13 (1)
[1] [2] [3] [4]13
Наступило время прилива, и Средиземное море медленно накатилось на пляж. Джек и Вероника сидели у подножия дюны, защищавшей их от порывов ветра. Погода была не по сезону теплая. Близилась полночь, и в стоявших на побережье домиках, большая часть которых пустовала зимой, светилось лишь несколько окон. После шума и суеты вечеринки Джеку показалось заманчивым предложение Вероники пообедать во Фреджене. Они поели в небольшом загородном trattoria[33] выпили графин сухого красного вина, а потом отправились на край сосновой рощи, тянувшейся вдоль пустынного песчаного пляжа. Джек обнял Веронику за талию; окутанные запахами морской воды и сосен, они любовались лунной дорожкой.
Картина называется, умиротворенно подумал Джек, «Влюбленные у берега моря». Сейчас Делани, Барзелли, Стайлз и Браттон, все конфликты и проблемы казались ему бесконечно далекими.
– Я вот что подумала, – сказала Вероника, – наверно, мне следует переехать в Париж.
Она сделала паузу, прижавшись головой к Джеку; он знал, что сейчас она ждет его слов: «Да, тебе следует переехать в Париж». Но он не произнес их.
– Я устала от Рима, – сказала она. – И не могу же я постоянно скрываться от Роберта. В конце концов он отравит мне жизнь.
– На приеме, – произнес Джек, – Деспьер сказал мне, что однажды Брезач ударил тебя в ресторане. Это правда?
– Да, – смеясь, подтвердила Вероника. – Однажды.
– Что ты сделала?
– Я сказала ему, что, если это повторится, я уйду от него, – ответила она. – Он больше так не поступал, а я все равно оставила его.
Она снова засмеялась.
– Он мог бы не отказывать себе в удовольствии. Вероника зачерпнула свободной рукой песок и стала сыпать его обратно тонкой струйкой.
– Я говорю по-французски, – сказала она. – Меня бы взяли в бюро путешествий. Ежегодно Италию посещают миллионы французов.
Она на мгновение задумалась.
– Мне всегда хотелось жить в Париже. Я бы нашла маленькую квартирку, а ты бы навещал меня.
Джек смущенно пошевелился. Он увидел себя торопящимся поскорее покинуть свой офис, проклинающим за рулем автомобиля вечерние парижские пробки, взбирающимся наверх по шаткой лестнице дома, находящегося где-нибудь в районе Сен-Жермен-де-Пре; вот он занимается любовью с Вероникой, стараясь не смотреть на часы, затем покидает ее, замечая на лице девушки огорчение и укор. Потом спешит домой, чтобы поцеловать Элен, пожелать детям спокойной ночи, пока они не уснули, по дороге сочиняя, что он ответит Элен, когда она, подавая предобеденную рюмку, спросит его: «Сколько часов длится твой рабочий день, дорогой?» «Cinq a sept»[34]– так называют это французы; многим из них, как мужчинам, так и женщинам, подобные свидания не осложняют жизнь и приносят удовольствие.
– Ты не хочешь, чтобы я переехала в Париж, – произнесла Вероника.
– Конечно хочу, – почти не кривя душой, заверил ее Джек. – С чего ты это взяла?
– Ты так странно молчишь, – сказала Вероника.
О, Господи, еще одна женщина пытается угадать, что скрывается за моим молчанием.
– Я глупая, – сказала Вероника. – Не хочу принимать правила нашей игры.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Джек.
– Все кончится в тот момент, когда я посажу тебя на самолет в Чампино.
Она улыбнулась в темноте.
– В учебниках географии это называется естественной границей. Рейн, Альпы. Чампино – наш Рейн, наши Альпы, верно?
– Послушай, Вероника, – тщательно подбирая слова, произнес Джек. – У меня в Париже жена. И я ее люблю.
Для данной беседы эта фраза достаточно точна, подумал Джек.
Вероника пренебрежительно фыркнула.
– Я устала, – заявила она, – от мужчин, которые спят со мной и говорят мне о том, как сильно они любят своих жен.
– Упрек принят, – отозвался Джек. – Отныне я никогда не стану говорить кому-либо о том, что я люблю свою жену.
– Тут ты отличаешься от итальянцев, – заметила Вероника. – Они всегда говорят, что ненавидят своих жен. Часто это правда. В Италии разводы запрещены, поэтому мужчины могут позволить себе говорить любовницам, что они ненавидят своих жен. Американцам приходится быть более осторожными.
Они замолчали, испытывая неловкость и некоторую враждебность друг к другу. Затем Вероника начала тихо напевать:
«Volare, oh, oh. Cantare… oh, oh, oh, oh, nel blit, dipinto di Ый, felice di store lassu…»[35].
Она резко, грубовато рассмеялась.
