Глава, академически не безупречная (1)

Глава, академически не безупречная

В этой главе я смогу развернуть свою эрудицию во всей полноте, поскольку содержание ее ни на какие знания не может опираться. Иначе оно просто рухнет. Что ни скажешь по теме этой главы, незамедлительно является суждение прямо противоположное. И следует надеяться, не опасаясь, только на сугубо личные ощущения. Которые на языке науки названы интуитивным знанием. Речь пойдет, конечно, о евреях. Я давно поймал себя на том, что несколько последних лет стал остро интересоваться нашей историей, читая все подряд, что попадается мне под руку и связано с евреями любого времени и места. Однако же еврейский тип, меня душевно восхитивший, не при чтении попался мне, а в живом и очень подлинном рассказе. Я ради него от темы отвлекусь.

Дед моего старинного друга Севы Вильчека смолоду был учеником у немца-кожевенника. На заре прошлого века, в городе Полтаве. Благодаря усердию, сметливости и честности быстро стал доверенным лицом хозяина, и тот его послал однажды в Нижний Новгород на ярмарку, чтоб закупить большую партию различной кожи. И обозначил верхние пределы цен для каждого из видов этого товара. На ярмарке сей юный посланец ухитрился купить всю кожу по гораздо меньшей цене. И сэкономленные деньги он не утаил, а все привез хозяину обратно. Немец-кожевенник, уже давно работавший в России, был так изумлен, ошеломлен и растроган, что подарил будущему Севиному дедушке большую золотую цепь для ношения по праздникам. А было это перед Первой мировой. Потом пошли, как всем известно, времена опасные и смутные, и дедушка, посовещавшись с бабушкой, надежно спрятал эту цепь. В начале тридцатых алчному советскому государству понадобилось золото, и дедушку, известного кожевенного мастера, призвали проявить участие в сооружении социализма. Короче говоря, арестовали, требуя сокрытого имущества. Он просидел в тюрьме две недели, а поскольку ему там решительно не нравилось, то он отправил бабушке секретную записку. «Циля, – написал он ей туманно, но доступно, – я тут на досуге почитал Карла Маркса, так он советует всем пролетариям избавиться от их цепей. И знаешь, я с ним полностью согласен. Целую, твой Ефим». И бабушка его прекрасно поняла, и вытащила цепь из захоронки, и безо всякой жалости отнесла ее, куда просили. Дедушку немедля отпустили. Он неторопливо шел пешком по улицам родного города, он наслаждался свежим воздухом и волей, когда его вдруг обогнал сокамерник, отпущенный позже него. Сокамерник держал в руках большой бумажный кулек. Это сахарный песок, объяснил он дедушке, его только что завезли в тюремный ларек. Дедушка молча развернулся и пошел обратно. В тюрьму он прошел без труда, ибо в такое заведение войти гораздо легче, нежели выйти. И обратно в камеру его легко впустили, потому что в ней забыл какое-то пустое барахло расстроенный потерей золота еврей. А в камере он у хорошего знакомого купил кусок холста, у давнего приятеля (упрямо продолжавшего сидеть) взял нитки и иголку, сшил себе за две минуты небольшой мешок, после чего купил в ларьке Два килограмма сахара и медленно пошел домой с подарком Циле.

Вернусь теперь я снова к упоению, с которым я проглатываю все, что пишут о моем загадочном народе.

