Глава VII. «Дикарь» и «ничья»
[1] [2]Глава VII
«Дикарь» и «ничья»
Утром принц заправил свою койку уже сам. И она теперь выглядела образцово — так аккуратно было выстлано легкое одеяло, так крепко взбиты подушки и все прибрано вокруг и на ночном столике. И полотенце висело там, где полагается. Тут и явились по вызову вожатого Тараска с Тонидой. Но Тонька и на этот раз показала свой скверный характер.
— С чего это я буду виниться? — пробормотала она. — Ему можно драться, раз он принц, а ты уж и сдачи не ответь.
— При чем тут принц? — рассердился вожатый Юра. — Кто бы ни был на его месте, а порку устраивать ты не имеешь права.
— Я его не порола, — проокала Тонида, — поддала разок.
— Три раза, — уточнил принц.
— А я не подсчитывала, — не сдавалась Тонида.
— Стыдно, — сказал вожатый. — Приехал человек из колониальной страны, борющейся против угнетателей, слышал там, что у нас самые справедливые порядки, что никогда никого пальцем не трогают в смысле физических наказаний, а ты — бац-бац… Что человек подумает?
— А ему можно Тараску бац-бац?
— Так он же раскаивается, — сказал Юра. — Ты ведь, Дэлихьяр, раскаиваешься?
— А как, у-это, раскай-вай-ваешься?
— Ну, ты жалеешь, что так получилось нехорошо?
— У-это, нехорошо. — Принц отвернулся. — Только пускай и они тоже раскай-вай-ваются!
— Ну вот, — сказал вожатый. — Дэлихьяр считает сам, что поступил нехорошо. Значит, он раскаивается. Тарас тоже зря дразнился. Правда, зря?
— Правда, — выдавил из себя Тараска. — Только я пошутил, а не дразнился. Я же ему не на ногу наступил, а на тень только.
— Ну ладно, ладно, — поспешил вожатый Юра. — Словом, все ясно. А уж рукоприкладство Пашухиной было совершенным безобразием. Короче говоря, протяните друг другу руки, вот давайте их сюда… — Вожатый взял сперва за руку Тараску, потом Тониду, свел их руки вместе, а сверху положил руку принца и накрыл своей ладонью. — Вот так. Раз, два, три! Все повинились, все поняли. А теперь гоните на пляж.
Все трое, не глядя друг на друга, побрели к дверям и, выйдя из них, быстро пошли в три разные стороны, ни разу не обернувшись, На одной из аллей, которая вела к морю, принца нагнал Гелька Пафнулин.
— Плюнь ты на нее, — сказал он, имея в виду, должно быть, Тониду, — на нее вообще у нас никто не обращает внимания. Она грубая, невоспитанная, хуже всякого хулигана, из детдома потому что. Ну, это как у вас приют, понимаешь? Ни роду, ни племени — подкидыш.
Принц хмуро слушал его и продолжал шагать к берегу.
Пафнулин семенил чуточку позади.
— Слушай, давай поддерживать друг дружку, если хочешь, — приставал Гелька. — Знаешь, чего я тебе скажу? Подари мне твой транзистор, и я тебе все обеспечу. У меня тут везде свои ходы, со мной беды знать не будешь. А?
Принц решительно замотал головой.
— Что, жалко стало? Тебе же еще из дворца новый пришлют. Эх ты, жадина…
— Я не джадина, — рассердился принц, — ты сам джадина. У-это, так не говори…
— Ну ладно, — примирительно сказал Гелька, — там видно будет. Ты от меня, в общем, не отдаляйся, не советую. Тут, знаешь, компания не очень подобралась, я тебе честно скажу. Я бы мог, понимаешь, отдыхать индивидуально, но маме порекомендовали, чтобы я в коллективе лето провел. Сказали, что коллектив способен воздействовать. Ну и пусть себе воздействует. Тебя ведь, наверное, тоже прислали, чтобы коллектив воздействовал. А ты им не поддавайся, ты плюнь. А хочешь, так сделаем, ты меня при всех сборешь на обе лопатки? И сразу покажешь себя. Только тогда уж определенно гони мне твой транзистор. Тебе же все равно новый подарят. А ты меня можешь сбороть при всех, пожалуйста…
— А я тебя, у-это, и так сборю, — сказал с ненавистью принц и вдруг яростно кинулся на Пафнулина.
Ему был уже отвратителен этот хлипкий, гнусавый мальчишка с заискивающими глазами. Принц кинулся тем приемом, который ему показал вчера вожатый Юра, неожиданно для самого себя опрокинул Гельку на песок аллеи.
Пафнулин поднялся, отряхиваясь.
— Ну и что? — загундосил он. — Все равно тебе никто не поверит, что ты меня взаправду сборол. Скажут, что я нарочно поддался. А мне плевать до лампочки! Они меня тут все равно подлизой дразнят. Я им скажу, что поддался тебе.