– Любовная песня для туристического бизнеса.
Она вялым голосом пропела с иронической интонацией еще две-три строки, затем вытащила свою руку из руки Джека и замолчала.
Джек почувствовал, что его начинают раздражать переменчивые и растущие претензии Вероники, ее внезапный насмешливый тон, адресованный им обоим.
– Ты кое-что сказала минуту назад, – произнес он, – хочу тебя спросить об этом.
– Ты о чем? – небрежно промолвила Вероника.
– Ты сказала, что устала от мужчин, которые спят с тобой и говорят тебе о том, как сильно они любят своих жен.
– Верно, – согласилась Вероника. – Это тебя обидело?
– Нет, – ответил Джек. – Но, по словам Брезача, до встречи с ним ты была девушкой.
Вероника рассмеялась.
Американцы, – сказала она, – готовы поверить во что угодно. Это – проявление их оптимизма. Ну и что? – с вызовом в голосе произнесла она. – Ты бы предпочел, чтобы до встречи с Робертом я не была девушкой?
– Мне это совершенно безразлично, – сказал Джек. – Просто стало любопытно. Ты недовольна, что я заговорил об этом?
– Вовсе нет, – сказала Вероника.
Она взяла руку Джека и нежно поцеловала его пальцы.
– Деспьер, – произнес Джек, – сказал мне, что Брезач однажды пытался покончить жизнь самоубийством.
Он почувствовал, что Вероника замерла.
– Это правда?
– Можно сказать, что да.
– Из-за тебя?
– Не совсем, – сказала она. – Он ходил к психоаналитику еще до знакомства со мной, чтобы избавиться от стремления к смерти. К какому-то австрийцу из Инсбрука. Доктору Гильдермейстеру.
Она произнесла фамилию врача, насмешливо имитируя немецкий акцент.
– Мне пришлось тоже сходить к нему, когда я переехала к Роберту. Вот что он мне сказал: «Должен предупредить вас – у Роберта весьма неустойчивая психика». Тоже мне, открыл Америку, – сказала она.
– Что еще он сообщил?
– По его мнению, Роберт склонен к насилию, жертвой которого может стать он сам – или я. «Volare… cantare…» – запела она.
Вероника повернулась, обняла Джека и притянула его к себе; потом откинулась спиной на песок, не выпуская Джека из объятий.
– Я приехала сюда с тобой, – прошептала она, – не для того, чтобы говорить о ком-то другом.
Девушка поцеловала Джека и коснулась пальцами его щеки.
– Знаешь, чего я хочу? – сказала она. – Я хочу, чтобы ты любил меня. Сейчас. Здесь.
Джек едва не поддался соблазну. Затем он представил их лежащими без одежды на холодном песке; на пляже могли появиться люди. Нет, подумал он, это забавы для молодых. Ласково поцеловав Веронику, он сел.
– В другой раз, дорогая, – сказал Джек. – Какой-нибудь теплой летней ночью.
Вероника лежала, не двигаясь, подложив руки под голову и смотря в небо. Затем внезапно поднялась.
– Какой-нибудь летней ночью, – сказала она, стоя возле него. – Смотри, когда-нибудь я перестану проявлять инициативу.
Ее голос звучал недовольно, сердито; она оправила юбку, стряхнула песчинки, не глядя на Джека. Он нерешительно встал, уже начиная жалеть о своей осторожности. Вероника молча повернулась и быстрыми шагами направилась к запаркованному под деревом автомобилю. Джек неторопливо последовал за ней; несмотря на испытываемое им недовольство собой и ею, он любовался легкой, раскованной походкой девушки; Вероника шла по песку босиком, держа туфли в руке.
Они сели в машину. Джек завел мотор. Когда Вероника предложила поехать к морю, он отпустил Гвидо на весь вечер.
Зажженные фары выхватили из тьмы зловещие деревья, которые окружали автомобиль. Дорога была узкой, ухабистой, Джек вел «фиат» медленно, молча; он заметил, что Вероника прижалась к правой двери, держась от него на максимальном расстоянии.
Лишь когда он вырулил на шоссе, ведущее в Рим, девушка снова заговорила.
– Скажи мне, произнесла она, – сколько раз ты был женат?
– Почему тебя это интересует?
– Если не хочешь, можешь не отвечать.
– Три раза.
– О, Господи, – сказала она.
– Вот именно, – отозвался он. – О, Господи.
– Это нормально для Америки?
– Не совсем, – сказал Джек.
– Какой была твоя первая жена?
– Зачем это тебе? – спросил Джек.
– Я хочу знать, как ты будешь говорить обо мне, когда мы расстанемся. Она была хорошенькая?
– Очень, – сказал Джек.
Фары встречного автомобиля ослепляли Джека; выждав, когда машины разминутся, он продолжил: