Игорь Губерман. Давно пора (2)
[1] [2].
Семья от бога нам дана,
Замена счастию она.
Женщиной славно от века
Все, чем прекрасна семья;
Женщина – друг человека
Даже когда он свинья.
Тюремщик дельный и толковый,
Жизнь запирает нас надолго,
Смыкая мягкие оковы
Любви, привычности и долга.
Мужчина – хам, зануда, деспот,
Мучитель, скряга и тупица;
Чтоб это стало нам известно,
Нам просто следует жениться.
Творец дал женскому лицу
Способность перевоплотиться:
Сперва мы вводим в дом овцу,
А после терпим от волчицы.
Съев пуды совместной каши
И года отдав борьбе,
Всем хорошим в бабах наших
Мы обязаны себе.
Не судьбы грядущей тучи,
Не трясина будней низких,
Нас всего сильнее мучит
Недалекость самых близких.
В небесах заключается брак,
А потом выявляет разлука,
Что мужик – скандалист и дурак,
А жена – истеричка и сука.
Я долго жил, как холостяк
И быт мой был изрядно пуст,
Хотя имел один пустяк:
Свободы запах, цвет и вкус.
Семья – надежнейшее благо,
Ладья в житейское ненастье,
И с ней сравнима только влага,
С которой легче это счастье.
Не брани меня, подруга,
Отвлекись от суеты,
Все и так едят друг друга,
А меня еще и ты.
Чтобы не дать угаснуть роду,
Нам Богом послана жена,
А в баб чужих по ложке меду
Вливает хитрый сатана.
Детьми к семье пригвождены,
Мы бережем покой супруги;
Ничто не стоит слез жены,
Кроме объятия подруги.
Мое счастливое лицо
Не разболтает ничего;
На пальце я ношу кольцо,
А шеей чувствую его.
Тому, что в семействе трещина,
Часто одна причина:
В жене пробудилась женщина,
В муже заснул мужчина.
Завел семью. Родились дети,
Скитаюсь в поисках монет.
Без женщин жить нельзя на свете,
А с ними – вовсе жизни нет.
Если день осенний и ветреный
Муж уходит, шаркая бодро,
Треугольник зовут равнобедренным,
Невзирая на разные бедра.
Я забыл подружек стаю
Бросил спорт и онанизм,
Я теперь в семью врастаю,
Как кулак в социализм.
Был холост – снились одалиски,
Вакханки, шлюхи, гейши, киски;
Теперь со мной живет жена,
А ночью снится тишина.
Цепям семьи во искупление
Бог даровал совокупление;
А холостые, скинув блузки,
Имеют льготу без нагрузки.
Я по любви попал впросак,
Надев семейные подтяжки,
Но вжился в тягу, как рысак,
Всю жизнь бегущий из упряжки.
Удачливый и смелый нарушитель
Законности, традиций, тишины,
Судьбы своей решительный вершитель,
Мучительно боюсь я слез жены.
Бьет полночь. Мы давно уже вдвоем.
Спит женщина, луною освещаясь.
Спит женщина. В ней семя спит моё,
Уже, быть может, в сына превращаясь.
Еще в нас многое звериным
Осталось в каждом, но великая
Жестокость именно к любимым
Лишь человека данность дикая.
Господь жесток. Зеленых неучей,
Нас обращает в желтых он,
А стайку нежных тонких девочек
В толпу сварливых, грузных жен.
Я волоку телегу с бытом
Без напряженья и нытья,
Воспринимая быт омытым
Глубинным светом бытия.
Когда в семейных шумных сварах
Жена бывает неправа,
Об этом позже в мемуарах
Скорбит прозревшая вдова.
Жена довольно многое должна
Уметь, ничуть не меньше понимая;
Прекрасна молчаливая жена,
Хоть, кажется, прекраснее немая.
Суров к подругам возраста мороз,
Выстуживают нежность ветры дней;
Слетают лепестки с поблекших роз
И сделались шипы на них видней.
Если б не был Создатель наш связан
Милосердием, словно веревкой,
Вечный Жид мог быть жутко наказан
Сочетанием с Вечной Жидовкой.
Разве слышит ухо, видит глаз
Этих переломов след и хруст?
Любящие нас ломают нас
Круче и умелей, чем Прокруст
Жалко бабу, когда счастье губя,
Добиваясь верховодства оплошно,
Подминает мужика под себя,
И становится ей скучно и тошно
Когда взахлеб, всерьез, не в шутку
Гремят семейные баталии,
То грустно думать, что рассудку
Тайком диктуют гениталии
Хвалите, бабы мужиков;
Мужик за похвалу
Достанет месяц с облаков
И пыль сметет в углу.
Где стройность наших женщин? Годы тают,
И стать у них совсем уже не та;
Зато при каждом шаге исполняют
Они роскошный танец живота.
Семья – театр, где неслучайно
У всех народов и времен
Вход облегченный чрезвычайно,
А выход сильно затруднен.
Закосневшие в семейственной привычке,
Мы хотя воспламеняемся пока,
Но уже похожи пылкостью на спички,
Что горят лишь от чужого коробка.
Бойся друга, а не врага
Не враги нам ставят рога.
Наших женщин зря пугает слух
Про мужских измен неотвратимость,
Очень отвращает наш от шлюх
С ними говорить необходимость.
Амур хулиганит с мишенью
Мужских неразумных сердец,
И стерва, зануда и шельма
Всех раньше идут под венец.
Сегодня для счастливого супружества
У женщины должно быть много мужества.
А Байрон прав, заметив хмуро,
Что мир обязан, как подарку,
Тому, что некогда Лаура
Не вышла замуж за Петрарку.
В идиллии всех любящих семей
Где клен не наглядится на рябину,
Жена из женской слабости своей
Увесистую делает дубину.
Для домашнего климата ровного
много значит уместное слово,
И от шепота ночью любовного
Улучшается нрав домового.
Век за веком слепые промашки
Совершает мужчина, не думая,
Что внутри обаятельной пташки
Может жить крокодильша угрюмая.
Разбуженный светом, ожившим в окне,
Я вновь натянул одеяло;
Я прерванный сон об измене жене
Хотел досмотреть до финала.
Семью трясет озноб скандальный,
Летят потоки слов случайных,
И ясно слышен звон кандальный
Колец обоих обручальных.
Любым – державным и келейным
Тиранством чужд мой организм,
Хотя весьма в быту семейном
Полезным вижу деспотизм.
Вполне владеть своей женой
И управлять своим семейством
Куда труднее, чем страной,
Хотя и мельче по злодействам.
Пора! Теперь меня благослови
В путь осени, дождей и листопада,
От пламени цветенья и любви
До пепла увяданья и распада.
Цветы. Негромкий гул людей.
Пусть ложь, что вечно с нами.
Тупой отзвон слепых гвоздей.