6 (1)

[1] [2] [3] [4]

6

Когда Грегори подошел к «Ритцу», было почти четыре. Бросив взгляд на часы, висящие над трамвайной остановкой, он остановился возле стеклянного киоска, в котором медленно проползали подсвеченные кадры из нового фильма, и рассеянно поглазел на длинноногих красоток в изорванном белье, гангстеров в полумасках и разбивающиеся машины, окутанные тучами пыли. К ресторану подкатывали длинные американские лимузины. Из черного «паккарда» высаживалась пара заокеанских туристов: она - старая, ужасающе размалеванная, в собольей пелерине, застегнутой бриллиантовой брошью; он - молодой, стройный, в элегантном сером костюме. Держа сумочку, американец терпеливо ждал, пока его дама выйдет из авто. На противоположной стороне улицы над кинотеатром вспыхнула неоновая реклама, и сразу же на стеклах задрожали синеватые отблески. Часы показывали ровно четыре; Грегори направился ко входу. День прошел так, как он и ожидал. Коллз привез протокол осмотра тела и показания рабочих, нашедших его, - и то, и другое абсолютно бесполезные. Идея устройства «ловушек» для возвращающихся трупов не стоила и выеденного яйца. Где взять столько людей, чтобы держать под наблюдением территорию в двести квадратных миль?

Швейцар в роскошной ливрее распахнул дверь. Его перчатки явно были и новее, и дороже перчаток Грегори. Лейтенанту было немножко не по себе, он никак не мог представить, как пройдет встреча. Сисс позвонил около двенадцати и предложил вместе пообедать. Был он необычно любезен и, казалось, начисто забыл о том, что произошло вчера вечером. Ни словом не обмолвился он и о постыдном блефе с телефонным звонком. «Второй акт», - подумал Грегори, обводя взглядом огромный зал. Он нашел Сисса и, ускользнув от приближавшегося официанта в черном фраке, подошел к его столику. Правда, он удивился, обнаружив рядом с Сиссом двух незнакомцев. Они представились, и Грегори уселся; чувствовал он себя несколько скованно. Их столик стоял между двумя пальмами в фаянсовых кадках на возвышении, с которого прекрасно просматривался весь ресторан - женщины в элегантных туалетах, колонны в псевдомавританском стиле и подсвеченные разноцветными прожекторами фонтаны. Сисс протянул карту, Грегори, наморщив лоб, делал вид, что читает ее. У него было ощущение, точно его опять обвели вокруг пальца.

Предположение, что Сисс жаждет откровенного разговора, рухнуло. «Ишь, болван, хочет мне пыль в глаза пустить своими знакомствами», - подумал Грегори, с подчеркнутым безразличием глядя на сотрапезников. Это были Армур Блак и доктор Мак Катт. Блака он знал - по книжкам, по фотографиям в газетах. Писатель, достигший к пятидесяти годам вершин успеха. После долгих лет безвестности несколько повестей, изданных одна за другой, принесли ему славу. Выглядел он великолепно; периодически появляющиеся в газетах фотографии, на которых он был представлен то с теннисной ракеткой, то со спиннингом, явно относились не к прошлому. У него были большие холеные руки, массивная голова, иссиня-черные волосы, мясистый нос и тяжелые темные веки, гораздо темнее лица. Когда он их опускал, лицо сразу казалось постаревшим. А глаза он прикрывал часто и порой надолго, оставляя при этом собеседника как бы в одиночестве. Второй знакомый Сисса выглядел моложе - этакий мужчина-мальчик, худой, с близко посаженными голубыми глазами и мощным выступающим кадыком, словно бы переламывающим шею пополам. Воротник рубашки был ему явно велик. Вел он себя весьма эксцентрично: то впивался остекленевшим взглядом в стоящую перед ним рюмку, то горбился, а то, словно вдруг опомнившись, выпрямлялся и минуту-другую сидел точно проглотил палку. Приоткрыв рот, он рассматривал зал, внезапно поворачивался к Грегори, упорно сверлил его взглядом и внезапно, как шаловливое дитя, расплывался в улыбке. Было в нем нечто общее с Сиссом, наверно, поэтому Грегори решил, что он тоже ученый. Но если Сисс напоминал длинноногую птицу, то Мак Катт больше смахивал на грызуна.

