ГЛАВА СЕДЬМАЯ (1)

[1] [2] [3] [4]

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

I

Когда они поднялись на борт «Элги Андерсен» в Генуе, Томас знал, ему предстоит разборка с Фальконетти. Фальконетти, главный хулиган и задира на судне, человек с толстыми, похожими на окорока, толстыми руками, с маленькой головкой репкой, торчавшей у него на плечах, побывавший в тюрьме за вооруженный разбой. Он всех надувал в карты, а когда один смазчик из машинного отделения уличил его в обмане, то он кинулся на него и едва не задушил. Благо, матросы в кают-компании сумели вовремя их разнять.

У него были громадные кулаки, и он их не жалел. Он взял за правило в начале каждого нового плавания методично избивать четырех-пятерых матросов, причем избивать жестоко, чтобы ни у кого из команды не оставалось никаких сомнений, кто верховодит во всех помещениях под палубой. Когда он сидел в кают-компании, никто не осмеливался прикоснуться к ручкам радиоприемника, и всем волей-неволей приходилось слушать то, что нравилось только Фальконетти, по его выбору. В команде был один негр по имени Ренуэй, который мгновенно исчезал из кают-компании, как только в ней появлялся Фальконетти. В первый раз, когда он его здесь увидел, то откровенно заявил: «Я не сижу в одной комнате с черномазым».

Ренуэй ничего не ответил и не сдвинулся с места.

– Послушай, ниггер, – обратился прямо к нему Фальконетти. – Ты что, не слышал, что я сказал?

С этими словами он большими шагами добрался до него, взяв за подмышки, вытащил его из-за стола, доволок до двери и изо всех сил трахнул головой о перегородку. Все промолчали. Никто ничего не сказал. Каждый сам о себе заботится на «Элге Андерсен». Не о других. Таков порядок.

Фальконетти был должен деньги половине экипажа. Теоретически он их занимал, никто не рассчитывал получить когда-нибудь обратно свои деньги. Если кто-то отказывался «одолжить» Фальконетти пять или десять долларов, обычно он ничего не предпринимал. Но через дня два-три он завязывал со строптивцем драку, и тогда у того появлялся большой синяк под глазом, хрустел разбитый нос, и потом ему долго приходилось выплевывать осколки разбитых зубов.

Фальконетти, правда, ничего себе не позволял в отношении Томаса, хотя был куда его крупнее. Томас тоже не нарывался на неприятности, старался держаться от него подальше, и, хотя он обычно молчал и был миролюбиво настроен, в его манере поведения было что-то такое, что заставляло Фальконетти выбирать для своих расправ более легкоуязвимые мишени.

В первый вечер, когда они вышли из Генуи, Фальконетти, раскладывая карты для покера, сказал, когда Томас с Дуайером вошли в кают-компанию:

– А, милости просим, наши милые птички-любовники, – и он причмокнул своими влажными толстыми губами. Все за столом засмеялись, потому что нельзя было не смеяться, когда Фальконетти шутил, это было небезопасно.

Дуайер густо покраснел, а Томас, хладнокровно налив себе чашку кофе, взял в руки «Дейли америкэн» со стола и стал ее читать.

– Послушай, что я скажу, Дуайер, – продолжал Фальконетти. – Я хочу стать твоим агентом. До дома еще далеко, и ребята могут позабавиться твоей соблазнительной попкой, когда вдруг сильно заскучают. Для чего тебе отдавать ее просто так, бесплатно, Дуайер, – продолжал хамить Фальконетти, – если с такой ж…, как у тебя, можно составить целое состояние? Стоит только открыть с моей помощью такой бизнес и дарить мужикам блаженное счастье. Остается только определить таксу – скажем, пять баксов поиметь тебя, десять – отсосать. Я буду брать свои десять процентов, как каждый уважающий себя голливудский агент. Ну, что скажешь, Дуайер?

Дуайер, вскочив со стула, убежал прочь. Игроки за столом дружно засмеялись. Томас продолжал читать журнал, хотя руки у него затряслись. Нет, нужно сдержаться, не давать волю нервам. Если он изобьет такого крупного хулигана, как Фальконетти, который терроризировал на судне всю команду на протяжении многих лет, то все начнут удивляться, как ему это удалось, кто он такой на самом деле, почему он умет так хорошо драться, поползут слухи, и очень скоро кто-то обязательно его узнает, вспомнит его имя, вспомнит, что видел его на ринге. А члены мафии и их прихлебатели разбросаны по всему побережью и только выжидают удобного случая, чтобы помчаться к большому боссу с вестью о подозрительном матросе-боксере.

