Глава 11. МАРШ «ПРОЩАНИЕ ЛУБЯНКИ» (2)

На вопрос источника, а не пытались они через Агапкина хлопотать, Пентек ответили, что они просили его, но он сказал, что сейчас ничего сделать нельзя, и предлагал им дать рекомендательное письмо в Новосибирск, но они по глупости не взяли"».

В сталинской России нет места старорежимным добродетелям. Милосердие – поповское слово…

Добрый, искренний Василий Иванович… И минуты не сомневаюсь, что, узнав о предстоящей высылке своей знакомой, он действительно пришел к ней домой, принес такие нужные в дороге вещи: электроплитку, чайник и керосинку. Ему все это было уже ни к чему – эвакуация закончилась, а сестрам Пентек ой как пригодились бы. А она подарила на прощание патефонные пластинки, и, может быть, Василий Иванович даже прослезился от этого трогательного, безыскусного жеста, а потом, получив из Сибири письмо, побежал на телеграф, хотя не мог не понимать, сколь серьезно рискует, переводя деньги ссыльной поселенке…

Но как объяснить это людям с льдинками вместо глаз, которые всей мировой музыке предпочитают похоронные марши?

Вот и приходится неуклюже оправдываться, выкручиваться. Дескать, и не помогал он вовсе венгерке Пентек, а расплачивался по старым счетам. И о депортации ее узнал, только придя в квартиру (хотя как в таком случае мог принести с собой керосинку и чайник?).

Есть в этом документе один абзац, который человеку осведомленному скажет о многом. «По данным агента „Славы…“», – доносят ульяновские чекисты… И тут же: «На вопрос источника („Славы“? – Прим. авт. ), не пытались ли они через Агапкина хлопотать, Пентек ответила…»

Выходит, «источник» (сиречь агент) специально задавал венгерке провокационные, наводящие вопросы. По собственному ли почину? Вряд ли. Все-таки Агапкин был сотрудником центрального аппарата МГБ. Для какого же очередного «сценария» понадобился компромат на военного дирижера? И почему в таком случае компромат этот так и не был пущен в дело?

Увы, этого нам уже не узнать. Справка военной контрразведки на Агапкина – это все, что сохранили архивы.

Может быть, сказались особые заслуги Василия Ивановича, две личные благодарности Сталина, которые он получил за оба парада. А может, и возраст. В 1952-м ему было все-таки уже без малого семьдесят.

Он и сам чувствует неумолимое дыхание старости. В 1950-м, после смерти Чернецкого – главного музыканта Красной Армии – ему предлагают занять это место. Должность генеральская, но Агап-кин отказывается наотрез.

– Зачем это мне? Чернецкий – умер, Николаевский33 вон – на ладан дышит. И я там долго тоже не протяну.

(Как в воду глядел: и года не прошло, как Николаевский – старинный его приятель и единомышленник – сгорел.)

Особенно подкосила Василия Ивановича смерть Ольги – первой жены. После развода замуж она так и не вышла: слишком любила Агапкина.

– Такого, как Вася, мне все равно не найти, а хуже – не надо…

На кладбище он не плакал: крепился. Стоял чуть вдалеке от свежевырытой могилы и смотрел куда-то в сторону. А на другой день впервые взял в руки палочку: стали отказывать ноги…

Теперь Агапкин стал реже бывать на службе. В обед предпочитал ездить домой, благо от Ленинградки, где располагался теперь оркестр, до его дома на Большой Садовой – всего-то четыре троллейбусных остановки: без дневного сна было ему тяжело.

Большинство музыкантов относились к этому с пониманием. Но были и другие.

В мире искусства зависть – явление распространенное. Агап-кин был человеком требовательным, властным. Не всем это нравилось. Но особенно злобствовал замполит оркестра майор Куд-ряшов.

В музыке майор разбирался слабо. Да этого и не требовалось. Такие кудряшовы сотнями тысяч расплодились тогда по стране. Они ничего не смыслили в авиации, ракетостроении, науке и балете, но все равно поучали, указывали, карали и миловали. Хорошо подвешенный язык да закаленный в ударах по накрытому зеленым сукном столу кулак – вот и все, чем владели они.

Кудряшов не был исключением. Однажды из оркестра пропала флейта. Тут уж Кудряшов разошелся: грозил, кричал, целое расследование провел – хорошо еще, обошлось без обысков. Музыканты решили над ним подшутить.

– Товарищ майор, – подошел к Кудряшову известный в оркестре хохмач, баритонист Николаев, – а вы знаете, что пропала не только флейта? Такой-то потерял еще и казенный бемоль…

– Как! – вскричал дремучий замполит. – Бемоль?!! Ну, уж гауптвахты ему не миновать!

Когда Агапкину рассказали об этом, он смеялся до слез:

– Да уж, послал бог помощничка…

То, что Агапкин относится к нему с насмешливым пренебрежением, Кудряшов, безусловно, знал: кое-кто исправно доносил ему обо всех настроениях и разговорах; контроль и учет – основные достижения социализма. И это выводило майора из себя. Как и все ограниченные люди, больше всего он не терпел неуважения к собственной персоне; выпады против политрука – это выпады против всей партии.
[1] [2] [3] [4]