Дальнейшему развитию зоологических аналогий помешал спор между Блаком и Сиссом.

– Нет, только не «Шато Марго»! - категорически заявил писатель, потрясая картой вин. - Это вино - губитель аппетита. Убивает вкусовые ощущения, подавляет выделение желудочного сока. Да и вообще, - он с отвращением взглянул на карту, - здесь же ничего нет! Ничего! Впрочем, это не мое дело. Я привык жертвовать собой.

– Но позволь… - Сисс был изрядно сконфужен.

Появился старший официант, напомнивший Грегори одного известного дирижера. Пока подавали закуски, Блак все ворчал. Сисс начал было говорить о каком-то новом романе, но слова его повисли в воздухе. Блак не удостоил его ответом; не прекращая жевать, он только взглянул на Сисса, и в его взгляде была такая укоризна, словно доктор совершил Бог весть какую бестактность. «Однако крепко его держит знаменитый приятель», - не без злорадства подумал Грегори. Обед протекал в молчании. Между супом и мясом Мак Катт, закуривая сигарету, по нечаянности бросил спичку в вино и теперь пытался ее выловить. За неимением других развлечений Грегори следил за его тщетными попытками. Обед подходил к концу, когда Блак наконец заявил:

– Я подобрел. Но на твоем месте, Харви, я бы все-таки испытывал угрызения совести. Эта утка - что они с ней делали в последние годы ее жизни?! В погребении замученных всегда есть нечто, отбивающее аппетит.

– Ну, Армур… - пробормотал Сисс, не зная, что ответить. Он попытался рассмеяться, однако это ему не удалось. Блак медленно покачивал головой.

– Нет, я ничего не говорю. И все-таки эта наша встреча - стервятники, слетевшиеся с четырех сторон света. А яблоки! Какая жестокость - набивать беззащитное существо каменными яблоками! Кстати, ты, кажется, занимаешься статистикой сверхъестественных явлений на кладбищах?

– Могу тебе ее дать. Но уверяю, в ней нет ничего сверхъестественного. Сам увидишь.

– Ничего сверхъестественного? Но это же ужасно! Нет, тогда я ее и в руки не возьму. Ни за что!

Грегори внутренне ликовал, видя, какие муки испытывает Сисс, как он пытается и не может попасть в тон писателю.

– Почему, это интересно, - добродушно заметил Мак Катт. - Как проблема очень интересно.

– Как проблема? Наслышаны. Плагиат Евангелия, не больше. Что еще?

– А ты не мог хотя бы минуту вести себя серьезней? - с плохо скрытым раздражением спросил Сисс.

– Серьезнее всего я бываю, когда шучу!

– Знаешь, мне этот случай напомнил историю с эберфельдскими лошадьми, - обратился к Сиссу Мак Катт. - Помнишь, лошади, которые читали и считали. Тогда тоже была альтернатива: чудо либо жульничество.

– А потом оказалось, что это не жульничество, да? - вступил Блак.

– Конечно нет. Дрессировщик лошадей - забыл, как его фамилия, - свято верил, что его лошади действительно считают и читают. Они копытами выстукивали число или букву и всегда угадывали, потому что наблюдали за хозяином! Словом, они читали, но не по губам, а по мимике, по бессознательным движениям, по тому, как он напрягается или расслабляется, меняет позу, в общем, по изменениям его поведения, незаметным для человеческого глаза. Эти сеансы ведь происходили под строжайшим контролем ученых!

– И им этого было достаточно?

– Невероятно, но факт. И потому традиционная точка зрения - либо чудо, либо блеф - оказалась неверна. Был третий выход.

– Я нашел гораздо лучшую аналогию, - сказал Сисс и оперся локтями о стол. - Вращающиеся столики спиритов. Как известно, такой столик начинает постукивать и дрожать, даже если на него кладут руки люди, не верящие в спиритизм. С традиционной точки зрения опять - либо жульничество, либо проявление, вмешательство «духа». Однако, хоть ни жульничества, ни «духа» нет, столик стучит! Его движение является результатом суммирования отдельных микроскопических сокращений мышц людей, кладущих руки на край. Ведь у всех людей организм имеет примерно одинаковую нервно-мышечную структуру. Мы просто имеем дело со специфическим собирательным процессом, определяемым изменениями тонуса, напряжения мышц и ритма нервных импульсов. Явление протекает без участия сознания, а в результате возникают значительные усилия, периодически воздействующие на столик.

