Г. Архив Троцкого (Том 2) (19)

Но подход к выходу, т. е. мобилизация 100-миллионной массы на громаднейшей территории, которая займет не один год, которая не будет решена одним ударом, а многократно будет проходить пройденные уже этапы -- это есть именно грядущий революционно-демократический период. Основная ошибка тех, которые это отрицают, которые уже теперь хотят выдвинуть лозунг социалистической диктатуры, состоит в том, что они из-за неверных исторических сравнений не видят этого социального содержания ближайшей полосы движения. Когда они спрашивают, где же китайская революционная мелкая буржуазия, то они ищут глазами в Шанхае, Ханькоу клуб якобинцев, а не ищут в китайских Заплато-ве, Дырявине, Разутове, Горелове, Неелове и Неурожайке-тож385 сельской сходки.

Политическая ошибка состоит в том, что, думая о том, что придется делать коммунистам, захватившим власть, они забывают, что путь к власти идет через мобилизацию мужицких масс, что без этой мобилизации коммунисты будут биты не только в Кантоне, где промышленных рабочих столько, что кот наплакал, но и в Ханькоу и в Шанхае.

Но ведь весь вопрос, говорят, не в том, что надо мобилизовать крестьян, а что, во-первых, мобилизовывать их будет рабочая партия, а не Гоминьдан нового созыва, а во-вторых, что победить они могут только под руководством рабочей диктатуры. Но для того, чтобы рабочая партия их мобилизовала, необходимо выпячивать крестьянский вопрос. Формула выпячивания этого вопроса -- это именно лозунг демократической диктатуры. Его обязательное содержание -- это именно то выпячивание и ничего больше.

Осуществится ли эта диктатура в тех или других формах, как долго она будет продолжаться, это вопросы, на которые теория вообще не может ответить. Точно так же неправильным является взгляд на демократическую диктатуру как необходимую форму революции на известном ее этапе, как неправильным является утверждение о невозможности такого этапа. Политическая ошибка состоит в том, что из-за погони представить себе, как реально будет выглядеть рабочая власть, забывают представить себе, что реально представляет собой киткомпартия, которая должна завоевать власть.

Я не имел возможности наблюдать непосредственно над деятельностью китайской коммунистической партии, но я имел возможность в продолжение полутора лет наблюдать над пятью сотнями китайских коммунистов. Только самый минимальный процент из них имел какое-то отношение к крестьянскому движению. Их надо еще повернуть лицом к деревенской бедноте, им надо еще вколотить в головы, что китайский рабочий класс и китайская революция будут разбиты наголову, если повторится то, что было во всех революционных движениях Китая, а именно, город пойдет особо, а деревня особо. Роль лозунга революционно-демократической диктатуры для исполнения этой задачи громадная.

А как выглядит дело с привлечением крестьянских масс? Они в Китае переполнены недоверием к городу, который всегда их эксплуатировал, ничего им не давая. Диктатура пролетариата -- это чисто городская власть. Как же можно с этим не считаться в формулировке лозунгов, хотя бы до момента, пока рядом побед, одержанных под руководством рабочих, крестьянство научится доверять рабочим?

Я великолепно понимаю, что источник возражений против лозунга революционно-демократической диктатуры -- это здоровое недоверие к шатанию мелкой буржуазии, это боязнь неоэсеровщины с ее идеями рабоче-крестьянских партий, которую я вполне разделяю, но боязнь одних ошибок не оправдывает других. Ильич никогда не страдал ни новой, ни старой эсеровщиной, всегда требовал самостоятельной классовой организации пролетариата, "обязательно сначала огородить себя от всех, выделить один только единственно, исключительно пролетариат, а потом уже заявлять, что пролетариат всех освободит, всех зовет, приглашает",-- писал он в своей полемике с Плехановым. Но это не мешало ему выдвигать лозунг демократической диктатуры.

С ком. приветом Томск, 8-12 июля 1928 г.

К. РАДЕК. ИЗ ПИСЬМА СОСНОВСКОМУ

Дорогой Л [ев] С[еменович]!

Хорошо хотя бы и то, что мое письмо рассеяло Ваши опасения, не является ли моя телеграмма от 4 мая в "Правду"386 шагом к индивидуальному решению вопроса об оппозиции. При более вдумчивом отношении Вы могли бы и без него угадать, что если бы я пришел к убеждению, что оппозиция должна сдавать свои позиции, то раньше, чем выступать в "Правде" с этим открытием, я бы обратился к близким товарищам с изложением взгляда и предложением сделать коллективный шаг. Что же касается подготовки такого шага "поступками" -- то так делают люди, замазывающие следы, а не политики, чувствующие ответственность не только за себя.

Ну, говорю, хорошо, что теперь поняли хоть личную сторону дела. Общей не поняли. Вот Вы доказываете сначала вред личных и пользу общих выступлений и предостерегаете перед личными, указывая на нашу ответственность перед и за тысячи товарищей. Об этой ответственности -- в дальнейшем. Теперь укажу Вам только, что Ваше мышление отстает от бытия. Выступления эти -- не только телеграммы, но и письма, ибо все наши письма перлюстрируются и могут быть каждый момент напечатаны. Что с ними? Или надо всем товарищам не высказываться о новых явлениях, ибо в их взглядах могут оказаться новые элементы. Это означало бы отказ даже от тех возможностей столковаться, которые дает нам Ст[алин].

Дело явно невозможное. Или изобрести средство, гарантирующее одинаковую оценку явлений. Оно не изобретено. Или прими

риться с тем, что Ст[алин] может использовать наши переходные разногласия, и зато получить возможность их устранить или свести до минимума путем переписки. На этот путь мы стали. Я сначала хотел его избегнуть. Так, не отвечал три месяца на письма о китайских делах. Мог это сделать, ибо считал, что вопросы диктатуры в Китае подождут и, может, удастся нам встретиться раньше, чем придется их решать. Что касается немецких дел, то молчание было невозможно, ибо близость выборов требовала, чтобы мы высказались.

Высказаться позже после выборов (т. е. после раскола в Ленин-бунде и поражения, которое легко можно было предвидеть), это означало дать возможность сказать: оппозиция хотела посмотреть, и когда виноград оказался зеленым, высказывается против. (Указание на наше письмо от 15 января неубедительно -- чего я, когда письмо писалось, недосмотрел -- что не стоит ломать линию для проблематичных мандатов. Что же, если бы Урбане считал, что они непроблематичные?)

Ну, если надо было высказаться, то как? Я предложил коллективный путь: подписи Л. Д. [Троцкого], Преображенского и мою. Преображенскому этого не было сообщено. Он -- как оказалось после -- подписал. Что же было бы, если бы Преображенский и я были бы за, а Л. Д. против? Устроить конференцию? Или подчиниться неубедительным соображениям Л. Д.? Если бы дело шло о второстепенных вопросах, надо было бы отказаться от выступления во имя единства. Но так как шло об основном вопросе (а вопрос о двух партиях -основной вопрос), то общеполитические соображения должны были взять верх.

Тут я прихожу к вопросу об ответственности. Мы политически и морально ответственны за тысячи ссыльных товарищей. В чем же состоит эта ответственность? В том, что мы должны помочь им найти правильную ориентировку в новых вопросах как основу правильных решений. Это требует избегать ошибок в важных вопросах. Такой ошибкой было молчание о нашем отношении к новому факту кандидатур Ленинбунда. Но с этой ответственностью связана другая покрупнее. Мы ответственны перед сотнями тысяч русских и иностранных рабочих за линию ленинской оппозиции. Если мы имеем возможность (хотя бы самую проблематическую) рассеять ложь и недоразумения насчет основной линии, то мы должны попытаться использовать ее. Этим мы исполняем долг и по отношению к "тысячам" и к "сотням тысяч". Вот как я понимаю ответственность и потому не могу никому обещать молчание в основных вопросах и не требую, чтобы о моих молчали.

Теперь вопрос о центре. Письмо мое к Ваганяну которое прилагаю, покажет Вам, быть может, что и этот вопрос не исчерпывается доказыванием, что Сталин, Молотов -- не члены ленинской оппозиции, а даже наоборот. В общей форме это вопрос, что такое центр: представитель враждебных нам классовых сил или наш арьергард. Я отвечаю: это наш арьергард, руководимый товарищами, которые поддались -- пассивно или активно -- влиянию враждебных классо

вых сил. Борьба с центром необходима, во-первых, для того, чтобы арьергард сблизить к авангарду, во-вторых, чтобы из руководства центра освободились из-под влияния враждебных классовых сил те, которые способны это сделать. Если бы я считал, что весь центр кончен, то я бы поставил крест над ним и над революцией.

Я этого не считаю, потому что не могу поверить, что работа Ленина и революции оставили в России пять тысяч коммунистов, а все прочие кончены. Было время, когда мы считали хорошим революционером Ст[алина], а Зин[овьева] обреченным. Потом пошло наоборот. Я не считаю, что развитие кончилось. Но говорю, дело не в Ст[алине], а в целом партийном слое. Именно опыт борьбы с центром (а я на нем вырос) предупреждает меня перед еврейским делением мира животных на "трефные" раз навсегда и "кошерные" раз навсегда. Моя ошибка состояла в том, что, видя проблему, я ее не сразу ставил, а разными изречениями толкал товарищей, чтобы они ее ставили сами. Впредь не буду этой ошибки повторять и [буду] писать всю правду, целую правду и только правду, хотя бы и с риском а) быть обозванным штрейкбрехером со стороны дураков, б) вызвать боль у друзей, в) дать повод Ярославским ехидничать (между прочим, не читал статьи Ярославского] и не знаю, о чем пишете).

