Освещенные окна (13)
[1] [2] [3] [4]...Так идут державным шагом,
Позади -- голодный пес,
Впереди -- с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди -- Исус Христос.
Так вот кому грозили красногвардейцы! Вот кого они преследуют, вот кому кричат:
Выходи, стрелять начнем!
Вот кого убили бы, если бы он не был "от пули невредим"! Но, может быть, они не преследуют его? Может быть, он ведет их за собой, хотя они не догадываются об этом?
Мне было стыдно признаться Юрию, что я не понял поэму, которую он считал гениальной. Впрочем, у него и времени не было на литературные разговоры. Он приехал на несколько дней, вскоре пора было возвращаться в Петроград, в университет, к государственным экзаменам, к новой дипломной работе.
2
Саша со дня на день ждал повестку, ему шел девятнадцатый год, и надо было либо прятаться, либо уехать из Пскова. Ежедневно заниматься строем на плацу у Поганкиных палат, учиться верховой езде и ходить по городу с песнями под командой есаула ему совсем не хотелось. Юрий предложил взять его с собой в Петроград, тем более что Саша, учившийся на тройки и просидевший два года в четвертом классе, несмотря на все это, твердо решил кончить гимназию с золотой медалью.
Устройством обратного перехода у станции Торошино занялся почему-то Хилков, тот самый, который был председателем нашего ДОУ и решил стать купцом, потому что это была профессия, "не мешавшая много читать". Очевидно, у него действительно были торговые наклонности -- он действовал обдуманно, неторопливо и с толком. Сам ли он сторговался с немцами или через посредников, которые профессионально занимались этим небезопасным делом,-не знаю, но вскоре день был назначен, и Юрий стал готовиться к отъезду.
Конечно, он прекрасно понимал, что мне хочется почитать ему свои стихи, и однажды, когда Инна спала, а ему было приказано немедленно доложить, когда она проснется, он подмигнул мне с доброй улыбкой и сказал:
-- Ну, давай!
Помню, что я прочел ему стихотворение, которое ценил главным образом за то, что оно, как мне казалось, ничем не напоминало Блока, прежнего Блока, до "Двенадцати".
Я долго подражал Блоку, и мне казалось, что пора наконец освободиться от этого магического влияния. Помню, что в стихотворении была строчка:
...На рельсы
Прольется жизнь молодого
прозаика.
-- Да-а,-- внимательно выслушав меня, заметил Юрий.-- На Блока не похоже. Совсем не похоже!
Расстроенный, я сложил свои листочки и собрался уйти. Но он схватил меня за руку и заставил сесть.
-- А почему прозаика? Разве ты пишешь прозу?
-- Да. И не только прозу.
-- Пьесы?
-- Да. Трагедии в стихах.
-- Ого! Как они называются?
Я мрачно ответил, что последняя, только что законченная, называется "Невероятные бредни о совокупном путешествии черта, смотрителя морга и студента Лейпцигского университета в женский католический монастырь".
Юрий засмеялся.
-- Ну-ка, почитай.
Я начал:
Черт. Почтенный врач, проклятый Спиагудри,
Ленивый смотритель морга в Дронгейме,
Старый шут! Я, конечно, вполне уверен,
Что ты и все твои предки были
Воры. Это -- во-первых. Во-вторых и в-третьих.
Мне нужно многое: ты. Черту лучший друг
Привратник мертвых. Да еще к тому же
Ты лыс, высок, сух, стар. Все это очень важно.
Спиагудри. Так ваша милость -- черт? Ага. Теперь я вижу,
Что доктор Кун сугубо ошибался,