1947 год (1)

Тихий день. Уже почти неделю отдел не получает ни строчки. Я говорю, что мы превратились в общественную организацию, типа МОПРа или «Друга детей». Все сочувствуют, но места нет. Вся газета занята Советом Министров иностранных дел, откликами на решения Пленума ЦК о сельском хозяйстве. Вчера опубликовали Указ о Героях сельского хозяйства и Указ о награждении орденами передовиков сельского хозяйства. Об орденах дали начало и, по обычаю, сегодня продолжения не дали, думали сойдет. Однако, позвонили из ЦК, сказали, что Указ имеет очень важное значение и предложили напечатать полностью. На завтра даем на 4 колонки на первой полосе.

Сегодня было заседание редколлегии. Обсуждали планы сельхозотдела, партийного и экономического в связи с решением Пленума. Утвердили.

Утвердили характеристики на номенклатурных работников для представления в ЦК на утверждение в должностях, в т. ч. и на меня. Назначили Азизяна зам. редактора пропаганды, а Креславского — зам. редактора партотдела.

На улице — дождь и снежные лужи. Тепло.

22 марта.

Сегодня утром позвонил мне домой Водопьянов.

— Поздравляю!

— С чем? — недоумевая, спросил я.

— 10 лет назад я повез тебя на полюс.

И верно. Я сразу вспомнил. Такое же хмурое, облачное утро. Оттепель. Лужи на аэродроме. Долгий спор — с 6 ч. утра до полудня — на чем вылетать: на лыжах или колесах. Улетели на колесах.

— Что ты в это время делал? — спросил Михаил.

— Блевал, — ответил я чистосердечно.

— Правильно, — подтвердил он, — сейчас 2 часа дня — в это время мы болтались в воздухе. Я хочу написать статью к 21 мая — ко дня посадки на полюс.

— Хорошо, поговорю. Я — за. Как поживает твой бильярд на даче?

— У, вспомнил! Давно продал и деньги уже проел. Вот хуже, что наша экспедиция на полюс недоступности лопнула. Надо что-то выдумывать — ты бы посоветовал.

Я решил позвонить участникам экспедиции и поздравить их. Занятно записать, что делает сейчас, спустя 10 лет каждый из них.

Позвонил Шмидту. Женский голос попросил позвонить спустя полчаса, т. к. у него сидит врач. Последние два года он был очень болен — обострения туберкулеза, врачи считали его уже приговоренным, тем более, что начался процесс в горле. Но на зло медицине он выжил. Врачи рассказывали мне, что изобретатель стрептомицина американский (он же одесский) химик Ваксман, который прошлой осенью приезжал в СССР по приглашению Академии Наук с докладами, привез О.Ю. в подарок порцию стрептомицина, и она подействовала изумительно. Тем временем Шмидт разработал математическую теорию происхождения вселенной, которая, по словам С.Вавилова, вызвала исключительный резонанс среди ученых мира и получила общее признание в Европе и Америке.

Через полчаса я позвонил, поздравил. Он был очень тронут.

— Рад слышать, что вы не забыли меня. Я сегодня уезжаю в Ялту, а то бы обязательно устроил встречу с друзьями. Своего рода маленький старт перед новыми делами.

— Надолго?

— До июня. На гнилой период. Сами видите, как все развезло. Врачи меня буквально выгоняют. А потом, когда там начнется жара, вернусь под Москву.

— Как вы себя чувствуете?

— Гораздо лучше, чем пару лет назад.

— Видимо, стрептомицин — чудодейственное средство?

— Стрептомицин — чудодейственное средство, но не в моем случае. Он мало помогает при хроническом процессе, а замечателен при начинающемся или очень остром развитии. А у меня было основным климатическое лечение, а главное — я ни за что не хотел умирать. Это чрезвычайно важно для легочных больных. Их спасение — в твердой, непреклонной воле к жизни. Даже в самые тяжелые дни я продолжал очень интенсивно свою научную работу. Результаты были отличными и для науки, и для меня. Не забывайте меня, и обязательно увидимся по приезде.

Позвонил Ширшову. Ныне он — министр Флота СССР.

— Что? Какой юбилей? А, совсем забыл. Спасибо за память и напоминания. А я совсем запарился с подготовкой к навигации.

Женя Федоров, начальник Гл. Упр. Гидрометеослужбы при Совете Министров СССР, генерал-лейтенант. Он тоже захлопал сначала ушами.

— Точно, точно. И погода была такая же — лужи, облачность. Только она была еще ниже и плотнее — я сейчас разбираюсь лучше.

— Когда выдашь весну.

— А это тебе не весна? Самая настоящая. Будут, конечно, заморозки, но она началась.

— Чем ты сейчас занят?

— Подготовкой к паводку. На юге уже началось. Севернее — мы шлем предсказания, чтобы готовились. Вот сейчас москвичей пугаем. Кое-кого затопим здесь. Паводок будет высокий. Река Москва вскроется между 10–15 апреля, снег в окрестностях сойдет в первой декаде апреля. Ты поинтересуйся, хлопот у москвичей много. Кстати, ты думаешь публиковать статью Острекина о втором Северном магнитном полюсе?

— Да сейчас места нет, все Совет Министров занял. Устареет.

— Не устареет. За это время полюс не переместится, хотя, вообще говоря, он не стоит на месте, а все время перемещается по эллипсоиду. Надо, надо дать. Во-первых, это интересно, во-вторых — утвердить приоритет русской науки. (Эту статью Федоров мне и прислал с весьма мотивированной запикой).
[1] [2] [3] [4]