1945 год (1)
[1] [2] [3] [4]Ефрат — грязная, необычайно унылая река, топкие, грязные берега, мутная желтая вода. От Рая тут ничего не осталось.
Тяжелое впечатление оставляет Франция. Летели над ней — ни поездов, ни машин. Страшная безработица, голод. Женщины, как правило, без чулок (хотя и холодно, и ноги синие — НЕТУ!), не видела ни одного человека в кожаной обуви — дерево. Паек -300 гр. хлеба и почти всё. Но очень бурлит общественная жизнь, всюду плакаты, воззвания, лозунги. К нашим отношение восторженное.
Наших было 42 чел. Летели на трех советских самолетах со своими экипажами. Старший — Чулков.
Лондон. Вид неказистый, мрачный, тяжелый. Совершенно угнетающее дело туманы. Они какие-то особенные — это копоть, и его как будто глотаешь. Даже в комнатах туманно.
Женщины и дети в большинстве эвакуированы из-за Фау-1 и Фау-2. На улицах детей почти не видно. Очень много американцев, канадцев, австралийцев, много женщин в военной форме (элегантно — длинные прямые брюки, со вкусом курточки). Много машин, все очень быстро ездят.
Лондон сильно разрушен. Некоторые улицы снесены в дым, ремонта не видно. До сих пор методически обстреливают. Раньше, при Фау-1 успевали объявлять воздушную тревогу за 6 минут до удара. При Фау-2 не успевают и не слышат полета. Взрыв, а затем — через несколько секунд — грохот рушащегося здания. Каждая бомба — квартал в щепки. Однажды видели полет Фау-2- как огонек метеора, и взрыв. Население внимания не обращает, бесполезно, но многие ночуют в метро, говорят, что теплее и уютнее.
Магазины торгуют бойко, но промтовары лимитированы. Чулки, носки, обувь, одежда, сукно — по талонам. Хлеб не нормирован, остальные продукты норма. Сахару — 400 г. в неделю. Масла сливочного совсем нет, маргарин. В ресторанах — без карточек и сравнительно недорого, но можно заказать только одно мясное блюдо, за вторым мясным надо идти в соседний ресторан.
Еда безвкусная. По утрам обязательно овсянка, которую наши называли «кашей-затирухой».
Англичане Наташе не понравились. Корректные, но страшно сухие. Лицемерные. В ресторане не дашь положенного на чай — и лакей нечаянно обольет соусом. Ханжи. Святость семьи и порнографические открытки в магазинах, порнофильмы в кино, балеты с голыми девушками.
Много кино. Очереди на 30–40 минут. В основном — американские фильмы, в том числе — превосходный фильм о Шопене. Английских картин не видели. Дважды была в театре. Постоянных трупп нет. Смотрели «Ричарда III» Шекспира — очень хорошо, но наша постановка богаче; смотрели оперетту — никуда не годно.
Отношение англичан не понравилось. Стараются не пускать куда только можно.
Рыклин рассказал новый анекдот о Крымской конференции. Зашла речь о том, как делить репарации с Германией.
— По частям, — сказал Черчилль.
— По участникам, — сказал Рузвельт.
— По трудодням, — ответил Сталин.
9 марта.
Сегодня ушел обедать в 11 ночи и решил остаться дома — болела голова. Лег в 2. Только уснул — звонок. Поспелов просит прийти в редакцию.
— Срочное дело. Можете?
Пришел.
— Надо написать о репатриации военнопленных союзных армий. Задание т. Молотова. Вас ждет генерал Голубев.
Поехал. Генерал-лейтенант Голубев — зам. уполномоченного СНК СССР по репатриациям. Маленький кабинет. Толстый широкий генерал, две линии нашивок, широкое лицо, покоробленное у губы и на щеке шрамами. Когда встал — великан. Сидел еще помощник уполномоченного генерал-майор Басилов, низенький, худощавый, усатый, приветливый.
