Натанович. Дневники 1941-1946 годов (37)

Решил ночевать, а завтра с утра получать материал и - в Берлин. Там теперь буду жить.

10.04.1946

Berlin, Kopenick

Приехал. Хорошо устроился с квартирой. Немочек много молоденьких и хорошеньких.

Телефон, зеркало и прочие удобства в комнате. Забрал еще два чемодана. Теперь есть во что укладываться, однако, не все в порядке. Сейчас опять еду в Вельтен. Справляться. Ну их к монахам, запутали меня с маршрутом, указав район Тапеник. И если бы я только вздумал по-настоящему серьезно искать его...

11.04.1946

Berlin, Kopenick

Приехал. Выпили две бутылки в Виттенберге. 100 марок, - не дорого. Пол бутылки опорожнил сам, остальное - шоферу. Он молодец, привез хорошо. Знает норму и время. Довез благополучно и я ложусь спать. Первый раз на новом месте. Слышно как работают машины. Интересная жизнь. Телефон, комната большая, все удобства, только холодно.

12.04.1946

Берлин.

Сижу и дремлется, хотя еще 10 часов вечера не наступило. На новом месте пока не сладко, много работы и, как теперь оказалось, непосильной ответственности. Я не техник.

13.04.1946

Kopenick

Начинаю разучиваться по-русски писать правильно - немецкий черт попутал! Рука болит неимоверно. Нарывает, после знаменитого трехкратного пикирования с велосипеда.

Был в Берлине, центре. Мало успел сделать - столько суеты и движения там. Дальше писать трудно. А врача на заводе нет - поздно.

Паустовский просится в голову - "Далекие годы".

14.04.1946

Палец прорвало. Начала гноиться ранка на другой руке, наконец, и она разорвалась после перевязки. Двадцать минут третьего и я только что из Вельтена на велосипеде. Но таких дураков как я не встречал, а бить надо, дурь вышибать; ведь от дури-то этой столько тоски и горя. Всю ночь ездил, а под конец оказалось, что в Вельтене забыл ключ от двери.

15.04.1946

Kopenick "Kabel - Werk" Vogel.

В действительности жизнь и работа здесь оказались много сложней и запутанней, чем представлялось мне, когда я сюда ехал. Подполковник Пиескачевский не подготовил всех необходимых условий для скорой работы. Все делалось наспех и строилось на липе. Отсюда и результаты. Еще в первый день оказалось, что нет болтов, потом с гайками стряслась неурядица и вот теперь, наконец, в пятый день со дня подписания договора, заказ не выполнен ни на миллиграмм.

Вчера был он здесь, подполковник. Пришел тихо, поел у меня конфеты из гастронома, отпил лимонаду, посмотрел, и даже спросил, как живу и, затем, принялся ругать и запугивать, не меньше, чем немцев накануне. Что я ему мог ответить? Молчал, и это дало ему повод назвать меня тупым, а под конец пригрозить потерей офицерского звания.

Я лейтенант, он подполковник. Он ничего не делал, что от него зависело, уехал и оставил мне, незначительному в сравнении с его персоной человеку, сделать то, чего не сумел сам. Поистине достойно подражания такое отношение к делу. А я тоже, не будь дураком, сделал, что было приказано, успокоился, не разузнал всего как следует, чтобы можно было потом оправдаться, уехал в Берлин.

Сегодня еще один, видит, какой-то мастер из трофейного отдела армии. Встретились у майора Меньшенина. Все было тихо, спокойно. А в цеху разорался, начал стаканы бить, телефон бросил, заставил побледнеть, а потом и побелеть несчастного мастера. С немцами так, криком, не возьмешь, а он этого не понимает. Так все время: ждешь, авось еще кто явится, да повыше, да поплотней. Дожидаюсь скандалов и снятия с этой работы, как не справившийся. Ведь так проще начальству: и с больной головы свалить и показать свою деловитость и строгость.

Станция Трептов.

Решил опять побаловать писаниной. Вчера, нет теперь уже позавчера, был в Вельтене. Визит был кратким.

Почти ничего не успел сделать, однако претерпел много неприятностей в пути и по приезду в Кепеник.

Дома (так называю теперь Вельтен-Базу) все по-старому. Так же пьянствует Полоскин и бузит безнаказанно (мне случилось, кстати, с ним ужинать за одним столом): я пришел первый и мне подали раньше. Тогда он подозвал официанта и стал пробирать его нагло и грубо: "Ты уважаешь старших?" - это относилось и ко мне, но я сделал вид, что не обратил внимания. Тогда он стал искать новых поводов, вернее подавать повод для столкновения; и когда я говорил с майором Жарким - вмешался в разговор: "Гельфанд посоветует", "Ждите, что Гельфанд скажет", но я и тут промолчал, хотя ожидал, что майор не пройдет мимо этого, не смолчит.

По-прежнему плачет и жалуется на жизнь капитан Панков и ... торгует приемниками и фотоаппаратами из военторга. Варавин (капитан, у которого в войну сбежала молодая жена) и Солуянов бьют дичь начальству и - в почете. И все поголовно пьянствуют и жрут.

Приехал голодный и, ради того, чтоб покушать, напомнил Панкову о водке. Тот ухватился за стопочку (закуской выложил селедку с луком) - я был рад и этому. Пили, я подливал, сам стараясь держаться в рамках трезвости. Но вот язык развязался у моего собутыльника - начались надоевшие воспоминания о партсобрании, где его "обидели", о предшествовавшей всему этому истории с дракой, когда у него "часы украли" и прочее. Нарочно я перевел разговор на радиоприемники.

