Каганович и реконструкция Москвы

Каганович и реконструкция Москвы

Каганович - исключительно удобная мишень, если постигать историю «методом поиска врагов». Его участие в разрушении старой Москвы - особенно выигрышная тема. Трагедия исчезновения красивейшего русского города, растянувшаяся на десятилетия, непоправимая и очень сложная, упаковывается иногда в одну фразу! «Каганович разрушил Москву».

Но, во-первых, деятельность Кагановича, как будет показано ниже, не исчерпывалась одним только разрушением; во-вторых, до и после него Москва понесла намного больше невозвратимых потерь, чем за пять лет его руководства Московской партийной организацией; в-третьих, для осуществления разрушений в обществе должна сложиться (и сложилась) благоприятствовавшая им психологическая ситуация; и, наконец, возложение на Кагановича всей ответственности за происшедшее с Москвой - сталинская традиция.

К 1930 году население Москвы выросло по сравнению с довоенным более чем на миллион человек. «За годы революции» - так тогда выражались - в новые дома переселилось около 500 тысяч человек (См.: Рабочая Москва. 1931. 4 июля.). Жилищный кризис становился реальностью. Среди архитекторов шли горячие дискуссии о путях развития города.

Трамвай перевозил свыше 90 процентов пассажиров. Автобусов в Москве насчитывалось около двухсот, их маршруты соединяли город с пригородами. Троллейбусов не было. 90 процентов площади улиц составляли булыжные мостовые. Больше половины домов были одноэтажными, среди них очень много деревянных. В некоторых частях города отсутствовали канализация и водопровод.

Архитектурными памятниками официально были признаны лишь 216 зданий, но и этот список на союзном уровне никем не был утвержден. Еще с 1918 года в городе сносили памятники, срывали иконы с башен Кремля и соборов. В 20-е годы продолжался снос церквей и разгром монастырей. В 1927 году были разрушены Красные ворота. Могущественные предприятия и организации, размещавшиеся в Москве, вели несогласованную, хаотичную застройку.

К многочисленным разрушениям 20-х годов Каганович не имел, да и не мог иметь никакого отношения. Однако сам он нередко подчеркивал малоценность, никчемность старой Москвы: «…Пролетариату в наследство осталась весьма запутанная система лабиринтов, закоулков, тупичков, переулков старой купеческо-помещичьей Москвы… плохонькие, старенькие строения загромождают лучшие места нашего города» (Рабочая Москва. 1934. 30 июля.). Признание хоть какой-то ценности хотя бы части архитектурного наследства Москвы полностью отсутствует в речах и докладах Кагановича.

А. В. Луначарский возражал против сноса древних Иверских ворот с часовней, располагавшихся при входе на Красную площадь у Исторического музея, и церкви на углу Никольской улицы (ныне улица 25 Октября). Его поддерживали ведущие архитекторы. Но Каганович безапелляционно заявил: «А моя эстетика требует, чтобы колонны демонстрантов шести районов Москвы одновременно вливались на Красную площадь».

Замахнулись и на храм Василия Блаженного. Помешал этому архитектор, реставратор и историк П. Д. Барановский. Он добился встречи с Кагановичем и решительно выступил в защиту замечательного храма. Почувствовав, что Кагановича не убедили его доводы, Барановский отправил резкую телеграмму Сталину. Храм Василия Блаженного удалось отстоять, но Барановскому пришлось, явно не без «помощи» Кагановича, пробыть несколько лет в ссылке. Его жена рассказывала: «Петр Дмитриевич одно только и успел у меня спросить на свидании перед отправкой: «Снесли?» Я плачу, а сама головой киваю: «Целый!» (См.: Десятников В. Подвижник // Огонек. 1987. № 46. С. 21.)

Как видим, в этих случаях Каганович сам принимал варварское решение и категорически настаивал на его исполнении. В других случаях (и это как правило) его роль и долю ответственности невозможно установить точно. Но даже когда инициатива уничтожения исходила не от него (пример - храм Христа Спасителя), от него зато исходило отнюдь не молчаливое согласие.

Да и Сталин, позволивший храму Василия Блаженного остаться в живых, сделал это отнюдь не из любви к старине. Как-то Хрущев доложил Сталину о протестах против сноса старинных зданий. Сталин задумался, а потом ответил: «А вы взрывайте ночью» (См.: Аджубей А. Те десять лет // Знамя. 1988. № 7. С.).

В начале связанной с Москвой деятельности Кагановича, в декабре 1930 года, по его инициативе и с одобрения Сталина была произведена административная реорганизация: вместо шести районов стало десять, было закрыто управление коммунального хозяйства и появились тресты при Моссовете: Трамвайный, Мосавтотранс, Гордоротдел и другие. Вместо Мослеспрома, заготовлявшего дрова для всего города, стали выделять лесные участки районам, которые должны были обеспечивать себя сами.

