10
[1] [2] [3]10
Его ждало плохое утро. Джек проснулся поздно; голова болела; вчерашняя выпивка не прошла бесследно. Боясь опоздать в студию, он наспех принял душ. Внизу он не обнаружил в своем ящичке послания от Вероники; когда Джек садился в автомобиль, ему показалось, что он заметил Брезача, застывшего у стены магазина, расположенного напротив отеля; юноша, похоже, следил за подъездом гостиницы. Во всяком случае, там определенно стоял человек в пальто с капюшоном; он явно кого-то поджидал с настороженным, агрессивным видом.
Делани и секретарша режиссера встретили Джека в проекционном зале; невыспавшийся Морис нервничал, глаза у него были красными.
– Господи, Джек, – произнес Делани, когда Эндрус перешагнул порог комнаты, – у нас нет в запасе десяти лет.
Джек взглянул на часы.
– Я опоздал лишь на пять минут, – заметил он.
– Пять минут, – сказал Делани. – Пять минут. Приступим к работе.
Он дал сигнал, комната погрузилась в темноту, и на экране возник бормочущий Стайлз.
– Я вернулся, – произнес актер. – У меня не хватило сил. Без тебя я не могу быть счастлив.
Джек вздохнул.
– Воздержись от критических замечаний, – сказал Делани. – Лучше подумай, как произнести эти слова, чтобы они не звучали глупо.
Его голос был резким, раздраженным; хорошо, подумал Джек, что вчера интуиция не подвела меня и я не был слишком откровенен, говоря с Делани о картине. Надо дождаться удобного момента для искренности, сказал себе Джек. Наступит ли он когда-нибудь?
Они в течение часа работали над одной сценой, репетируя и ничего не записывая. Даже сам Джек слышал, что его голос звучит неубедительно, фальшиво. Делани не пытался ему помочь, не давал советов; он лишь недовольно сопел и периодически просил киномеханика прокрутить эпизод снова, говоря Джеку: «Попробуем еще раз».
Через час произносимый текст потерял всякий смысл для Джека; слова, повторяемые им, казалось, не могли иметь отношения к происходящему на экране. Внезапно Делани сказал:
– Ладно, теперь запишем на пленку. Ради бога, Джек, попытайся думать о том, что ты говоришь. Это важное признание, признание в любви, он мечтал об этой девушке десять лет и наконец случайно встретил ее. Его голос не может звучать так, словно он говорит: «Я хочу на обед суп с лапшой».
– Постой, Морис, – сказал Джек. – Вероятно, ничего не выйдет. Похоже, прошло слишком много лет, и я утратил дар. Если он у меня когда-либо был.
– Был, был, – нетерпеливо сказал Делани.
– И вообще, – продолжил Джек, – если у тебя есть подходящая замена, я немедленно откланяюсь. Ты сбережешь свое время, а я – свое. Я дневным рейсом улечу в Париж; кажется, такой вариант обрадует многих.
– Не торопись сдаваться, – сказал Делани, – в конце первого часа. Что с тобой? В какое положение ты меня ставишь?
– Я не хочу, чтобы ты считал себя обязанным работать со мной, если необходимость в этом отпала, – сказал Джек.
– Послушай, Джек…
На лице Мориса появилась добрая, обезоруживающая улыбка.
Ты что, обиделся на меня? Господи, ты – единственный актер, с которым я мог дружить, потому что ты был мужчиной, а не жалким…Он замолчал, посмотрев на свою секретаршу, сидевшую на ряд дальше от экрана.
– Извините меня, Хильда, – сказал Делани. – Я чуть было не произнес грубое слово. Уж-ж-жасно оскорбительное для женщин, – добавил он с утрированной эмоциональностью. – Им во все времена называли излишне чувствительных, легкоранимых актеров.
Он дружески похлопал Джека по плечу.
– Все не так катастрофично, Джек. Вот увидишь, дело пойдет на лад.
– Надеюсь, – сказал Джек. – Но так ли уж это важно? В конце концов, это не самая главная роль…
Он замолчал. Время откровенности еще не пришло, и Джек не стал говорить о том, что, познакомившись со сценарием и уже готовым материалом, он заметил много неудачных сцен, которые следовало переснять или выбросить; по мнению Джека, сделать это было важнее, чем отдублировать голос Стайлза, какой бы удачной ни оказалась замена.
– Это не какая-нибудь эпизодическая роль, – возразил Делани, – это краеугольный камень всей картины. И даже если бы речь шла о второстепенном персонаже, такой брак все равно способен превратить произведение искусства в жалкую подделку. Ты знаешь не хуже моего – ТУТ НЕ СУЩЕСТВУЕТ МЕЛОЧЕЙ.
Фанатизм, звучавший в голосе Делани, питался его убежденностью.
Один кадр, одна строка, одно движение, совершенное в критический момент, могут погубить двухчасовую картину. Или превратить ее в шедевр. Такова природа кинематографа. Джек. Почему, ты думаешь, я так бьюсь над каждой деталью?… Я знаю, что теоретически это так, – сказал Джек. Неудивительно, что он выглядит столь молодо, подумал Эндрус. Одержимые люди не стареют.
