Глава 8. Хочу быть Березовским (1)

Как это бывало уже не раз, Березовский по-прежнему считал, что Россия – это он сам и есть; все, что плохо для него – плохо и для державы (кажется, по науке это именуется мудреным термином «аберрация»)…

Даже в тяжелейшие минуты своей жизни Борис Абрамович предпочитал сохранять хорошую мину при плохой игре. Он давно уже смирился с обличьем дьявола, всероссийского мистера Зло, и действовал в точном соответствии с учением Станиславского – умение жить в предлагаемых обстоятельствах.

Собственно, другого пути у него просто не оставалось. Это как при игре в покер – неважно, какие у тебя карты на руках, но если уж начал блефовать, тяни до последнего…

Когда 3 марта в кабинете российского посла в Азербайджане Березовский прочитал шифровку из Москвы о том, что ельцинским указом смещен он с должности исполнительного секретаря СНГ (с убийственной формулировкой: «за регулярные действия, выходящие за рамки полномочий исполнительного секретаря СНГ, и невыполнение поручений председателя Совета глав государств СНГ»), ни один мускул не дрогнул на его лице. В подобной ситуации большинство разом впали бы в депрессию, засуетились, схватились бы за стакан. Березовский же в ответ… расхохотался. Он смеялся так истово, утирая с глаз слезы, что посол, было, подумал: не сошел ли тот часом с ума.

Но нет. Это была все та же маска ницшеанского сверхчеловека, способного повелевать своими чувствами. А чтобы закрепить означенный образ наверняка, тем же вечером Березовский во всеуслышание объявит, что указа не признает, ибо «Ельцин заблуждается относительно того, что может отстранить меня от должности»; его судьбу вправе решить лишь голосование всех президентов; короче, разговор в духе – а ты кто такой? (Даром, что еще совсем недавно, отвечая на выпады Думы, заявлял, что уйдет в отставку, если хотя бы один из президентов выступит против его персоны.)

Со времен октябрьского путча шестилетней давности это было, пожалуй, первым публичным актом неповиновения ельцинской воле. Впрочем, риска не имелось здесь ни на йоту. Борис Абрамович отлично понимал, что кремлевские друзья попросту утаят эти эскапады от президента. В противном случае – бравада его была сродни самоубийству…

Этот образ стойкого, бескомпромиссного борца с режимом так пришелся Березовскому по душе, что он тщится сохранить его – для будущих поколений – до сих пор. В 2002-м, когда все описанные выше войны давным-давно отошли уже в разряд истории, Борис Абрамович на голубом глазу поведал «Новой газете», что, оказывается, в отместку едва не застрелил тогда Примакова из пистолета, подаренного Путиным. Цитата:

«Я вышел из Генпрокуратуры после допроса и прямо в камеру сказал, что дело возбуждено по письменной просьбе Примакова. Это абсолютно противозаконно. Не имеет права премьер диктовать Генпрокуратуре. Через десять минут – звонок. Черномырдин просит меня приехать в Белый дом. „Зачем?“ – „Евгений Максимович хочет объясниться“.

Я приехал и взял с собой пистолет.

Вхожу в кабинет. Там сидит Примаков, и перед ним – целая куча папок. Примаков на них показывает и говорит: «Я специально затребовал из прокуратуры все дела по „Сибнефти“ и „Аэрофлоту“, еще раз пролистал и убедился: нигде нет мой подписи. Я вас вызвал с единственной целью – сказать, что я не подлец». Я вытащил пистолет и говорю: «Евгений Максимович, мы так будем разбираться или по-другому? «

Он стал белый. Говорит: «Покойным сыном клянусь, что я не давал указаний прокуратуре»... Спрашивает: «Борис Абрамович, чего вы хотите? Хотите, решим вопрос со Сбербанком?» Я говорю: «Хочу быть вашим помощником». У него волосы на голове зашевелились. Он растерянно так спрашивает: «А Дума? Что скажет Дума?» Ну, я ему сказал, что пошутил…»

Но это была явно не последняя его шутка, потому что уже наутро после выхода интервью в редакцию поступило официальное опровержение адвоката Березовского Семена Арии: журналист, оказывается, не так понял его доверителя, никакого пистолета у него нет и с собой он брать его никак не мог. «Б. Березовский известен как… вежливый и воспитанный человек, которому не свойственны описанные манеры лихого ковбоя».