Говорили часа два. Рассказали интересные вещи. Буду писать в номер. Потом Голубев начал расспрашивать меня, где я бывал. Я рассказал.
— Много видите вы, журналисты. Как вы обеспечены?
— По разному.
— Ну вот вы, например.
— 3000–3500.
— Столько, сколько командир корпуса.
Рассказал, что командовал армией. Под Москвой, у Подольска в 1941 г., брал потом Медынь, Духовщину и пр. Был тяжело ранен («накрыло нас десять человек огнем — восемь убито») и попал сейчас сюда.
— Обо мне много писали. Как бы достать — память!
Я обещал помочь.
Помнит меня по газете, помнит ребят, которые к нему приезжали Белявского, Лидова, Курганова.
Расстались друзьями.
Сегодня напечатана опять моя передовая «Удары Красной Армии по врагу».
Получили сообщение, что Костя Тараданкин награжден орденом Отечественной войны 2-ой степени. Наконец-то!
20 марта 1945 г.
В 12, когда я еще спал, позвонил Гершберг.
— День отличный. Звонил мне Яковлев. Приглашает к нему на аэродром, посмотреть послевоенную авиацию. Едет Заславский. Поедем, а! Через полчаса он пришлет машину.
Поехали. Приехали на завод. Вышел Яковлев, сели в другую машину, поехали на аэродром. Он в генеральской форме, с ленточками орденов (восемь, в два ряда). День солнечный, веселый, хотя и 10о мороза.
Еще дорогой Яковлев говорит:
— У меня сегодня одно очень большое событие. Скажу после.
На аэродроме проезжаем мимо красноватых истребителей.
— Это новые Микояновские, — поясняет Яковлев.
— А вот и Яки!
Сошли. Целое племя новых пассажирских машин.
Первый стоит Як-8 — изящная серая двухмоторная машина. Назначение внутриобластные перевозки. «Маленький Дуглас». Два мотора «М-11» по 150 л.с., моторы закопчены. Внутри скромно, но хорошо отделано. Яковлев предложил пройти, сесть. Деревянные удобные кресла с подзатыльниками. Шесть пассажирских мест. Уборная (просторная — я сразу вспомнил теснейшую на дирижабле «В-3», из которой высовывалась половина командира корабля). Регуляция воздуха — теплый/холодный. Серый сплошной коврик.
— Садись в пилотское кресло, — предложил Яковлев.
Я сел. Два кресла, двойное управление. Отличный обзор. Скорость 220, дальность 1000, за счет дополнительных баков — 1500. Стоимость 100–150 тысяч.
— Тебе ее заказывали?
— Нет. Мне никто не заказывал ничего, но конструктор и не может ждать. Я хотел сделать машину, промежуточную между большими аэродромами. Эта садится, где угодно.
Рядом другая — «Як-14». Одномоторная, тот же «М-11». Моноплан тоже, но крыло над кабиной, поэтому — подкосы. Это — настоящий воздушный автомобиль. И все сделано под автомобиль. Широкая дверка, четыре места, как в машине, садиться так же. Приборная доска, как в машине, и даже ящички по бокам. На доске — витая надпись «Яковлев» и «№ 14».
— Земной человек плохо себя морально чувствует в самолете. А тут все привычно, как в машине. Этот стиль много значит. Поставил даже глушитель, чтобы и мотор работал по-автомобильному. Послушай!
Запустили (запуск из кабины!). Звук очень приглушенный, чуть громче авто. В кабине можно свободно разговаривать. Скорость — около 200, посадочная — 65. Багажник сзади, на 2–3 чемодана, за сиденьями — место для портфелей, свертков. Обзор — чудо.
— Это настоящий автомобиль личного пользования. Таких много в Америке. Стоимость будет не больше «Эмки». Сейчас она полетает.
Подошел летчик, молодой, скромный, деловой, высокий рост, кожанка.
— Познакомьтесь, Расторгуев. Сегодня — юбиляр. Летал утром и поставил не то союзный, не то мировой рекорд скорости.