Беспорядочное чтение похоже на случайные постельные связи – тоже ничего не остается в памяти. Однако если что-то остается, то врезается и прочно и надолго. Мне случайно вдруг попалась книга какого-то американского газетчика о еврейских гангстерах двадцатых годов – периода сухого закона. У еврея, думал я по ходу чтения, очень легко обнаружить некую глубинную причастность к мировому еврейству (то как раз, о чем талдычат юдофобы всех мастей): я, читая о злодеях и убийцах этих, пережил такое родственное умиление, будто листал я жизнеописания пророков и праведников. И называлась книжка замечательно – словами некоей старушки, узнавшей, что убитый накануне друг ее сына был на самом деле гангстер и бандит: «Но зато он любил свою маму». Эти отпетые мерзавцы трогательно заботились о своих близких: никогда не посвящали их в подробности своей кровавой и опасной жизни (зачем напрасно волновать чувствительную тетю Песю?) и старательно снабжали свои семьи кошерным продовольствием. Любили отмечать еврейские праздники, а по субботам зажигали свечи. А один знаменитый наемный убийца по кличке Рыжий (тридцатые годы) был вообще верующим ортодоксом: не снимал кипы (даже идя на дело) и в субботу не принимал заказов. Если все же отказаться было невозможно, Рыжий надевал талес и молился, прося у Господа прощения за нарушение субботы. О своем происхождении они все время помнили. Когда хоронили одного убитого гангстера, его ближайший друг не входил в комнату, где прощались с покойником. Что вы тут стоите, спросил его сын убитого, вы ведь столько лет дружили. Не могу, ответил грустный бандит, я из рода коэнов, мне нельзя заходить в помещение, где лежит покойник. И детей своих они не, приобщали к их чудовищному бизнесу: дети учились на врачей и адвокатов, криминальным было только поколение отцов (в отличие от итальянцев, где преступная «семья» и в самом деле была связана родственными узами отцов и сыновей). А сколько денег они жертвовали на еврейскую благотворительность! И раввины брали эти деньги. Были гангстеры, которые порой оплачивали покупаемое для Израиля оружие в годы Войны за независимость. Ох уж эта мне еврейская солидарность! Но читать об этом, чего греха таить, мне было невыразимо приятно. Половина нелегальной торговли алкоголем (много сотен миллионов долларов) была в руках еврейских банд и группировок. И друг друга убивали они часто, и успешно противостояли итальянцам. Тут же был еще игорный бизнес, и бордели, и наркотики. Забавно, что, когда рынок наркотиков полностью захватили итальянцы, наркоманы жаловались, что резко ухудшилось качество опиума: евреи брезговали дополнительной наживой и не добавляли в опиум пустую молотую травку. Жутко жалко, что на это время не сыскался Бабель. Некий знаменитый гангстер в пожилые уже годы съехал отдохнуть от дел в Израиль. Здесь он завел себе юную любовницу (девчушка, кстати, училась в университете на прокурора) и обаял огромное количество людей своим доброжелательством и щедростью. Тут вышел на него один раввин (весьма благочестивый и в Израиле весьма известный) с предложением о подлинно высокой филантропии: он предложил построить некий дом, где жили бы бесплатно молодые религиозные пары, у которых по бедности не было жилья. И старый гангстер согласился с радостью, и дал сто тысяч долларов – огромную по тем временам сумму. И забыл об этом. Вспомнил, когда выяснилось, что богобоязненный раввин выстроил на эти деньги обычную Доходную гостиницу. И, возмутившись, старый гангетер подал в суд. И выиграл процесс. И хитроумный рав был присужден к возврату обманно использованных денег. А старик, сходя по лестнице из зала заседаний, чуть не плача, говорил, какое это горе и позор: седого гангстера надул израильский раввин.

А кстати, именно они, эти убийцы и злодеи, защитили честь Америки во время Второй мировой войны. Я не о том, что многие просились в армию, чтоб бить нацистов, – их не брали из-за былых судимостей, я о другом. В Америке в те годы расплодились всякие фашистские союзы и сообщества, зараза эта расползалась бы стремительно и всюду, но возникла закавыка, весь энтузиазм американского нацизма срезавшая на корню. На их собрания исправно приходили некие евреи (и сочувствующих негров было много), ловко и умело дравшиеся дубинками. При этом в разных городах одна и та же явственно была закономерность: множество перебитых рук и ног, проломленные головы, разбитые носы, но не было ни одного убитого. Поскольку именно об этом просили гангстеров еврейские общины, обратившись к ним за помощью.

