Борисович. Не убоюсь зла (14)

[1] [2] [3] [4]

Конечно же, моему следователю ее не решить. Даже если он обратит-ся к специалистам и те дадут готовый ответ, это ему не поможет. Мне бы-ло легко, смешно и весело. Я чувствовал себя не особо опасным государ-ственным преступником, а семилетним мальчишкой, гордившимся тем, что поставил взрослому мужчине, далекому от шахмат, детский мат.

Солонченко аккуратно записал текст задачи.

-- Что ж, порешаем на досуге, -- сказал он и отправил меня в камеру. Всякий раз, рассказывая соседу о том, как проходил мой допрос, я помнил, что камера прослушивается. Сейчас я использовал это в своих целях и похвастался Тимофееву моими успехами:

-- Я вычислил, что Тот на свободе, и сказал об этом следователю, но он не поверил. С логикой у них слабовато.

Сосед же моего легкомысленного отношения к КГБ не одобрял.

-- Что бы вы ни изобретали, они свое дело знают туго, работают без выходных, клепают том за томом. Смотрите, как бы поезд ваш не ушел...

В ближайшее воскресенье Тимофеева неожиданно взяли на допрос; счастью его не было предела. Вызовы в выходной день случались очень редко -- лишь тогда, когда Бакланов либо дежурил по следственному отделу, либо был вынужден выйти на работу в связи с каким-то авралом в руководимой им парторганизации. Вернулся же мой сосед мрачным как туча, подавленным и раздраженным.

-- Ну и досталось мне п.. лей из-за вас, -- сев на нары, сказал он ти-хо и зло сразу же, как только надзиратель закрыл за ним дверь. -- Вы свою смекалку демонстрируете, а я должен страдать?! Ну когда я гово-рил вам что-нибудь о вашем Тоте? И что я вообще могу о нем знать! -- воскликнул он с отчаянием.

Я попытался, как мог, его успокоить и вскоре узнал следующее. Бе-седовал с ним не Бакланов, а Пахомов, руководитель одного из двух от-делений следственного отдела, и начал так: "Если мы идем вам навстре-чу, Михаил Александрович, позволяем поддерживать связь с семьей, то в любой момент это может кончиться. Не для того мы создаем вам здесь условия, чтобы вы помогали Щаранскому!" После заверений Тимофее-ва в лояльности и невиновности кагебешники несколько сбавили тон и стали выяснять, откуда у меня может быть информация о Тоте, не пере-сказывал ли мне сосед что-либо, вычитанное из газет.

-- Но я ведь читал у Бакланова только "Советский спорт", что я мог вам рассказать? -- жалобно повторил мне Тимофеев неопровержимый довод, который привел Пахомову.

Хотя расстались следователи с ним вполне миролюбиво, он не мог скрыть своего огорчения: боялся, что вышел из доверия. Мне же слы-шать все это было очень радостно.

Я утешал соседа, возмущался идиотами-следователями, которые са-ми пробалтываются, а потом ищут стрелочника.

У меня не было никаких конкретных планов продолжения игры, но происшествие с незадачливым Тимофеевым, показавшее, какой перепо-лох вызвала она в КГБ, раззадорило меня, и я решил поразвлечься еще немного. Утром, во время завтрака, я предложил своему соседу:

-- Мне жаль, что вы стали жертвой моих отношений с КГБ. Если хо-тите, я заявлю следователю протест в связи с тем, что они натравливают вас на меня. Вы, скажу, возмущены мной и подозреваете, что я оклеве-тал вас перед следователями. Это будет еще одним доказательством ва-шей непричастности к моим делам.

Тимофеев подумал и сказал:

-- Верно. Пожалуй, хуже не будет.

На очередной допрос я пришел хмурый, на расспросы Солонченко о причине плохого настроения ничего не отвечал. Если в прошлый раз он мне нужен был без Илюхина, то сейчас вся соль была в том, чтобы гово-рить с ними обоими, столкнуть их лбами. Ведь формально следователи нарушили инструкции. Они сами не раз говорили мне, что им даже за-прещено выяснять, кто сидит в камере с допрашиваемым.