Томск, 14 июля 1928 г.

Р. М. РАДЕК. ПИСЬМО ТРОЦКОМУ

Дорогой Лев Давидович, т. к. хочу, чтобы письмо пошло сегодня же, то не переписываю его на машинке, Юра очень жалеет Ваших глаз. Уверяю Вас, что стараюсь писать возможно ясно. Не выходит. У нас, наконец, после затяжного дождя и грязи появилось солнце и несметное количество пыли. К[арл] выглядит не плохо и теперь временно не жалуется на почки. Пожалуйста, пишите, как Вы себя чувствуете, как Н. И. [Седова.]

Получили телеграмму X. Г. [Раковского.] Не разрешают ведь встретиться, а так хотелось бы повидать своими глазами кого-нибудь, кто Вас там видел и с Вами говорил.

Всего, всего Вам желаю хорошего. Очень буду радоваться, если получу от Вас несколько слов.

Пожелайте от меня всего доброго Н. И., Леве, Сереже и Ане.

Сердечно всех обнимаю. Ваша Р[оза\

К. РАДЕК. ПИСЬМО ТРОЦКОМУ

Дорогой Лев Давидович, еще не получил Ваших громов и молний в ответ на письмо от 25-го [июня], и уже шлю целый пакет писем, с тем чтобы получить от Вас обширный ответ.

Первое -- про проект Смилги и мой. Он, думаю, не вызовет между нами никаких споров. Практическая его цель дать Вам точные

формулировки нашей точки зрения, и в случае неполучения заблаговременно Ваших предложений для VT конгресса мы намерены послать местное сибирское обращение к конгрессу.

Китайские разногласия mussen ausgetragen werden38', раз они начаты.

Наиболее меня беспокоят два вопроса: ревизия нашей точки зрения Виктором388, которая обобщает только то, что по кусочкам имеется в целом ряде писем, в первую очередь краснопроф [ессорской] и вузовской молодежи. Я собираюсь ему отвечать. Но будет очень хорошо, если Вы это сделаете. Другой вопрос -- это вопрос о нашем отношении к центру. Он не есть еще вопрос сегодняшнего дня, но может встать завтра. Нет другого способа его поставить, как в письмах. Я очень жажду Ваших замечаний по этому поводу. Через несколько дней, вероятно, вышлю несколько соображений о различии в постановке этого вопроса в международном рабочем движении и в СССР.

Сегодня прочел сведения об отходе Примакова389. Жалко, хороший парень, хотя никогда на меня не производил впечатления политика.

Формы полемики между Слепковым и Молотовым lassen fief blicken390, но видно, что, несмотря на большое взаимное раздражение, центристы боятся драки. Сталина статья "об опошлении лозунга самокритики"391 бьет на отбой. Письмо т. С.392 чистая защита против упреков правых, что Ст[алин] под влиянием оппозиции (nebich393, как говорят французы из Минска). Еще два слова о Вашей критике программы Коминтерна. Проект этот есть theoretis-chen Zusammenbruch394, но не левосоциал-демократического типа, как Вы утверждаете. С теоретической стороны его Zusammenbruch вообще не имеет направления. Можно сказать, программа Мануиль-ского, в части же практической, касающейся ответа на вопрос, что делать -- это левокоммунистический Sprung395 в небеса диктатуры.

Вот и все. Сердечный привет Вам, Наталии Ивановне, Л. Л. [Седову], Сереже.

Ваш. Томск 14 июля 1928 г.

ИНФОРМАЦИОННАЯ СПРАВКА ОБ ИТОГАХ ОБСУЖДЕНИЯ РЕШЕНИЙ ИЮЛЬСКОГО ПЛЕНУМА ЦК НА СОБРАНИЯХ РАЙОННОГО ПАРТАКТИВА Г. МОСКВЫ

Орграспред, Информационный подотдел МК ВКП(б)

Секретно

щ

Тов

гор. Москва 21 июля 1928 г.

С 16 по 18 июля по всем районам города Москвы прошли собрания партактива по обсуждению решений июльского пленума ЦК. Собрания везде прошли с большим единодушием, резолюции

по докладу приняты единогласно. Исключение составляет один За
[1] [2] [3] [4]