Нечаянно для себя я выбрал в собеседники из всего этого сборища Панкова и он проболтался, что у него есть сало. Я принципиально потребовал поставить его на стол. Капитан колебался, но все же не устоял: выложил килограмм жирного и соленого, став резать тоненькие и маленькие слойки, чтобы и я следовал его примеру. Но чужого, и притом такого вкусного было не жаль - я нажимал, как умел. Когда от куска сала осталась половина - я ушел к себе в комнату.

Там кавардак. Постель не застелена, вещи разбросаны - ведь я теперь вроде гостя всюду: две комнаты, два города, две обстановки и две среды обитания. А сам я всего на всего гастролер-курьер в новых, сложившихся условиях работы.

Но ни унывать, ни развлекаться не приходится. Деньги вышли буквально до копейки, и теперь приходится за бритье, за пиво, за портреты, за мелочь всякую расплачиваться сигаретами. А вчера дошел до такого конфуза, что билет в кино взяли на меня девушки.

В Берлине все привлекает внимание: заманчивы вывески, заманчивы витрины, но по сути дела растрачиваешь деньги на пустяки - картинки, безделушки - без чего можно бы и обойтись. Но не в моей натуре.

В нескольких местах мои вещи: в Кремене сапоги ремонтируются, в Хайликенде (Хайлекелусе) поломанный велосипед - камера лопнула, - бросил на попечение хозяина; в Вельтене костюм "шьется" (и не обещают закончить), в Берлине брюки - я весь изорвался в дорогах: их не счесть, изъезженных мною.

Впечатления набегают так стремительно, что при всем желании не зафиксировать их на бумаге.

Немцы наглеют. Стали не уважать нас, не боятся пакостить мелко, надоедать, приставать, попрошайничать и вообще, почувствовали в нас добрых "камрадов", с которыми можно и запанибрата. У нас две тактики поведения здесь: официальная - корректная, человеческая, но твердая, оккупационная. Ей не во всем, не всегда и не везде следуют наши люди. И вторая тактика, основанная на негласных законах развития всех нас и каждого в отдельности человека. Иные выдержаны и культурны, но злы на немцев - испытали их жестокость. Некоторые избегают их и при случае подчеркивают свое пренебрежение к ним. Многие из второй группы людей умышленно не учатся говорить по-немецки. Другие, напротив, стараются узнать их язык, нравы, среду и пополняют свои знания, как умеют, общаются с немцами и много разговаривают с ними по всем вопросам жизни. Такие люди вреда не приносят нашей политике. Есть другая категория людей - пьяницы, воры, хулиганы, психи. Эти, учиняя дебоши, подрывают весь наш авторитет. И третья категория - крайние либералы, не знавшие горя от гитлеровцев - здесь и любовь и сожительство и даже поклонение.

Все это разнообразие в уровне развития, в отношении красноармейцев к местному населению и ведет к тому, что нас считают добрыми, простыми и, вместе с тем, грубыми и даже дикими людьми; нередко издеваются, хотя мы хозяева-победители. Но эта тема достойна более глубокого анализа и рассмотрения, а не такого легкомысленного как сейчас, на ходу, в вагоне электропоезда.

21.04.1946

Вчера решил ехать за деньгами в Вельтен. Кстати сказать, познакомился я в Берлине с одной интеллигентной семьей и, с тех пор жизнь моя в городе значительно просветлела. Случилось в немецком магазине обмена. Я отдал фотоаппарат за гармонику. Когда я уже собрался уходить - ко мне подошел старикан в очках и с бородкой и по-русски спросил, имею ли я еще один - дочь хотела обменять фотоаппарат на аккордеон. Я обрадовался - ребята (офицеры) просили достать аккордеон, а у меня было два фотоаппарата.

К нам подошла еще девушка, и мы разговорились. Я заметил, что страх не для меня, дочь говорит на ломанном русском языке, а отец совершенно чисто и свободно. Как так? - он уклонился от ответа. Пригласили обое приехать к ним.

Меня соблазнил аккордеон, и дня через два я постучался в дверь на третьем этаже, где по-русски было выгравировано "Ленский". Мне открыла девушка, совсем не та с которой виделся в магазине, и которая называла старика отцом. На чистейшем русском языке она спросила к кому мне нужно. Я растерялся и застенчиво объяснил, что мой визит связан с фото и аккордеоном и что мне указали адрес в магазине обмена.

Девушка была хороша и молода. Ее глаза умно и любопытно смотрели на меня, надолго пригвоздив к месту, от которого я начал и затем стих.

Ушел я от них в час ночи. Фотоаппарат оказался слабым и не соответствовал к обмену с шикарным аккордеоном который мне показали, но я не жалел особенно. Хозяин обещал научить меня фотографировать, девчата танцевать, а я всему рад учиться.

И на другой день не преминул явиться снова. Ленские собирались в кино. Приглашали меня, но деньги вышли и было неудобно. Тем не менее, уговорили. Пошли вчетвером: девушки, мамаша и я.

Ванда, так звали ту девушку, которую встретил в магазине, была выпивши. Ее сопровождал до самого кинотеатра моряк-капитан Миша, подпоивший ее накануне. Ее белая шубка лезла и капитан был весь в перьях, шутил, что ему при посещении Ванды нужно брать щетку. Кино начиналось позже и нам предстояло не менее часа ожидать начала сеанса. Вернулись к Ленским домой.

Мне надо было быть на заводе, так как могли прийти машины за барабанами; надо было явиться в комендатуру по служебным делам, а я как маленький увлекся-забылся.
[1] [2] [3] [4]