…Крестовый поход против Березовского достиг своего апогея в апреле 1999-го. 3-го числа решением совета глав СНГ он окончательно был низвергнут с поста исполнительного секретаря. А еще через день Генпрокуратура заочно предъявила ему обвинение и выписала ордер на арест. Одновременно с Березовским в розыск был объявлен старинный его партнер и приятель, банкир Александр Смоленский, между прочим, ранее уже судимый. (На сей раз Смоленскому инкриминировали хищение 32 миллионов долларов с помощью фальшивого авизо; предприимчивые банкиры попросту впечатали в финансовый документ две лишние цифирки…)

Эти судьбоносные известия застали Березовского буквально в воздухе. На личном самолете он летел как раз из Парижа в Москву, на Совет глав государств СНГ, но…

«Произошла утечка, – вспоминает генпрокурор Юрий Скуратов. – Информация о Березовском попала в Кремль. Березовский этого боялся страшно, и в Кремле этого боялись, поэтому, когда Березовский летел в Москву, его остановили в Киеве и в Москву не дали воздушного коридора. Пока не рассосется ситуация».

Опасаясь экстрадиции, Борис Абрамович вынужден был спешно эвакуироваться в благословенную Францию – там-то, под сенью париж– ских каштанов, он и объявил собравшимся журналистам, что пал жертвой наговора и клеветы; вот оно, истинное лицо демократии по-примаковски – сведение счетов с политическими оппонентами посредством полицейской дубинки.

«Но время, когда власть в России была у людей с голой задницей, прошло… У них нет ни одного шанса на успех».

Как ни странно, уже через 8 дней его слова полностью подтвердились. Ордер на арест был отменен, а выписавший этот исторический документ заместитель генпрокурора Михаил Катышев – человек истово принципиальный и честный – спешно был отстранен от кураторства Главного следственного управления.

Особо гадать о причинах такого непостоянства Фемиды нечего, за Березовского, само собой, вступилась августейшая династия.

Это – косвенно, конечно – подтвердил потом и сам Ельцин. Годом позже, перечисляя многочисленные свои, порядком пропахшие нафталином претензии к Примакову, первый президент (а точнее, Юмашев от его имени) напишет:

«Той весной многие российские граждане в массовом порядке начали паковать чемоданы… Это была не вина, а трагедия Примакова. Евгений Максимович загонял и себя, и всех нас в тупик.

В стране происходили… довольно тревожные процессы. Возбуждались непонятные уголовные дела. Под арест попадали невиновные люди. Часть сотрудников спецслужб не скрывали при допросах и обысках бизнесменов, что ждут реванша за прежние годы. Почти весь российский бизнес, деловая элита пребывали в тоске и унынии по поводу своего ближайшего будущего».

Кем были эти «невиновные», пребывавшие «в тоске и унынии» догадаться совсем не сложно; Березовский, Смоленский. Да еще разве что вице-президент «Онэксимбанка» Кошель, арестованный за финансовые махинации.

Слава богу, времени с той поры прошло немного; все, что происходило весной 1999-го, не успело еще забыться. Тем же, кто подобно Ельцину, страдает провалами в памяти, рекомендую обратиться к старым газетным подшивкам. Никаких других невинных жертв примаковских репрессий не было тогда и в помине, как не было и массового пакования чемоданов.

Напротив даже, общество, как никогда, ликовало, глядя на первую реальную, пусть и робкую попытку навести, наконец, хоть какой-то порядок в стране. Но, увы, Кремлю это было совсем не с руки. Именно потому Березовский на белом коне возвратился в Россию.

Его победа заключалась не только в капитуляции Генпрокуратуры, виктория Березовского означала еще и поражение Примакова.

То, что карьера премьера близится к закату, стало понятно еще месяцем раньше, когда Ельцин уволил главу своей администрации Николая Бордюжу – человека, пользовавшегося очевидными симпатиями Примакова.

Бравого генерала-пограничника Бордюжу незадолго до того подыскала Татьяна Дьяченко; любвеобильной принцессе очень понравились его военная выправка и мужская стать. Это был едва ли не первый случай, когда Татьяна Борисовна – без советов своих старших товарищей – решила самостоятельно опробовать себя на ниве кадровой политики.

Папа выбор любимицы одобрил – он тоже симпатизировал статным военным, красивым, здоровенным. Сначала Бордюжу назначили секретарем Совета безопасности, а через три месяца еще и руководителем администрации вместо уставшего колоть орехи королевской печатью Юмашева.

Одно время кандидатуру Бордюжи на полном серьезе рассматривали даже в качестве потенциального преемника. А что? Ладно скроен, характер нордический, твердый. Но уже очень скоро этот первый принцессин блин оказался поистине комом.

Бордюжа не сумел выдержать испытания кремлевскими коридорами; он явно симпатизировал Примакову и, вообще, показал себя на удивление приличным человеком. («…он плохо понимал устройство современной политической жизни, не улавливал ее тонких нюансов, не замечал подводных течений», – напишет Ельцин потом в мемуарах.)

А уж после того, как новый администратор распорядился подготовить указ об увольнении Березовского – и даже понес его на подпись президенту – участь его была окончательно решена. Татьяна Борисовна долго еще потом терзалась в муках совести, – какую змею на груди пригрели…
[1] [2] [3] [4]