– Позволь, позволь, - тихо и с явным интересом спросил писатель, - что ты этим хочешь сказать? Что трупы подчиняются общим флюктуациям кладбищенского мирка? Что мертвецы встают, ибо это следует из статистики процессов разложения? В таком случае, мой милый, я предпочитаю чудеса без статистики.

– Армур, тебе обязательно нужно все осмеять! - вспылил Сисс. На лбу у него выступили красные пятна. - Я дал только простейшую аналогию. Серию так называемых «воскрешений» (ибо это никакие не воскрешения) можно представить в виде кривой. Трупы отнюдь не сразу начали исчезать; сперва они совершали какие-то мелкие движения, процесс нарастал, достиг максимума и пошел на убыль. Что касается коэффициента корреляции с раком, то он выше, чем коэффициент корреляции скоропостижных смертей и количества пятен на солнце. Я уже говорил тебе, что…

– Помню, помню! Pak a rebours [Наоборот (фр.)], который не только неубивает, а, напротив, воскрешает! Это очень красиво, это симметрично, это по-гегелевски! - заметил Блак. Левое веко у него подергивалось, казалось, под бровью уселась темная бабочка. Впечатление это усиливалось еще оттого, что писатель раздраженно придерживал веко пальцем. Тик, очевидно, злил его.

– Нынешний рационализм - это мода, а не метод, и характеризует его поверхностность, свойственная моде, - сухо заметил Сисс. Ироническое замечание писателя он пропустил мимо ушей. - К концу девятнадцатого века утвердилось мнение, что во дворце мироздания все открыто и остается только захлопнуть окна и составить полный реестр. Звезды движутся по тем же уравнениям, что и части паровой машины. Аналогично и с атомами, ну и так далее, вплоть до идеального общества, построенного по принципу дворца из кубиков. В точных науках это наивно-оптимистическое представление давно уже похоронено, но в нынешнем обыденном рационализме оно до сих пор процветает. Так называемый здравый смысл проявляется в том, чтобы не замечать, замалчивать или высмеивать все, не согласующееся с родившейся в прошлом веке концепцией «до конца объясненного мира». А между тем на каждом шагу можно столкнуться с явлениями, структуры которых ты не поймешь и не сможешь понять без статистики. Это и знаменитое «duplicitas casuum» [Случаи парности (лат.)] врачей, и поведение толпы, и циклические флюктуации содержаний снов, да и те же вращающиеся столики.

– Ну ладно. Ты, как всегда, прав. А как ты объясняешь эти происшествия на кладбищах? - ласково поинтересовался Блак. - Столики спиритов для меня отныне не загадка. К сожалению, о твоих воскрешениях я этого сказать не могу.

Грегори даже заерзал в кресле, такое удовольствие доставила ему реплика писателя. Он выжидающе взглянул на Сисса. Тот, видимо, уже остыл и теперь смотрел на них с легкой улыбкой, словно приклеенной к губам; уголки рта у него поползли вниз, как всегда, когда он собирался изречь что-нибудь весьма значительное; вид был торжественный и в то же время наивно-беззащитный.

– Мак Катт показал мне недавно электронный мозг, с которым можно объясняться словами. И вот представь, его включают, лампы разогреваются, и репродуктор начинает хрипеть, бормотать, а потом произносить бессвязные выражения. Так бывает, когда медленно пускаешь пластинку, она сперва хрипит, а потом из хрипа начинает возникать речь или пение, но впечатление было куда сильнее; казалось, будто машина бредит. Я к этому не был подготовлен и потому помню до сих пор. И такое вот «необычное», сопутствующее явление зачастую затемняет картину. В нашем случае морг, кладбище, трупы становятся кошмарной декорацией, которая…

– Так, значит, ты считаешь, что твоя формула все объясняет? - тихо спросил Блак, не сводя с Сисса взгляда черных тяжелых глаз.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.