Глава 21 (1)

Глава 21

Доктору шел восемьдесят восьмой год. Походка у него была по-прежнему бодрой, глаза смотрели ясно, и, как прежде, загорались в них насмешливые искорки.

Геральд Геттинг, снова посетивший Швейцера в это время, писал: «Он ничуть не изменился. Казалось, время для него остановилось...»

И все же он чаще ощущал в эти годы усталость. Иногда он вдруг заговаривал о смерти. Когда доктор Дана Грили стала приглашать его в Америку для выступлений, он ответил:

«Я старый человек, мне восемьдесят семь, и я не знаю, что приготовил мне завтрашний день. Другие могут поехать и выступить. Я уже не могу. Мое место здесь. Я прожил большую часть жизни в Африке, и мои африканцы не поймут меня, если я уеду от них под конец и не вернусь. Я должен показать, что Африка, которая достаточно хороша для того, чтобы в ней жить, достаточно хороша и для того, чтобы умереть в ней. Нет, я не решаюсь больше уезжать за границу».

Геттинг вспоминает, что Швейцер писал ему об усталости:

«Не могу себе представить, как чувствует себя человек, который выспался. Я не разрешаю себе тратить свободное время на отдых».

Ночью, после тяжелого дня работы, он сам, преодолевая спазмы в руке, отвечал на письма. Письма, письма. Из Голландии, из Америки, из ГДР, из Швейцарии, из Англии и все чаще теперь из России. «Литературная газета» прислала свою анкету, надо ответить, потому что речь идет о разоружении и важно подготовить русское общественное мнение. А вот еще письмо из России, из Ленинграда, это где статуя Фальконе... Пишет журналист по фамилии Петрицкий: не может найти библиографию работ Швейцера и о Швейцере. Может быть, работ этих нет в Ленинграде? И Швейцер пишет подробный ответ ленинградскому журналисту о себе, о своей философии. В душной габонской ночи он исписывает своим ровным почерком две страницы. Рубаха его намокла от пота, под глазами темные круги. Антилопы беспокойно перебирают в стойлах копытцами: может, дикий зверь бродит неподалеку в джунглях. Швейцер прислушивается, потом кончает письмо со старомодной вежливостью. Вспомнив недавний визит русских, делает еще приписку – приветствие господину Коничеву.

Ответ на анкету «Литературной газеты» занимает больше времени...

...В июне 1962 года «Литературная газета» напечатала ответ доктора Швейцера на свою анкету о возможности всеобщего разоружения. Швейцер писал, что «преимущества» обладания атомным оружием носят характер весьма сомнительный... Это оружие нападения. С его помощью нельзя избежать нападения противника, можно лишь... «расквитаться» налетом за налет».

Швейцер писал в газету и о последствиях бесконечных, непрекращающихся ядерных взрывов, о том, что «люди пьют радиоактивную воду, пьют радиоактивное молоко от коров, которых кормили радиоактивной травой и радиоактивным сеном, едят овощи и фрукты, ставшие радиоактивными»15. Швейцер писал далее об опасности, которую представляет это продолжение испытаний для потомства, об особой чувствительности к радиации человеческих органов размножения, о страшной опасности, которая непременно выявится (сколько бы ни бодрились политические оптимисты), вероятнее всего, уже начиная с четвертого поколения («В этом и в последующих поколениях можно ожидать рождения большого количества детей с самыми ужасными дефектами»).

Швейцер снова и снова повторял мысль, о которой все время забывало беспечное, легковерное человечество:

«Атомная война бессмысленна. Она ничего не решает. У нее не может быть других результатов, кроме безгранично жестокого уничтожения человеческой жизни. Ни Запад, ни Восток не могут ждать от нее ничего иного».

Швейцер напоминал о бремени разорительной гонки вооружений, которое ложится на плечи трудовых людей мира.

«При нынешнем положении, – писал Швейцер, – нам остается только уповать на то, что потребность нашего времени придаст разумным политикам Запада, а равно и Востока, достаточно мужества, чтобы отнестись друг к другу с капелькой доверия и подписать сообща соглашение о разоружении, несмотря на отсутствие в нем тех или иных гарантий, потому что для них нет теоретической базы».