– Но здесь…
– И здесь, и везде, дружище, тоном, не допускающим возражений, заявил Делани– Начнем все сначала.
Они поработали еще полчаса; Джек добросовестно и безуспешно пытался вдохнуть жизнь в реплики. В середине одной фразы Делани поднял руку, и зажегся свет.
– На сегодня хватит, – сказал он.
– Плохо, произнес Джек.
– Так себе.
Делали добродушно улыбнулся. Потом он внимательно посмотрел на Джека.
– Ты о чем думаешь?
В душе Джека происходила борьба.
– Нет, – выдавил он из себя. – Ни о чем я не думаю.
– Счастливый человек, – заметил Делани. – Поедим? Джек снова заколебался.
– Я должен сначала позвонить в отель. У меня назначено свидание.
Джек набрал номер гостиницы. Портье сообщил ему, что синьорина Ренци собирается перекусить в ресторане «У Эрнесто», на площади Святейших Апостолов. Она будет рада, если синьор Эндрус составит ей компанию в час дня.
– Спасибо, – сказал Джек и опустил трубку. – Я занят, – обратился он к Делани.
Морис пристально глядел на Джека. Любопытно, подумал Эндрус, что прочитал он на моем лице, когда я говорил по телефону, – страх, предвкушение, радость?
Делани хмыкнул, собрал бумаги, и они вышли на улицу, под моросящий дождь, к автомобилям, припаркованным у подъезда.
– Джек, – сказал Делани, – Холт вчера говорил с тобой?
– Да, – ответил Джек.
– Ты в силах ему помочь?
– Побеседую кое с кем, – сказал Джек. Делани удовлетворенно кивнул.
Он – славный человек, этот Холт, – произнес режиссер. – Было бы хорошо, если бы мы сумели помочь бедняге. Джек не стал упоминать о контракте на три картины.
– Я постараюсь, – сказал он, поднимая воротник своего пальто.
– Спасибо, – произнес Делани. – Ты ему здорово понравился. Вчера вечером, вернувшись в клуб, он сказал мне, что у тебя доброе сердце.
– Это точно, – сказал Джек. – Я – человек с добрым сердцем.
– Сегодня Холты устраивают у себя коктейль, – сказал Делани. – Они очень хотят, чтобы ты пришел.
– Хорошо.
– И не сиди, забившись в угол, как вчера вечером.
– Ладно, – сказал Джек и подумал: «Надеюсь, вчерашний вечер не повторится».
– Гвидо знает адрес.
Делани сел в машину и уехал вместе с Хильдой.
Гвидо повез Джека на площадь Святейших Апостолов. Оказалось, что итальянец, как и Джек, говорит по-французски. Они отметили это открытие, выкурив по сигарете и обменявшись первыми суховатыми фразами. Гвидо пояснил, что он овладел французским в итальянской армии; его часть во время войны стояла под Тулоном. Джек сообщил, что уличное движение в Париже еще более ужасное, чем в Риме, а пасмурных дней в году больше. И все же теперь в зеленом «фиате» установилась более теплая атмосфера; Джек заметил, что, разговаривая, Гвидо ехал медленнее и реже подвергал их обоих опасности. Может оказаться, подумал Джек, что знание французского спасет мне жизнь.
Она сидела в дальней комнате у белой стены напротив двери. На девушке была та же одежда, что и вчера. Она без стеснения разглядывала компанию из трех мужчин, расположившихся в другом углу зала. Когда Джек направился к ней, она не сразу повернула голову в его сторону, и он успел подумать: «Где бы она ни была, чем бы ни занималась, она постоянно находится в контакте с мужским полом». Она улыбнулась Джеку, и его смутила нескрываемая животная радость, мелькнувшая на ее лице. Чувствуя, что трое мужчин смотрят на него, он испытал ту неловкость, что охватывала его в юности, когда он появлялся на людях с девушкой, которая была слишком накрашена, или вызывающе одета, или имела чересчур пышные формы. В таких случаях ему казалось: все окружающие догадываются, что их связывает.
Он опустился в кресло возле Вероники, коснулся ее руки и сказал:
– Я без ума от одной девушки, которая исчезла, не оставив ни адреса, ни телефона. Ты не знаешь, где ее можно найти?
Они кончили есть и принялись за кофе. Остальные посетители уже покинули ресторан. Джек произнес:
– Вчера ты куда-то перебралась. Не скажешь, куда именно?
– Что? – удивленно отозвалась Вероника.
– Вчера вечером, – неторопливо пояснил Джек, – когда я спал в отеле, ты вернулась туда, где ты жила, собрала свои вещи и ушла. Куда ты направилась?
Вероника растерянно посмотрела на него.
– Откуда это тебе известно?
И тогда он рассказал о визите Брезача, не упуская деталей, упомянув дождь, слезы, сцену в спальне. Лицо Вероники постепенно каменело, становилось все более безжалостным, полным презрения.
– Il cafone, – сказала она.
– Что это значит? Она пожала плечами.
– Многое. Ничего хорошего. Дурак, подлец…
– Как он узнал обо мне?
– Я ему сказала, – заявила Вероника. – Ты недоволен?
– Ну, – начал Джек, – сейчас мне это безразлично. Но когда он размахивал ножом, несколько секунд я…