«Читай свою газету, да помалкивай, – уговаривал себя Томас, – не выступай».

– Эй, любовник, – Фальконетти снова чмокнул своими влажными губами. – Неужели ты позволишь своему партнеру горько проплакать всю ночь напролет с непотревоженной попочкой?

Не торопясь, Томас, сложив газету, положил ее на стол. Взял чашку кофе. Медленно пошел по комнате с чашкой в руках. Фальконетти с интересом смотрел за ним из-за стола, широко ухмыляясь. Подойдя поближе, Томас выплеснул ему кофе в лицо. Фальконетти не шевельнулся. В кают-компании воцарилась мертвая тишина.

– Если ты еще раз чмокнешь своими противными губами, – предупредил его Томас, – я буду бить твою морду всякий раз, как только ты попадешься у меня на пути на судне, и это будет продолжаться до самого Хобокена.

Фальконетти встал.

– К твоим услугам, любовничек, – он снова причмокнул губами.

– Жду тебя на палубе, – бросил Томас. – Выходи один.

– Мне не нужна ничья помощь, – ответил Фальконетти.

Томас быстро вышел из кают-компании, поднялся на палубу – там можно свободно двигаться. С таким человеком, как Фальконетти, не стоит схватываться в ограниченном пространстве.

Спокойное море, теплый, тягучий, словно набальзамированный воздух, яркие звезды на небе.

– Эх, мои кулаки, мои кулаки, – простонал Томас, – будьте вы прокляты!

Он нисколько не волновался за исход поединка. Большой, свисающий над ремнем живот Фальконетти не позволит ему быстро расправиться с Томасом. Ему, по сути дела, ничего не грозит.

Дверь на палубу отворилась, и он сразу увидал в ее проеме освещенную светом тень внушительной фигуры Фальконетти. Фальконетти сделал шаг на палубу. Он был один.

«Может, вообще здесь покончить с ним, – мелькнула в голове Томаса мысль. – Никто и не увидит».

– Я здесь, ты, жирная скотина, – крикнул Томас. Он провоцировал Фальконетти, хотел, чтобы тот первым бросился на него, чтобы Томасу не рисковать, не нападать на него раньше времени, иначе он запросто мог попасть в железные объятия этих громадных мясистых рук, и он, как опытный борец-тяжеловес, мог положить Томаса на лопатки. Ясно и ежу, что Фальконетти не будет драться по правилам, установленным Федеральной спортивной комиссией. – Ну, подходи, подходи, ты, жирная свинья. Не буду же я здесь торчать всю ночь.

– Ты сам напросился, Джордах, – прошипел Фальконетти, ринувшись к нему, размахивая своими большими, круглыми пудовыми кулаками. Томас, сделав шаг в сторону, вложил всю свою силу в удар правой точно в живот Фальконетти. Тот издал какой-то странный булькающий звук, будто он задыхается, и, пошатываясь, попятился назад. Томас кинулся за ним и снова нанес сильнейший удар в живот. Фальконетти упал на палубу и, лежа на ней, извиваясь, издавал хлюпающие, хриплые звуки, вырывавшиеся помимо его воли из горла. Он не был в отключке, и горящими, ненавидящими глазами смотрел снизу на Томаса, стоящего над ним, но не мог произнести ни слова.

Ну вот. Все обошлось: быстро, аккуратно, без всяких последствий, с удовлетворением подумал Томас. От ударов в живот не останется никаких следов, и если только Фальконетти сам не проболтается, никто из команды и не узнает, что же между ними произошло на палубе. Ему ясно, что Фальконетти не станет болтать по этому поводу. Фальконетти получил хороший назидательный урок, и не в его интересах распространять эту новость вокруг.

– Ну вот, скотина, – сказал Томас. – Теперь ты знаешь, что почем. Теперь, надеюсь, ты надолго захлопнешь свою помойку.

