XXVIII

XXVIII

Матиуш остался пока в младшем классе, а подгонит арифметику, перейдет в старший, к учителю.

Учительница полюбила его, а ребята относятся к нему настороженно, недоверчиво. И так и этак пробуют подъехать. То пошутят и ждут, рассмеется он или нет. То толкнут и ждут, даст ли сдачу В друзья набиваются, чтобы выведать, кто он такой. И выжидают, когда же он покажет себя.

– Да ты не бойся! – подбадривают они его. – Учительница добрая, не то что учитель.

Слово «добрая» они произносят снисходительным тоном, будто это недостаток, а не достоинство.

Когда очередная попытка привлечь Матиуша на свою сторону не удается, ребята, потеряв терпение, цедят сквозь зубы:

– У, приблуда!

Матиуш слышит, как они бормочут себе под нос: «тихоня», «святоша», «подлиза», «девчонка», и вспоминает канарейку и ее собратьев – вольных птиц.

«Они тоже ее не понимали».

Учительница замечает: в классе происходит неладное, но надеется, что в конце концов ребята привыкнут к новичку. Однажды кто-то нарочно забрызгал чернилами тетрадку Матиуша. Это переполнило чашу ее терпения.

– Ах вы негодники! – закричала она, покраснев от гнева. – Чего вы к нему пристаете? Из зависти, что он больше вас знает?

– Есть чему завидовать – дырявым сапогам! – нагло сказал сын деревенского богатея. Ему купили новую шапку, вот он и важничал.

В классе не любили этого задавалу и лентяя, но связываться не хотели: боялись его здоровенных кулачищ.

– Вы за него заступаетесь, будто он ваш жених… – заявил грубиян молоденькой учительнице. – А ты чего на меня уставился? – прикрикнул он на Матиуша.

– Глаза есть, вот и смотрю, – ответил Матиуш и слегка покраснел.

– А я не желаю, чтобы ты таращился на меня, слышишь? – грозно сказал оболтус и шагнул к Матиушу.

Матиуш прищурился. Стоит в выжидающей позе.

– Ишь, сощурился, бродяга!

Матиуш вспомнил драку на необитаемом острове. Как тогда, что-то необъяснимое произошло с сердцем, с головой, с руками.

– Ну, чего уставился?

– А ты мне что, смотреть запретишь? – невозмутимо ответил Матиуш и положил на всякий случай руку на парту, поближе к чернильнице.

– Подраться захотел?

– Нет.

– По морде получить хочешь?

– Нет.

– Смотри, дождешься!

– Не дождусь.

Учительница спешит на помощь, но поздно. Силач схватил Матиуша за вихры и изо всех сил саданул кулаком в грудь. А потом – раз головой об парту!

– Дерутся! Дерутся! – завопили ребята, повскакав с мест, и тесным кольцом окружили дерущихся.

– Безобразие! Что здесь происходит! – В класс с перекошенной от злости физиономией ворвался директор. – Вот до чего вы их распустили! Ученики уже дерутся у вас на уроках! У меня и без ваших сорванцов хватает хлопот!

Матиуш сдвинул брови, заложил руки за спину и внимательно слушает. «Надо помочь учительнице», – решил он.

Порядок был восстановлен, и урок продолжался. После звонка Матиуш приоткрыл дверь в учительскую и спросил:

– Можно войти?

– Тебе чего, Марцинек?

– Разрешите мне, пожалуйста, сделать одну вещь, не то я перестану ходить в школу. Не хочу, чтобы у вас из-за меня неприятности были.

– Что же ты хочешь сделать?

– Это секрет.

Вошел директор и накинулся на Матиуша:

– Ты чего здесь делаешь? Разве тебе не известно, что ученикам сюда вход запрещен?

– Это незаурядный мальчик, – робко сказала учительница, когда за Матиушем закрылась дверь.

– У вас все незаурядные. – Директор издевательски засмеялся. – Один – талантливый художник, другой – выдающийся математик. А все, вместе взятые, они самые заурядные сорванцы. В этом году уже два окна разбили.

От школы до дому две версты. Матиуш шагает по дороге, заложив, по своему обыкновению, руки за спину, и размышляет о случившемся. Вдруг его догоняет тот самый мальчик, которого учительница считала талантливым художником.

– Не расстраивайся. Они скоро от тебя отстанут. Мне сначала тоже прохода не давали.

– Почему?

– Не любят тех, кто лучше их умеет что-либо делать.

– Почему?

– Наверно, от зависти. Не все такие, но есть несколько заводил, которых все слушаются. Хочешь, я тебе картинку нарисую? А что тебе нарисовать? Ты тогда здорово про жаркие страны рассказывал. Повтори еще раз, и я тебе нарисую Матиуша на необитаемом острове.

– Но ведь Матиуш умер.