И жалко стало мне, что кончилась последняя страница. Смутная тень философа Канта на мгновение мелькнула в моей памяти. Философ утверждал (и удивлялся этому), что существует в нас некий нравственный закон (императив), позволяющий различать, что хорошо, что плохо. Я часа четыре читал эту забавную книжку, и ни разу во мне нравственный императив даже не пикнул.

Более того: раздвоенность моей любви (я до сих пор люблю Россию и сочувствую ее несчастьям всей душой) сказалась точно так же, когда я читал о жутком шествии по всей планете криминала русского разлива. Преступники невероятного таланта и размаха набежали из распавшегося лагеря (мира, социализма и труда) и, набежав, успешно и стремительно теснят заевшихся туземных мафиози. Надо бы стыдиться и негодовать, а я – такую гордость ощущаю, что и грех сказать. Из одного мы все же лагеря, подельники и земляки, и тает безупречная моя моральность от жаркого немого восхищения болельщика с трибуны.

О евреях я больше всего люблю читать отпетые антисемитские творения. Из них я узнаю, что все мы – поголовно умные, богатые, сплоченные и дьявольски находчивые люди. Что мы владеем всеми нитями на свете, тайно управляем миром и друг друга не даем в обиду. Чуть пожиже, но с такой же страстью пишут о евреях те антисемиты, в ком течет хоть капелька еврейской крови. Эти вымещают на евреях всю свою печаль и горе, что судьба послала им такую злополучную беду. И пишут в основном о нашем изобретательном коварстве и кошмарном хитроумии, ввиду чего мы всюду проникаем и большие делаем успехи то в культуре, то в науке, о финансах нечего и говорить. А если примешься читать какого-нибудь подлинно еврея, то немедленно прочтешь, что мы и люди недалекие, и разрознены донельзя, и несчастные во все века и всюду, а приехавшие из какой-нибудь России – те и вовсе не евреи никакие, а прикинулись, обрезались и подкупили документов. Скука и тоска – читать такие книги.

Но признаться честно – это все пишу я просто для разгона. Ибо тему я хочу затронуть сложную, и тени очень, очень образованных людей уже толпятся за моей спиной, качая головами с укоризной и немым упреком в наглости. Только я уже решился и от замысла теперь не отступлю. Да, да, я, как и прежде, – о евреях.

Уникальность и сохранность нашего народа Уже много сотен лет тревожит население планеты.

Не менее других волнуются ученые умы, которые мусолят и грызут вечнозеленое дерево познания. Их очень привлекает эта непостижная загадка и желание словить хотя бы тень от Вечного Жида, чтоб аккуратно приколоть булавкой в общую научную коллекцию. Но увы. С тем же успехом их коллеги заняты охотой на Летучего Голландца. Их попытки более всего напоминают юного котенка с его яростным азартом закогтить солнечный зайчик. Из написанных на эту тему трудов можно составить целую огромную библиотеку, только я по лени и невежеству прибегну здесь к последнему итогу многовековой научной мысли.

Но сначала – о причине общего научного волнения. Некий народ рассеялся по миру уже две тысячи лет тому назад (если не более, поскольку начал расселение намного раньше). И ровно столько же времени эти изгои и пришельцы с усердием, достойным лучшего применения, охраняют и сохраняют свою чуждость коренному населению всех стран, куда попали. И притом еще оказывают несоразмерное влияние на экономику, культуру и науку, самую судьбу этих несчастных стран. И что с ними ни делай (а уж делали все, что угодно, страшно вспомнить), продолжают сохранять свою особость и неуловимы для любого вразумления, как ртутный шарик – для руки.

Но кто ж они тогда? Мистическое вредоносное образование на теле обреченного человечества (такое мнение весьма имеет быть) или единый все-таки народ? Хотя отсутствуют все признаки народа: ни общей почвы, ни единого языка и напрочь разная культура. Все, как есть, восприняли везде от местного населения, а сливаться, растворяться, размываться, рассосаться – не хотят или не могут. И нагло высовываются изо всех трамваев. Просто инопланетяне какие-то (одна из точек зрения конца двадцатого века).
[1] [2] [3] [4]