Вскоре появился Илюхин и тоже сразу же заметил мою мрачность. Солонченко обратился к нему:

-- Что-то Анатолий Борисович сегодня не в духе. Тут я взорвался:

-- Вы еще спрашиваете, почему у меня плохое настроение? Натрав-ливаете сокамерника -- он же теперь на меня буквально с кулаками бро-сается, думает, что я его оклеветал! Я ведь вам, гражданин следователь, ясно сказал: вы, и никто другой, лично сообщили мне, что Роберт Тот на свободе. При чем же здесь Тимофеев? Я требую от прокурора, чтобы по-пытки КГБ отравить обстановку в нашей камере были немедленно пре-кращены!

Оторопевший Илюхин переводил взгляд с меня на следователя и об-ратно: он ничего не понимал. Солонченко же -- о, это было зрелище! -- побледнел, по-настоящему испугался. После долгой паузы первым по-дал голос прокурор:

-- Александр Самойлович, вы знаете, о чем идет речь?

-- Да видите ли... -- робко начал Солонченко, но сразу же перешел на агрессивный тон: -- Анатолий Борисович имел наглость (впервые он по-зволил себе такую грубость -- видимо, сказалось волнение) утверждать: дескать, я сообщил ему о том, что Тот -- на свободе. Это, естественно, ложь. Откуда этот факт ему известен, я представления не имею. А что касается вашего соседа по камере, -- обратился он ко мне, -- так я даже не знаю, кто он.

-- Знаете или нет, меня не интересует. Я требую прекратить натрав-ливать его на меня в поисках стрелочника, ответственного за ваши ляпы.

Тут в разговор вступил Илюхин. Говорил он, как и полагается про-курору по надзору, строгим голосом, в упор глядя на Солонченко:

-- Вопросами изоляции заключенных занимается тюрьма, а не след-ственные органы. Если у следствия есть какие-то подозрения, оно может обратиться к руководству тюрьмы.

-- Но именно так мы и поступили, когда Володин направил Петрен-ко письмо по этому вопросу, -- быстро ответил тот. -- А больше я ни о чем не знаю!

Так я узнал о письме, которое увидел полгода спустя при ознакомле-нии с делом, -- в нем Володин требовал от Петренко пресечь мою связь с волей. Какие еще мне нужны были доказательства, что ситуация за тюремными стенами развивается совсем не так, как хотел бы КГБ! Друзья мои держатся стойко, никто не арестован, не покаялся, ино-странцы не высланы. Период следствия, который, по замыслу охранки, должен был стать самым тяжелым для меня, оказался одним из самых интересных в моей жизни.

Возвращаясь в камеру, я испытывал легкую грусть: мне было ясно, что игра скорее всего закончена и наступают будни. Но оказалось, что и в следственных буднях есть немало любопытного.

14. СЛЕДСТВИЕ ПОДХОДИТ К КОНЦУ

Как я и ожидал, в конце ноября мне предъявили первый из мате-риалов, "найденных" дворником Захаровым во дворе дома, где жил Роберт Тот. Сделали они это без прежней торжественности, без на-меков на массовые аресты и не менее массовые покаяния -- все было буднично и просто. После признания Солонченко в том, что Тот на сво-боде, энтузиазма у них на время поубавилось. Следователь сказал лишь:

-- Ознакомьтесь. Даже Тот понимал, что ваша деятельность неза-конна, а вы этого никак признать не хотите.

"Материал" представлял собой довольно длинную ленту телекса -- чистовой и черновой варианты статьи Боба о моем аресте, -- а также ее перевод на русский. С волнением читал я о том, что происходило в доме Слепака, когда я уже был в Лефортово: как Дина бегала звонить в КГБ -- узнавать, там ли я; как переживала Маша, что я забыл свои теплые вещи; как Александр Яковлевич успокаивал всех, убеждая подождать с заявлением для печати до завтра... И хотя с того дня прошло почти пол-года, я вновь ощутил себя в обществе друзей, мне захотелось крикнуть им: не бойтесь, я держусь!
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.