Фальконетти внезапно сделал резкое движение. Схватив своей громадной лапой Томаса за лодыжку, он дернул ее, и Томас упал на палубу. В другой руке Фальконетти что-то блеснуло. «Нож!» – сразу понял Томас. Вывернувшись, он, лежа, ударил Фальконетти по лицу коленями. Схватив за руку, вывернул ее. Фальконетти стал ловить ртом воздух, и рука, сжимавшая нож, быстро ослабевала. Томас, пригвоздив коленями руки Фальконетти к палубе, дотянулся до ножа, вырвал его и отбросил в сторону. После этого в слепой ярости минуты две молотил кулаками лицо Фальконетти.

Наконец он встал. Фальконетти неподвижно лежал на палубе. Вокруг его головы растекалась лужица крови. Томас, наклонившись, поднял нож и выбросил его за борт.

Бросив последний взгляд на лежащего Фальконетти, он пошел с палубы. Томас тяжело дышал, но не от напряжения и усталости после драки. Нет, от восторга! Черт подери, подумал он, мне это очень понравилось.

Томас вернулся в кают-компанию. Игра в покер прекратилась, но сейчас здесь было гораздо больше народа, чем прежде. Те, кто видели стычку Томаса и Фальконетти, сбегали в каюты и привели сюда своих товарищей, чтобы и они, как наркотиком, насладились от того, чем закончится стычка. Кают-компания гудела от взволнованных разговоров, но как только в нее вошел Томас, спокойный, невозмутимый, с ровным дыханием, все замолчали.

Томас налил себе еще чашку кофе.

– Зря выплеснул остатки из первой, – бросил он присутствующим и, снова развернув газету, продолжал как ни в чем не бывало читать ее дальше.

Томас спускался по трапу, забросив на плечо вещевой мешок умершего норвежского моряка. Жалованье – в кармане. За ним шел Дуайер. Никто с ними не попрощался. С того вечера, когда Фальконетти выбросился за борт во время шторма, с ними из команды никто не разговаривал. Ну и черт с ними! Фальконетти сам во всем виноват. Сам напрашивался. Он избегал столкновений с Томасом, но как только его морда зажила, он начал вымещать свою злобу на Дуайере, когда поблизости не было Томаса. Дуайер сказал, что Фальконетти опять непристойно, с намеком, чмокает губами ему вслед каждый раз, когда они с ним сталкиваются на судне. Однажды, возвращаясь с вахты в свою каюту, Томас услыхал вопли из каюты Дуайера. Он кинулся туда. Дверь в каюту оказалась незапертой. Дуайер лежал на полу, а Фальконетти стаскивал с него брюки. Подскочив, Томас нанес ему сильнейший удар рукой прямо в нос, а ногой – в зад. Фальконетти вылетел за дверь.

– Я предупреждал тебя, – зло сказал Томас. – Лучше держись от нас подальше. Каждый раз будешь получать все больше, я не оставлю это просто так.

– Боже, Томми, – говорил Дуайер с мокрыми от слез глазами, дрожащими руками с трудом натягивая на себя брюки. – Никогда не забуду, что ты сделал для меня. Никогда. Даже через миллион лет. Правда, Томми.

– Хватит ныть, – остановил его Томас. – Он больше к тебе не будет приставать.

Фальконетти теперь не приставал ни к кому. Он делал все возможное, чтобы не попадаться на глаза Томасу, но все равно хоть раз в день, но они сталкивались на судне. И каждый раз Томас говорил:

– Ну-ка, иди сюда, скотина!

И Фальконетти, послушно, спотыкаясь, подходил к нему, а лицо его судорожно дергалось. Томас наносил ему сильнейший удар в живот. Томас не упускал такой возможности и тогда, когда рядом стояли матросы, только не позволял себе ничего подобного в присутствии офицеров. Теперь ему уже нечего было скрывать. После того как команда увидела, в какое кровавое месиво он превратил рожу Фальконетти в тот вечер на палубе, команда все поняла.

На самом деле один палубный матрос, по имени Спинелли, сказал Томасу:

– Как только я тебя увидел, я все время ломал голову, где я мог тебя видеть раньше.

– Ты никогда меня не видел! – возразил ему Томас, отлично понимая бесполезность своих уверток.

– Э нет!.. – протянул Спинелли. – Я видел, как ты однажды отправил в нокаут одного ниггера лет пять или шесть назад, в Куинсе.

– Я в жизни не бывал в Куинсе, – отрицал Томас.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.