ДНЕВНИК СОБЫТИЙ 1943 г (3)

[1] [2] [3]

22 августа.

На нашем фронте — тишина. На Харьковском и Брянском направлениях наступление застопорилось. Идем там вперед по 6–8 км. в день. Харьков все еще у немцев. А числа 12-го нач. ПУ Воронежского фронта генерал-майор Шатилов, узнав, что я на следующий день собираюсь ехать под Харьков, сказал мне: смотрите, не опоздайте!

Газетчиков на нашем фронте осталось совсем мало. Известинцы Кригер и Трошкин уехали в Москву, краснозвездинцы Олендер и Буковский перебрались на Воронежский, а Андрей Платонов — в Москву, ТАССовец Липавский уехал на Степной, корреспондент Информбюро Пономарев — в Москве. Весь Голливуд распался…

Живем мы на окраине деревни Большая Михайловка. Я, Макаренко и Коршунов занимаем хатку у бездетной старушки Тимофеевны. Она бедна, как церковная крыса, не имеет даже огорода, из живности — коза. В нашем распоряжении комнатка, шириной в 4 шага, длиной в 6 шагов. Спим на полу, на соломе, вдвоем с Яшей (вот уж полтора месяца мы спим с ним вместе, либо на одной койке, либо рядом на полу). Стоит холодная пронзительная погода, резкий ветер. Несколько дней было сплошь облачно, сегодня раздуло, но по-осеннему холодно.

Любопытен разговор газетчиков, когда они возвращаются из частей. Речь идет не о боях, не о бомбежках, а либо в выпивках (также, как и все воспоминания), либо о деталях машин: конических, планетарных, сцеплении, трамблерах — где их достать и какие они подлые. Ну — прямо шофера!

Полковник Кац во 2-ой воздушной армии рассказал мне драматическую историю У него там в авиачасти был брат, отлично дрался, награжден. Не видел его с начала войны. Приехал — оказывается за неделю до этого убит. Выясняется: получил он письмо, что его жена (внучка Мичурина) изменяет ему в Мичуринске. Командир дал самолет. Туда. Дома нет. К соседям. Обрадовались, выпили. Часиков в 12 идет. Отворяет, растеряна. Он в другую комнату. На кровати — человек, военный, раздетый. Он выстрелил в воздух, тот выхватил из-под подушки пистолет. В живот. Через несколько часов похоронили.

Как много людей, судьба которых неизвестна. В очень многих семьях, где мы останавливались, хозяйки говорили, что от мужей, либо сыновей, уже год, а то и два — нет ни слуха, ни духа. Но все надеются.

Очень хорошо сказал хозяйка нашей хаты в с. Боброва на Воронежском фронте (Курская обл.) Ракитянского района — звали ее Ефимья:

— Все не придут, но все ждут.

23 августа.

Вчера я и Макаренко получили вызов из редакции.

Перед отъездом зашел к Галаджеву, простился. Разговор зашел о действенной агитации печати. Он считает (и резонно), что газета фронтовая, а тем паче армейская, не может утешать себя тем, что она уже писала о том или другом вопросе. В частности, нужно писать, как бороться с „Тиграми“, „Фердинандами“, хотя об этом уже не раз давали два месяца назад. Нужно снова и снова писать, как уберечься от мин и. т. д. Ибо — в армию пришел новый народ, который ничего этого не знает и газету, допустим, „Красную Армию“ никогда раньше не читал.

— М.б. это не по-журналистки, — сказал он. — Но, во всяком случае, это очень нужно.

Спросил он меня — надолго ли я уезжаю и пожелал скорейшего возвращения. Ругал он (к слову говоря о повторениях) своих разведчиков:

— Пишут листовки для немцев и заканчивают их так: „…переходите на нашу сторону. Вам будут обеспечены условия, согласно приказа 095“. Что же, у немцев подшивки приказов ведутся, что ли?!

Хорошо и подробно говорил с подполковником Прокофьевым — новым нач. отдела агитации и пропаганды ПУ. Он затеял хорошее дело: аннотации-тезисы к кинокартинам („Сталинград“, „Котовский“ и пр.).

Задача — дать материал для агитатора. Такие рецензии он просил подготовить журналистов. Охотно!

Вечером собрались у известинцев. Отмечали три события: 37 лет Михаила Рузова, награждение Лени Кудреватых орденом Красной Звезды и наш отъезд. Присутствовали на званом торжестве: Рузов, Кудреватых, Павел Трояновский, Николай Стор (корр-т „Последних известий по радио“), капитан Навозов (корр-т Совинформбюро), Яша Макаренко, Сергей Коршунов и я. Именинник и Трояновский только сегодня днем вернулись из одной армии и отчаянно зевали: две ночи они не спали, на обратной пути раз десять выскакивали — из непрерывно бомбили.

Стол был невиданный: банка рыбных консервов, соленые огурцы, масло, сосиски, мясо с картофелем, рисовые пирожки, блины с сахаром, яблоки. Напитки: водка, спирт, самогон из сахарной свеклы, портвейн. Сидели до 2 часов утра, пили, пели. Пару раз стукали зенитки, не слыхали даже.

24 августа.

В 7 ч. утра выехали на машине в Москву. Маршрут — через Кромы — Орел Мценск — Тулу. Миновали наш передний край (бывший, Орловско-Курского направления). Рядом — немецкий. Бесконечные ряды окопов, ходы сообщений, очень много ДЗОТов — часть их разрушены прямыми попаданиями. Кое-где встречаются большие участки с надписями „мины“- еще не разминированные. В большинстве же мест уже убран хлеб и между траншеями стоят скирды и связки снопов.