– Ну и что? Если умер, значит, рисовать нельзя? Твои хозяева разрешат, чтобы я пришел к тебе вечером?

– Спрошу. Думаю, разрешат. Они хорошие люди. Книжки мне купили, тетрадки. И сапоги обещали купить.

– Вот свинья, рваными сапогами попрекает! Подумаешь, новую шапку заимел и нос дерет! Хорошо, что ты с ним связываться не стал. У него отец – богатей, дружбу с самим директором школы водит. Поэтому он и распоясался. Но ничего, мы ему покажем! Поймаем подальше от школы и темную устроим. Не забудь про картинку!

– Спасибо.

Идет Матиуш дальше. Повалил густой снег. Снежинки кружатся, танцуют в воздухе, и мысли-пчелки проворнее снуют в голове.

«Вот чудно! Раньше управлял целым государством, а теперь с одним классом справиться не могу. Речи произносил в парламенте, а теперь с мальчишками стыжусь говорить. Теперь мне понятно, почему Стефан не хотел связываться с ними. Как начнут приставать, дразнить, высмеивать, не знаешь, куда деваться. Хотя что они мне скажут нового? Приблуда? Сапоги каши просят? Ну и пусть. Так всегда: один начнет, а другие повторяют, как попугаи.»

На другой день Матиуш на первом же уроке поднял руку.

– Я знаю, вы называете меня чужаком, бродягой, приблудой. Да, у меня рваные сапоги. Если вы не хотите, я не буду ходить в школу. Почему ваша учительница должна страдать из-за меня? Давайте устроим голосование. Если большинство «против», я уйду из школы. Но если только один «против», а остальные «за», я останусь. Не думайте, что я боюсь вас. Я готов драться с каждым, но только не в школе. Назначим место и будем биться при свидетелях. Вот вы слушаетесь учителя, потому что боитесь побоев. А по-моему, наоборот, надо слушаться того, кто не бьет. Пока дети не перестанут драться между собой, они не имеют права требовать от взрослых, чтобы те их не били. Пока ребята не перестанут драться и швырять друг в друга камнями, на земле не прекратятся войны, а значит, будут и сироты, потому что на войне убивают отцов. Конечно, без ссор не обойдешься, но надо собраться всем и рассудить, кто прав, кто виноват, а не пускать сразу в ход кулаки.

Пока Матиуш говорил, то в одном, то в другом конце класса слышались приглушенные голоса:

– Во дает!

– Лекцию читает.

– Новый учитель объявился – приблуда!

– Совсем рехнулся!

– Проваливай отсюда!

Под конец Матиуш сказал:

– Кто «против», поднимите руку. Думаете, я не слышу, что вы бормочете? Но я считаю ниже своего достоинства обращать на это внимание. Я встал и открыто, во всеуслышание высказываю свои мысли. А вы знаете, что вы не правы, вот и ворчите себе под нос. Так поступают только трусы. Итак, кто за то, чтобы я не ходил в школу, поднимите руки!

Поднялся целый лес рук. Учительница хотела вмешаться, но Матиуш быстро собрал книги и тетрадки и покинул класс.

По дороге его догнал мальчик из класса и сказал, чтобы он вернулся. Произошла ошибка. Ребята не поняли. Он сам поднял руку, – подумал, так надо, чтобы Марцинек остался в школе.

– Вот увидишь, они больше не будут к тебе приставать. Теперь мы знаем, кто на тебя натравливал ребят. Ну что тебе стоит попробовать. Воротись, Марцин! Не будь таким гордым! Говорю тебе, ребята ошиблись. Воротись!

Матиуш как будто внимательно слушает товарища, но слова не доходят до его сознания. Жалко, конечно, расставаться с учительницей, со школой. Но ничего не поделаешь. Значит, не судьба. Отовсюду его прогоняют, всюду он лишний. И в самом деле, ведь Матиуш умер, чего же он скитается, как тень, по свету? Чего ждет от людей? Как славно жилось ему на необитаемом острове! А разве плохо было бы у Кампанеллы разгуливать по апельсиновой роще? Преступники – и те были к нему добры. А теперь ему так горько, так горько, хоть плачь…

Воротился Матиуш домой, а в голове молотком стучит: «Из школы прогнали! Из школы прогнали!»

Достал он из потайного местечка дневник и записал:

«Жизнь – тяжелая штука», говорил Валентий. Раньше я не понимал, что это значит. А теперь понимаю.

Опять скандал, да еще какой! Везде, где бы Матиуш ни появлялся, начиналась кутерьма. Что получилось, когда он был королем, известно. И так всегда: среди негров, белых королей, взрослых, детей он все вверх дном перевернет, какое-нибудь новшество придумает, старые порядки изменит, и люди прозревают, словно до тех пор были слепые.

Тихая деревушка уподобилась растревоженному улью. Ребята разделились на две партии: на сторонников и противников Матиуша
[1] [2] [3]