«Эта решимость оказать друг другу взаимное доверие создаст новую атмосферу в отношениях между Востоком и Западом».

«Что же может придать постоянную силу этому соглашению?» – спрашивал Швейцер и так отвечал на этот вопрос:

«Только упрочение каких-то духовных связей между Востоком и Западом.

Эти духовные связи возникнут тогда, когда на Востоке и на Западе поднимется общественное мнение, осуждающее применение атомного оружия... Благодаря такому единому общественному мнению взаимное доверие Востока и Запада получит убедительную основу».

В ответе на вопросы «Литературной газеты» Швейцер развивал свою аргументацию об отказе от атомного оружия по этическим соображениям:

«Наше намерение применить это чудовищное, нечеловеческое оружие, хотя мы а не признаемся себе в этом, сделало бы нас бесчеловечными. Под властью этого оружия мы перестанем быть цивилизованными людьми. Пора закончить эту ужасную главу в истории человечества!»

Когда летом 1963 года переговоры о заключении договора, запрещающего атомные испытания в воздухе, космическом пространстве и под водой, продвинулись вперед и появился проблеск надежды, восьмидесятивосьмилетний Швейцер написал письмо Кеннеди. Швейцер высоко оценил решимость Советского правительства, оценил роль Московского международного соглашения о запрещении ядерных испытаний в трех средах, оценил также решимость Кеннеди, преодолевшего в это время сопротивление правых кругов. Письмо Швейцера Кеннеди стало известно прессе в самый разгар сенатских дебатов в США и, по мнению многих биографов, сыграло решающую роль в парафировании договора.

«Наконец-то блеснул светлый луч во мгле, в которой бродит человечество, – писал Швейцер, – наконец-то появилась надежда, что свет разгонит тьму. Московский договор между Востоком и Западом о прекращении испытаний в воздухе и под водой – одно из величайших, да, самое крупное событие мировой истории. Теперь мы можем надеяться, что термоядерной войны между Востоком и Западом не будет».

Это были годы, когда укреплялись связи Швейцера с ГДР. Из ГДР шел теперь в Ламбарене непрерывный поток писем. Всё новые школы и производственные бригады ГДР просили у Альберта Швейцера разрешения называться его именем. В ГДР был создан по примеру других стран специальный Комитет Альберта Швейцера. Возглавил его доктор Людвиг, президент Общества Красного Креста ГДР. Комитет начал сбор взносов и подарков для Ламбарене, а также пропаганду философии Швейцера. В 1963 году Швейцер писал доктору Людвигу, что у него, к его сожалению, не будет никакой возможности побывать в ГДР:

«Я, бедолага, в последний раз был в Европе в 1959 году. С тех пор работа... не позволяла мне путешествовать, и я не знаю, когда теперь представится случай. Никто не может заменить меня в больнице и на строительстве... Я должен радоваться, что я в состоянии продолжать эту работу».

Швейцер спокойно ждал смерти. Думал ли он при этом о бессмертии? Как знать. Его кумир Гёте говорил Эккерману:

«Человек должен верить в бессмертие. У него есть права на эту веру. Это соответствует его натуре... Для меня вечное существование души подтверждается моей идеей труда. Если я работаю непрерывно, до смерти, природа вынуждена дать мне другую форму существования, когда нынешняя не сможет больше поддерживать мой дух».

Швейцер не знал, когда подойдет его время. Он еще говорил приятельнице, что в 1968 году придется, наверное, пересадить деревья. Он по-прежнему работал, был спокоен и полон сил.

За эти последние годы он проводил в последний путь многих самых верных своих друзей и помощников – Эмму, Елену, плотника Монензали...

В 1963 году в Ламбарене хоронили Сусанну Авово, «мать Сусанну», которая долгие годы была здесь санитаркой и акушеркой. Как всегда, скрытый за пальмами, пел хор лепрозория. Как всегда, говорил пастор на маленьком кладбище, где надписи на крестах воскрешали память о тружениках Ламбарене:
[1] [2] [3] [4]