И верно, никто не поверил. Ребята, которые шли к морю и все видели издали, остановились теперь на аллее, крича:
— Что, уже прилип? Подполз, стелешься, поползень…
Но уже вконец разъяренный Пафнулин заорал:
— Стану я к нему прилипать, очень мне нужно, подумаешь! К кому прилипать-то? Кокос-абрикос, желторылый туземец, дикарь!..
Принц было рванулся к нему, но, что-то, видно, вспомнив, сдержался.
Он только тихо сказал:
— Не смей, у-это, так говорить. Так только мерихьянго говорят. Плохой человек… И ты тоже плохой.
— А ты дикарь, дикарь, дикарь! — не унимался Пафнулин. — Вождишка из дикого племени!..
Ребята сгрудились вокруг них. И уже решительно проталкивался вперед Ярослав Несметнов, приговаривая на ходу:
— А ну, Гелька, кончай, кончай живо! Вдруг откуда-то появилась Тонида:
— Эй ты, Граф Нулин, не больно-то дразнись! Там твои родители приехали на собственной персональной. Так и сказали вахтеру дяде Косте у ворот: «Позовите нашего сыночка, скажите ему, что мы приехали вольным порядком и обосновались тут на денек дикарями». Так что ты-то и есть самый настоящий этот дикарь, природный дикарь.
— А ты, подумаешь, хи!.. Принцесса, — не сдавался Пафнулин.
Тонида двинулась угрожающе на него:
— Уж не знаю, кто я, только вот не виновата, что твои папочка с мамочкой сами себя дикарями объявляют. Гелька решил бить по самому больному:
— Вот именно, что ты — не знаю кто. Слышали? Ловко! Сама сказала. За мной дикарями не дикарями, а приехали, а за тобой никто не пригонит. Потому что ты безродная, — подкидыш!.. Именно — «не знаю кто». Ты же ничья…
И вдруг Тонида, всегда готовая отбрить любого обидчика, вспыхнула вся, беспомощно посмотрела на ребят… Одной рукой она схватилась за плечо, словно ее больно ушибли и зажала в сгибе локтя закушенные губы.
Тараска посмотрел сперва на нее, потом на Гельку. — Ты чего говоришь?! Это ты всегда сам ничей — ни вашим ни нашим… поддавашка!
— Не хочу я с тобой связываться, рахитик, — надменно изрек Гелька, с опаской поглядывая на окружавших их ребят и побежал к воротам парка, за которыми его ждали приехавшие родители.
Ребята, потоптавшись возле Тониды, которая продолжала стоять, уткнув лицо в сгиб руки, медленно побрели к морю. И только принц Дэлихьяр остался. Он тихонько подошел к Тониде, покашлял. Снова отошел. И опять приблизился.
— У-это, — почти шепотом начал он, — ты не надо… У-это, я тоже, как ты, тоже нет папа-мама. Тоже ничей, как он сказал. Маму, у-это, плохие убили. Она была против очень мерихьянго, они ей давали пить, у-это, яд… отравляли. Я слышал потом, люди тихо сказали, у-это… тихо сказали, а я все слышал…
Тоня медленно отняла от лица словно затекшую руку, подняла голову. Она стояла, отвернувшись от Дэлихьяра, чуть скосив назад через плечо взгляд.
— А я его правда положил, сборол, — опять заговорил принц. — Честная правда, клянусь солнцем и луной! Я его сильно так — и поклал. Мне Юра покажет еще прием, я буду сильный самый… Хочешь, я его бац-бац, если он тебе плохо скажет?
Тонида медленно обернулась и долго смотрела на принца. Длинные брови ее перестали тесниться. И лицо как будто стало доверчиво приоткрываться. Она все смотрела на принца.
Вот он как родился, так уже был тем и знаменит. А она долго даже не знала, где родилась, у кого. А в общем-то, они оба оказались чем-то схожими. Как ни странно, а этот смуглый, грустноглазый мальчишка из далекой заморской страны, родившийся во дворце, но тоже почти не знавший, что такое слово и ласка матери, был сейчас чем-то близок и странно родствен ей.
— Ты на меня не серчай, что я тебя вчера так, — сказала она глуховато. — Хочешь, можешь ударить меня. — Она подняла голову и подставила щеку. — Только, уж конечно, не потому, что ты принц… — Длинные ее брови, и без того сходившиеся на переносице, теперь сомкнулись совсем над плотно закрытыми глазами.
— Нет, нет, я, у-это, так не хочу! — пробормотал принц, тряся головой. — Так у нас слуга говорит, когда его по щеке… Я так не хоту.
— Ну и ладно. — Она вдруг глянула на него весело и по-свойски. — Пойдем тогда камешки собирать, может, сердолик найдем или Куриного бога. Пошли, а?