В июне 1931 года на Пленуме ЦК Каганович сделал доклад, сыгравший, по-видимому, ключевую роль в судьбе Москвы и советской архитектуры в целом. В нем говорилось о строительстве метро и о составлении Генерального плана реконструкции столицы, о канале Москва - Волга. Предполагалось сделать Москву «лабораторией» строительства и «образцовым» городом - эта идея оказалась удивительно живучей. Утверждая, что законы роста городов для нас не писаны, Каганович даже применил термин «социалистический тип роста столицы». Он считал реальным равномерно распределять население по площади города и столь же равномерно «растить» города по всей территории страны, равномерно размещая в них промышленность. Было принято решение не строить новых заводов в Москве и Ленинграде - оно осталось на бумаге.

Двумя фразами было покончено с целым направлением архитектурной мысли - «дезурбанистами»: «Болтовня об отмирании, разукрупнении и самоликвидации городов - нелепость. Больше того - она политически вредна» (Здесь и далее выдержки из доклада Кагановича. См.: Рабочая Москва. 1931. 4 июля.). Развитие города мыслилось как развитие прежде всего городского хозяйства - механизма, в котором житель будет винтиком, как и в сталинском государстве в целом. Лишь завершая тему «жилищное хозяйство», Каганович сказал несколько слов об эстетической стороне дела: «Точно так же мы должны поставить перед собой задачу наилучшей планировки города, выпрямления улиц, а также архитектурного оформления города, в целях придания ему должной красоты». Примитивное понятие «оформление» Каганович применял очень часто. Говоря об «оформлении» всех городов СССР, он смог додуматься лишь до того, что улицы должны быть «ровными» и «широкими», а дома в центре - «большими». Но зато он многословно отвергал идеи вроде массовой ликвидации индивидуальных кухонь и «никаких комнат для общего проживания мужа и жены».

Однако кроме слишком бедных архитектурных концепций пленум наметил и полезные практические мероприятия.

В том же 1931 году было заасфальтировано Можайское шоссе. Впервые эту работу вели не иностранные фирмы (американские и немецкие), а дорожный отдел Моссовета.

Началось строительство метрополитена. О некоторых первых трудностях свидетельствовал впоследствии сам Каганович: «Подавляющая часть набранных рабочих совершенно не была знакома не только со строительством метро (никто из нас, понятно, не имел ранее опыта подобного строительства), но и с теми отраслями земляных, бетонных, арматурных и прочих работ, на которые они были поставлены» (Рабочая Москва. 1934. 30 июля.).

В 1932 году при Моссовете было создано Архитектурно-планировочное управление (АПУ); в конце мая в него был передан для согласования новый список московских памятников архитектуры, наполовину «похудевший»: из 216 зданий, перечисленных в 1928 году, в нем осталось 104 (См.: Жуков Ю. Москва: генпланы 1918-1935 годов и судьбы памятников архитектуры // Горизонт. 1988. № 4. С. 42.).

В 30-х годах на улице Фрунзе была снесена церковь Знамения, впервые упоминавшаяся в 1600 году. По имени этой церкви улица до 1925 года называлась Знаменка. 30 августа закрыта церковь Большого Вознесения у Никитских ворот, в которой за сто лет перед этим венчался Пушкин (здание церкви сильно пострадало, но уцелело и впоследствии, в 70-е годы, было отреставрировано).

В Кремле завершился снос монастырей - Вознесенского и Чудова (XIV век), Николаевского дворца и старейшего в Москве строения - церкви Спаса на Бору. Кроме того, на улице Фрунзе снесена церковь Николая Стрелецкого, построенная в XVII веке «по прошению стремянного полка стрельцов».

Между тем объявленный в конце 1930 года конкурс на новый план реконструкции Москвы тихо скончался: не дожидаясь официального утверждения победителя, как и официального утверждения списка неприкосновенных памятников, АПУ приступило к осуществлению проекта В. Н. Семенова, ставшего главным архитектором Москвы. Началось оно с того, что в 1930-1933 годах при строительстве Дома Совета Труда и Обороны (ныне - здание Госплана) в Охотном ряду снесли церковь Параскевы Пятницы; в разгар очень тщательной, с большим искусством выполнявшейся под руководством П. Д. Барановского реставрации снесли палаты В. Голицына (конец XVII века). Напротив, в Охотном ряду, стали строить гостиницу Моссовета (гостиница «Москва»), начисто позабыв о принятом в 20-х годах по предложению С. М. Кирова решении возвести на этом месте Дворец Труда, на проект которого уже был объявлен международный конкурс. Почти все 104 еще остававшихся в официальном списке памятника попадали по проекту В. Н. Семенова в зону реконструкции.

В 1933 году было создано свыше 20 проектных и планировочных мастерских. Какую роль в разработке нового Генплана играл лично Каганович, можно понять из похвального слова В. А. Дедюхина, начальника отдела проектирования Моссовета: «Я вспоминаю одно из многочисленных совещаний у Лазаря Моисеевича, посвященное реконструкции Москвы.
[1] [2] [3] [4]