая машина. Но куда хуже Ла-5!
Затем я порасспрашивал об общих знакомых по ЮЗФ. Фалалеев командовал там год и был в мое время. Я напомнил ему встречи в Валуйках в конце мая. Командир полка «Пе-2» полковник Егоров сейчас командует дивизией, отлично отозвался о штурмовом полке полковника Комарова, о котором я писал.
Тепло простились, пригласил бывать, звонить.
От него зашли к В.И. Сталину. Принял сразу. Вышел, его ждали. Увидел нас.
— А, заходите!
Просторный кабинет. Простой большой стол. В образцовом порядке разложенные папки (одна выглядывает из-за другой), стекло во весь стол, стеклянный чернильный прибор, на маленьком столике слева два телефона и мегафон. На перпендикулярном столе — два атласа, на стене — политическая карта Европы. Перед ним — вахтенная книга, в которую делаются пометки телефонных разговоров. Чистота, много света. Тепло.
— У вас тепло.
— Вот от этой хреновины, — показывает на электро-печку.
Невысокого роста, стройный, с вида — юноша. Красивое, очень живое лицо, каштановые с золотистым отливом волосы, серые живые глаза, тонкий нос, тонкие губы. Верхняя часть лица похожа на отца, вообще же сильно походит на мать (Аллилуеву), и много общего в лице с Розенфельдом. Костюм — полковника, поверх меховой распахнутый жилет (черный мех). Говорит тихо, не повышая голоса, властно. Повторять не любит. Во время разговора потирает верхнюю губу (как и отец), потирает лоб или подпирает его, подпирает подбородок. Во время чтения — хмурится, улыбается, в общем — реагирует.
В характере, видно, много летного.
Курит длинную трубку. Потом бросил ее, нажал кнопку мегафона:
— Слушаю, товарищ полковник, — раздался в репродукторе голос адъютанта.
— Дай мне папиросы. Не могу курить эту сволочь, все время гаснет.
Адъютант принес пачку «Советской Грузии». Закурил, предложил нам. Задымили.
Начал читать передовую.
— Слушаю, Коля. Да. Да. Так вот будет послезавтра, вернее (взглянул на часы: 0:40) завтра… Назначено на 8. Я прилечу в начале девятого. Буду сам участвовать в бомбежке. Настоящими бомбами. Это для кино, к 25-тилетию.
Объяснил нам:
— 18-го, в Ногинске, устраиваем для кино воздушный бой и бомбежку. Поведу я сам. Снимать будет Кармен.
— Можно и нам?
— Прошу. Присылайте, кого хотите.
Вызвал полковника:
— Распорядитесь. Поезжайте с утра сами. 18-го к 8:00. Как можно ближе к старту должно быть горючего для трех Илов на четыре захода, ФАБ-100, ФАБ-250, РС, снаряды, патроны. Бомбы можно цементные. Затем горючее и боеприпасы для П-2 на два захода и для двух истребителей на один рейс. Отвечаете вы лично. Понятно. Можете идти домой.