Сначала мы отвечали подробно, вдавались в детали, рассказывали даже о крупной ссоре, возникшей по следующему поводу: убить ли героя романа "12 стульев" Остапа Бендера или оставить в живых? Не забывали упомянуть о том, что участь героя решилась жребием">

& Петров Евгений. Золотой теленок (8)

[1] [2] [3] [4]

Ровно в шестнадцать часов сорок минут Васисуалий Лоханкин объявил голодовку.

Он лежал на клеенчатом диване, отвернувшись от всего мира, лицом к выпуклой диванной спинке. Лежал он в подтяжках и зеленых носках, которые в Черноморске называют также карпетками.

Поголодав минут двадцать в таком положении, Лоханкин застонал, перевернулся на другой бок и посмотрел на жену. При этом зеленые карпетки описали в воздухе небольшую дугу. Жена бросала в крашеный дорожный мешок свое добро: фигурные флаконы, резиновый валик для массажа, два платья с хвостами и одно старое без хвоста, фетровый кивер со стеклянным полумесяцем, медные патроны с губной помадой и трикотажные рейтузы.

-- -- Варвара! - сказал Лоханкин в нос. Жена молчала, громко дыша.

-- Варвара! - повторил он. -- Неужели ты в самом деле уходишь от меня к Птибурдукову?

-- Да, -- ответила жена. -- Я ухожу. Так надо.

-- Но почему же, почему? -- сказал Лоханкин с коровьей страстностью.

Его и без того крупные ноздри горестно раздулись. Задрожала фараонская бородка.

-- Потому что я его люблю.

-- А я как же?

-- Васисуалий! Я еще вчера поставила тебя в известность. Я тебя больше не люблю.

-- Ноя1 Я же тебя люблю, Варвара!

-- Это твое частное дело, Васисуалий. Я ухожу к Птибурдукову. Так надо.

-- Нет! -- воскликнул Лоханкин. -- Так не надо! Не может один человек уйти, если другой его любит!

-- Может, - раздраженно сказала Варвара, глядясь в карманное зеркальце. -- И вообще перестань дурить, Васисуалий.

-- В таком случае я продолжаю голодовку! - закричал несчастный муж. -- Я буду голодать до тех пор, покуда ты не вернешься. День. Неделю. Год буду голодать!

Лоханкин снова перевернулся и уткнул толстый нос в скользкую холодную клеенку.

-- Так вот и буду лежать в подтяжках, - донеслось с дивана, -- пока не умру. И во всем будешь виновата ты с инженером Птибурдуковым.

Жена подумала, надела на белое невыпеченное плечо свалившуюся бретельку и вдруг заголосила:

-- Ты не смеешь так говорить о Птибурдукове! Он выше тебя!

Этого Лоханкин не снес. Он дернулся, словно электрический разряд пробил его во всю длину, от подтяжек до зеленых карпеток.

-- Ты самка, Варвара, -- тягуче заныл он. -- Ты публичная девка!

-- Васисуалий, ты дурак! -- спокойно ответила жена.

-- Волчица ты, -- продолжал Лоханкин в том же тягучем тоне. -- Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня. К Птибурдукову от меня уходишь. К ничтожному Птибурдукову нынче ты, мерзкая, уходишь от меня. Так вот к кому ты от меня уходишь! Ты похоти предаться хочешь с ним. Волчица старая и мерзкая притом!

Упиваясь своим горем, Лоханкин даже не замечал, что говорит пятистопным ямбом, хотя никогда стихов не писал и не любил их читать.

-- Васисуалий! Перестань паясничать, - сказала волчица, застегивая мешок. -- Посмотри, на кого ты похож. Хоть бы умылся. Я ухожу. Прощай, Васисуалий! Твою хлебную карточку я оставляю на столе.

И Варвара, подхватив мешок, пошла к двери. Увидев, что заклинания не помогли, Лоханкин живо вскочил с дивана, подбежал к столу и с криком: "Спасите! "--порвал карточку. Варвара испугалась. Ей представился муж, иссохший от голода, с затихшими пульсами и холодными конечностями.

