Стихи (2)

[1] [2] [3] [4]

Мне холодно. Прозрачная весна В зеленый пух Петрополь одевает, Но, как медуза, невская волна Мне отвращенье легкое внушает. По набережной северной реки Автомобилей мчатся светляки, Летят стрекозы и жуки стальные, Мерцают звезд булавки золотые, Но никакие звезды не убьют Морской воды тяжелый изумруд.

2

В Петрополе прозрачном мы умрем, Где властвует над нами Прозерпина. Мы в каждом вздохе смертный воздух пьем, И каждый час нам смертная година. Богиня моря, грозная Афина, Сними могучий каменный шелом. В Петрополе прозрачном мы умрем, Здесь властвуешь не ты, а Прозерпина. 1916

* * *

Не веря воскресенья чуду, На кладбище гуляли мы. - Ты знаешь, мне земля повсюду Напоминает те холмы ................................ ................................ Где обрывается Россия Над морем черным и глухим.

От монастырских косогоров Широкий убегает луг. Мне от владимирских просторов Так не хотелося на юг, Но в этой темной, деревянной И юродивой слободе С такой монашкою туманной Остаться - значит, быть беде.

Целую локоть загорелый И лба кусочек восковой. Я знаю - он остался белый Под смуглой прядью золотой. Целую кисть, где от браслета Еще белеет полоса. Тавриды пламенное лето Творит такие чудеса.

Как скоро ты смуглянкой стала И к Спасу бедному пришла, Не отрываясь целовала, А гордою в Москве была. Нам остается только имя: Чудесный звук, на долгий срок. Прими ж ладонями моими Пересыпаемый песок. 1916

* * *

Эта ночь непоправима, А у вас еще светло. У ворот Ерусалима Солнце черное взошло.

Солнце желтое страшнее, Баю-баюшки-баю, В светлом храме иудеи Хоронили мать мою.

Благодати не имея И священства лишены, В светлом храме иудеи Отпевали прах жены.

И над матерью звенели Голоса израильтян. Я проснулся в колыбели Черным солнцем осиян. 1916

* * *

Собирались эллины войною На прелестный остров Саламин, Он, отторгнут вражеской рукою, Виден был из гавани Афин.

А теперь друзья-островитяне Снаряжают наши корабли Не любили раньше англичане Европейской сладостной земли.

О, Европа, новая Эллада, Охраняй Акрополь и Пирей ! Нам подарков с острова не надо Целый лес незваных кораблей. 1916

Декабрист

- Тому свидетельство языческий сенат Сии дела не умирают ! Он раскурил чубук и запахнул халат, А рядом в шахматы играют.

Честолюбивый сон он променял на сруб В глухом урочище Сибири И вычурный чубук у ядовитых губ, Сказавших правду в скорбном мире.

Шумели в первый раз германские дубы, Европа плакала в тенетах, Квадриги черные вставали на дыбы На триумфальных поворотах.

Бывало, голубой в стаканах пунш горит, С широким шумом самовара Подуга рейнская тихонько говорит, Вольнолюбивая гитара.

- Еще волнуются живые голоса О сладкой вольности гражданства ! Но жертвы не хотят слепын небеса: Вернее труд и постоянство.

Все перепуталось, и некому сказать, Что, постепенно холодея, Все перепуталось, и сладко повторять: Россия, Лета, Лорелея. 1917

* * *

Золотистого меда струя из бутылки текла Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела: - Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла, Мы совсем не скучаем, - и через плечо поглядела.

Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни Сторожа и собаки, - идешь, никого не заметишь. Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни. Далеко в шалаше голоса - не поймешь, не ответишь.

После чаю мы вышли в огромный коричневый сад, Как ресницы, на окнах опущены темные шторы. Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград, Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.

Я сказал: виноград, как старинная битва, живет, Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке; В каменистой Тавриде наука Эллады - и вот Золотых десятин благородные, ржавые грядки.

Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина, Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала. Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена, Не Елена - другая, - как долго она вышивала ?

Золотое руно, где же ты, золотое руно ? Всю дорогу шумели морские тяжелые волны, И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно, Одиссей возвратился, пространством и временем полный. 1917

Меганом

Еще далеко асфоделей Прозрачно-серая весна. Пока еще на самом деле Шуршит песок, кипит волна. Но здесь душа моя вступает, Как Персефона, в легкий круг, И в царстве мертвых не бывает Прелестных, загорелых рук.