Кромы довольно серьезно разрушены. По пути к ним много трофеев, но мелких — снаряды, гильзы, кое-где лежат подбитые танки, пушки, зенитки, машины. Деревеньки в большинстве целы. Есть наши танки — у многих сбиты башни, видимо — слабое крепление.

На шоссе Кромы — Орел — Мценск (Харьков — Белгород — Курск — Орел Тула — Москва) немцы повзрывали все мосты. Сейчас всюду кипит работа по их восстановлению Часть уже построена. Вообще шоссе в удовлетворительном состоянии. Всюду надписи: „Дорога разминирована“.

Орел разрушен очень. Все дома масштаба от двухэтажного каменного и выше — разрушены, церкви обезглавлены, вокзал и прилегающее ж.д. хозяйство обращены в труху (но там сейчас энергично работают). Я пробовал было найти хоть один целый большой дом — на всем пути через город не удалось. Центр города — огражден: еще не разминирован. Жителей на улицах мало. Идут войска — пополнение. Где-то в одном дворе стрекотал автомат (война!). Сделал в районе вокзала два снимка разрушенного дома, какого — не знаю.

Деревни за Орлом (к северу) сожжены. Торчат трубы. Обычная картина. Километров через 10–15 начинают попадаться целые селения.

Но самым сильным разрушениям, по-моему, подвергся (из этой группы городов) Мценск. Ему досталось зверски. Город расположен на холмах, очень своеобразен, красивая рек, зелень, очень много церквей оригинальной формы. Но нет, по-моему, ни одной целой церкви: от одной уцелела только колокольня, от другой только своды, у третьей снесены начисто купола. Очень много разрушено и домов — даже не могу вспомнить, видел ли целые.

Кстати, о церквях. В селе, где находится ПУ ЦФ, тоже из трех церквей две разрушены, одна — до основания, вторая — изнутри. Во вторую мы зашли. Там все взорвано. На колонне — рисунок Христа, ему приделаны борода, усы, рога, penis. Над сиянием — надпись „курить строго воспрещается“. Говорят, там была конюшня.

Да, в Кромах видели огромный лагерь для военнопленных. Гигантская территория обнесена колючкой. Сараи для наших пленных — хлипкие, без стен, высота — в полчеловека. Хлевушники!

В Москву приехали к 11 ч. вечера. На Серпуховке нас задержали милиционеры: сделайте маскировку фар, иначе не пустим.

— Да у нас на фронте ездят с полным светом!

— Не мое дело, там фронт, а тут — Москва.

Что делать? Нет ни картона, ни темной бумаги. Но наш водитель — старший сержант Михаил Чернышев — нашелся: взял штаны и гимнастерку, обвязал ими фары, оставил в прорехах щелки для света, и так ехали.

— Потеряешь штаны, Миша! — говорил я ему.

— Это невозможно. Как только они спадут — милиционер засвистит: будет полный свет.

В 11:45 вечера был дома. Страшно поразила чистота в комнате. Вот чего давно не видел!

Помылся, выпил, лег спать.

Хотел позвонить в редакцию, но, оказывается, по случаю взятия Харькова газета вышла с понедельника на вторник, а сегодня (во вторник) в редакции свободный день.

25 августа.

Да. На вечере у Рузова мы разучивали новую песню Симонова, которую он написал будучи у нас на фронте. Песня стоящая, хотя и не доработанная. Вот она:

Журналистская застольная.

Без глотка, товарищ,

Песни не заваришь,

Так давай по маленькой хлебнем.

Выпьем за писавших,

Выпьем за снимавших,

Выпьем за шагавших под огнем.

Жив ты или помер

Главное, что б в номер

Материал успел ты передать.

И, чтоб, между прочим,

Был фитиль всем прочим,

А на остальное — наплевать!

От Москвы до Бреста

Нет на фронте места

Где бы не лежали мы в пыли.

С лейкой и блокнотом,

А то и с пулеметом,

Сквозь жару и стужу мы прошли.

Жив ты или помер

Главное, что б в номер

Материал успел ты передать.

И, чтоб, между прочим,

Был фитиль всем прочим,

А на остальное — наплевать!

Выпить есть нам повод

За военный провод

За У-2, за Эмку, за успех,

Как плечом толкали,

Как пешком шагали,

Как мы поспевали раньше всех.

Жив ты или помер

Главное, что б в номер

Материал успел ты передать.

И, чтоб, между прочим,

Был фитиль всем прочим,

А на остальное — наплевать!

Там где мы бывали

Нам танков не давали:

Репортер погибнет — не беда.

Но на Эмке драной

Мы с одним наганом

Первыми въезжали в города.

Жив ты или помер

Главное, что б в номер

Материал успел ты передать.

И, чтоб, между прочим,

Был фитиль всем прочим,

А на остальное — наплевать!

Помянуть нам впору

Мертвых репортеров,

Стал могилой Киев им и Крым.

Хоть они порою

Были и герои

Не поставят памятника им.

Жив ты или помер

Главное, что б в номер

Материал успел ты передать.

И, чтоб, между прочим,

Был фитиль всем прочим,

А на остальное — наплевать!

От сырца и водки

Охрипли наши глотки,

Но мы скажем тем, кто упрекнет:

— С наше покочуйте!

— С наше поночуйте!

— С наше повоюйте третий год!
[1] [2] [3]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.