-- Что ты сделал? - сказала она. - Ты не смеешь голодать!

-- Буду! -- упрямо заявил Лоханкин.

-- Это глупо, Васисуалий. Это бунт индивидуальности.

-- И этим я горжусь, -- ответил Лоханкин подозрительным по ямбу тоном. - Ты недооцениваешь значения индивидуальности и вообще интеллигенции.

-- Но ведь общественность тебя осудит.

-- Пусть осудит, - решительно сказал Васисуалий и снова повалился на диван.

Варвара молча швырнула мешок на пол, поспешно стащила с головы соломенный капор и, бормоча: "взбесившийся самец", "тиран", "собственник", торопливо сделала бутерброд с баклажанной икрой.

-- Ешь! -- сказала она, поднося пищу к пунцовым губам мужа. - Слышишь, Лоханкин? Ешь сейчас же. Ну!

-- Оставь меня, -- сказал он, отводя руку жены. Пользуясь тем, что рот голодающего на мгновение открылся, Варвара ловко впихнула бутерброд в отверстие, образовавшееся между фараонской бородкой и подбритыми московскими усиками. Но голодающий сильным ударом языка вытолкнул пищу наружу.

-- Ешь, негодяй! - в отчаянии крикнула Варвара, тыча бутербродом. -- Интеллигент!

Но Лоханкин отводил лицо и отрицательно мычал. Через несколько минут разгоряченная, вымазанная зеленой икрой Варвара отступила. Она села на свой мешок и заплакала ледяными слезами.

Лоханкин смахнул с бороды затесавшиеся туда крошки, бросил на жену осторожный, косой взгляд и затих на своем диване. Ему очень не хотелось расставаться с Варварой. Наряду с множеством недостатков y Варвары были два существенных достижения: большая белая грудь и служба. Сам Васисуалий никогда и нигде не служил. Служба помешала бы ему думать о значении русской интеллигенции, к каковой социальной прослойке он причислял и себя. Таким образом, продолжительные думы Лоханкина сводились к приятной и близкой теме: "Васисуалий Лоханкин и его значение", "Лоханкин и трагедия русского Либерализма", "Лоханки и его роль в русской революции". Обо всем этом было легко и покойно думать, разгуливая по комнате" фетровых сапожках, купленных на Варварины деньги, и поглядывая на любимый шкаф, где мерцали церковным золотом корешки брокгаузовского энциклопедического словаря. Подолгу стаивал Васисуалий перед шкафом, переводя взоры с корешка на корешок. По ранжиру вытянулись там дивные образцы переплетного искусства: Большая медицинская энциклопедия, "Жизнь животных", пудовый том "Мужчина и женщина", а также "Земля и люди" Элизе Реклю.

"Рядом с этой сокровищницей мысли, -- неторопливо думал Васисуалий, - делаешься чище, как-то духовно растешь".

Придя к такому заключению, он радостно вздыхал, вытаскивал из-под шкафа "Родину" за 1899 года переплете цвета морской волны с пеной и брызгами, рассматривал картинки англо-бурской войны, объявление неизвестной дамы, под названием: "Вот как я увеличила свой бюст на шесть дюймов" -- и прочие интересные штучки.

С уходом Варвары исчезла бы и материальная база, на которой покоилось благополучие достойнейшего представителя мыслящего человечества.

Вечером пришел Птибурдуков. Он долго не решался войти в комнаты Лоханкиных и мыкался по кухне среди длиннопламенных примусов и протянутых накрест веревок, на которых висело сухое гипсовое белье с подтеками синьки. Квартира оживилась. Хлопали двери, проносились тени, светились глаза жильцов, и где-то страстно вздохнули: - мужчина пришел.

Птибурдуков снял фуражку, дернул себя за инженерский ус и, наконец, решился.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.