Зачем же лодке доверяем Мы тяжесть урны гробовой И праздник черных роз свершаем Над аметистовой водой ? Туда душа моя стремится, За мыс туманный Меганом, И черный парус возвратится Оттуда после похорон.

Как быстро тучи пробегают Неосвященною грядой, И хлопья черных роз летают Под этой ветряной луной. И, птица смерти и рыданья, Влачится траурной каймой Огромный флаг воспоминанья За кипарисною кормой.

И раскрывается с шуршаньем Печальный веер прошлых лет, Туда, где с темным содроганьем В песок зарылся амулет, Туда душа моя стремится, За мыс туманный Меганом, И черный парус возвратится Оттуда после похорон. 1917

* * *

А.В.Карташеву

Среди священников левитом молодым На страже утренней он долго оставался. Ночь иудейская сгущалася над ним, И храм разрушенный угрюмо созидался.

Он говорил: небес тревожна желтизна ! Уж над Ефратом ночь: бегите, иереи ! А старцы думали: не наша в том вина Се черно-желтый свет, се радость Иудеи !

Он с нами был, когда, на берегу ручья, Мы в драгоценный лен Субботу пеленали И семисвещником тяжелым освещали Ерусалима ночь и чад небытия. 1917

* * *

Когда на площадях и в тишине келейной Мы сходим медленно с ума, Холодного и чистого рейнвейна Предложит нам жестокая зима.

В серебряном ведре нам предлагает стужа Валгаллы белое вино, И светлый образ северного мужа Напоминает нам оно.

Но северные скальды грубы, Не знают радостей игры, И северным дружинам любы Янтарь, пожары и пиры.

Им только снится воздух юга Чужого неба волшебство, И все-таки упрямая подруга Откажется попробовать его. 1917

Кассандре

Я не искал в цветущие мгновенья Твоих, Кассандра, губ, твоих, Кассандра, глаз, Но в декабре торжественного бденья Воспоминанья мучат нас.

И в декабре семнадцатого года Всех потеряли мы, любя; Один ограблен волею народа, Другой ограбил сам себя...

Когда-нибудь в столице шалой На скифском празднике, на берегу Невы При звуках омерзительного бала Сорвут платок с прекрасной головы.

Но, если эта жизнь - необходимость бреда И корабельный лес - высокие дома, Я полюбил тебя, безрукая победа И зачумленная зима.

На площади с броневиками Я вижу человека - он Волков горящими пугает головнями: Свобода, равенство, закон.

Больная, тихая Кассандра, Я больше не могу - зачем Сияло солнце Александра, Сто лет тому назад сияло всем ? 1917

* * *

Du, Doppelganger !

du, bleicher Geselle!...

В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа. Нам пели Шуберта - родная колыбель! Шумела мельница, и в песнях урагана Смеялся музыки голубоглазый хмель!

Старинной песни мир - коричневый, зеленый, Но только вечно-молодой, Где соловьиных лип рокочущие кроны С безумной яростью качает царь лесной.

И сила страшная ночного возвращенья Та песня дикая, как черное вино: Это двойник - пустое привиденье Бесмысленно глядит в холодное окно ! 1918

* * *

Твое чудесное произношенье Горячий посвист хищных птиц; Скажу ль: живое впечатленье Каких-то шелковых зарниц.

"Что" - голова отяжелела. "Цо" - это я тебя зову! И далеко прошелестело: - Я тоже на земле живу.

Пусть говорят: любовь крылата, Смерть окрыленнее стократ. Еще душа борьбой объята, А нши губы к ней летят.

И столько воздуха и шелка И ветра в шопоте твоем, И, как слепые, ночью долгой Мы смесь бессолнечную пьем. 1918

* * *

Что поют часы-кузнечик, Лихорадка шелестит И шуршит сухая печка, Это красный шелк горит.

Что зубами мыши точат Жизни тоненькое дно, Это ласточка и дочка Отвязала мой челнок.

Что на крыше дождь бормочет, Это черный шелк горит, Но черемуха услышит И на дне морском: прости.

Потому что смерть невинна И ничем нельзя помочь, Что в горячке соловьиной Сердце теплое еще. 1918

* * *
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.