1. Стенания мадам Решевски.
2. Они возрыдают в годы грядущие.
3. Город был погружен во тьму.
4. Роды, ночь и дискуссия.
5. Проповедь на пыльных дорогах.
6. Эти всемирные гамлеты.
7. Медаль из Иерусалима.
8. Ходячий раненый.
9. Ночь в Алжире.
10. Полеты воздушных стрелков.
СТЕНАНИЯ МАДАМ РЕШЕВСКИ
Телефон звонил не переставая. З">

Рассказы из сборника 'Пестрая компания' (9)

[1] [2] [3] [4]

- Вам следует с ним об этом поговорить, - сказал Новак, приступая к сочинению письма. - Вы с ним хорошие приятели. Ведь нам скоро предстоит драться, и нет ничего хорошего в том, что лейтенант отказывается замечать свой экипаж. Может быть, он просто все время пьян?

- Нет, лейтенант вовсе не пьян, - ответил Уайтджек.

- В таком случае, поговорите с ним, сержант.

- Может быть, я так и сделаю, - Уайтджек сел на койке, прикрыв нижнюю часть тела полотенцем. - Может быть, и поговорю... - повторил он, глядя с несчастным видом на свой плоский живот. - В армии я стал похож на жирную свинью, - сказал Уайтджек. - В тот день, когда я принимал присягу, окружность моей талии была всего двадцать восемь с половиной дюймов, Теперь же она - тридцать два и три четверти. Да, армия... Возможно, мне не стоило в неё вступать. Лица моей специальности от призыва освобождались, и кроме того я остался единственным кормильцем больной матери.

- Так почему же ты решил встать под знамена?

- А... - улыбнулся ему Уайтджек, - выходит ты проснулся? Ну и как, сержант? Самочувствие улучшилось?

- Чувствую себя отлично. Итак, почему ты решил вступить в армию?

- Что же... - Уайтджек в задумчивости поскреб подбородок. - Я долго ждал. Сидел в своей горной хижине и изо всех сил старался держаться подальше от радио. Я ждал...ждал и, наконец, не выдержал. Я спустился в город к маме и сказал: "Знаешь, мама, ждать я больше не могу и поэтому записываюсь в армию".

- И когда же это случилось?

- На восьмой день, - Уайтджек снова улегся, не забыв взбить подушку. Нам восьмой день после Пирл-Харбора.

- Сержант, - сказал Новак, - сержант Стаис, вы не будете возражать, если я напишу своей девушке, что вы - грек.

- Нет, возражать я не буду, - мрачно ответил Стаис. - Но родился я, для вашего сведения, в Миннесоте.

- Я это знаю, - сказал Новак, - усердно трудясь над письмом. - Но ведь ваши родители приехали из Греции. Моей девушке будет интересно узнать, что ваши родители греки, а вы бомбили Грецию, и ваш самолет там сбили.

- Как прикажешь понимать "моя девушка"? - спросил Уайтджек. - Разве ты не говорил, что она теперь гуляет во Флэшинге, что на Лонг-Айленде с сержантом из Технической службы?

- Да, это так, - виновато согласился Новак. - Но мне нравится думать, что она - все ещё моя девушка.

- Везет же ребятам, которые остались дома, - мрачно произнес Уайтджек, - они получают нашивки и подбирают всех девиц. Лично я придерживаюсь железного правила - не писать женщине, если расстояние между нами превышает ширину наволочки.

- А мне нравится писать девушке во Флэшинг на Лонг-Айленде, негромко, но упрямо заявил Новак и, обращаясь к Стаису, спросил: - Сколько дней вы провели в горах до того, как вас нашли греческие крестьяне?

- Четырнадцать, - ответил Стаис.

- И сколько человек из экипажа были ранены? Трое. Трое из семи. Остальные были убиты.

- Слушай, Чарли, - вмешался Уайтджек, - может быть, ему вовсе неохота об этом вспоминать.

- О, прошу прощения, - Новак поднял глаза, а на его юной физиономии появилось выражение озабоченности.

- Пусть спрашивает, - сказал Стаис, - я не против.

- А вы сказали им, что вы тоже грек? - спросил Новак.

- Сказал. Как только появился крестьянин, понимавший английский.

- Всё это страшно забавно, - задумчиво произнес Новак. - Грек, бомбивший Грецию, не говорит на греческом языке... Я могу написать девушке, что у них было радио, и что они радировали в Каир...?

- Но это девушка сержанта-техника, она гуляет с ним во Флэшинге, почему-то пропел Уайтджек, и спросил: - Почему ты отказываешься смотреть в лицо фактам?

- Мне так больше нравится, - с достоинством ответил Новак.

- Думаю, что ты можешь написать ей о радио, - сказал Стаис. - Всё это было довольно давно. Спустя три дня через разрывы в облаках к нам спустился "ДиСи-3". Дождь лил непрерывно и прекратился перед вечером минут на тридцать. В этот момент и приземлился самолет. Он вздымал фонтаны высотой футов в пятнадцать...Мы радостно приветствовали его сидя, потому что у нас не осталось сил на то, чтобы стоять.

- Я должен написать об этом своей девушке, - обрадовался Новак, "...не осталось сил на то, чтобы стоять".

- Затем снова полил дождь, грязь на поле была по колено, и когда мы забрались в "ДиСи-3", он просто не смог взлететь. - Стаис говорил медленно и задумчиво, так словно беседовал с самим собой. - Мы просто увязли в той греческой грязи. Затем пилот - его звание было капитан - вылез из машины и огляделся по сторонам. Дождь не прекращался, крестьяне, окружившие самолет, сочувственно смотрели на пилота, я тот был не в силах что-либо предпринять. Впрочем, кое-что он все же мог сделать... Капитан начал клясть все на свете и ругаться, и делал он это десять минут без остановки. Он был родом из Сан-Франциско, и по части сквернословия ему не было равных. Затем все принялись ломать ветви в окружающем пастбище лесу. В заготовке зелени приняли участие даже те, у кого за час до этого не было сил стоять на ногах. Одним словом, мы замаскировали "ДиСи-3" ветками и стали ждать, когда кончится дождь. Мы сидели в лесу и молили Бога, чтобы он внушил немецким патрулям мысль не высовываться из палаток в столь неприятную погоду. За эти дни я и выучил несколько слов по-гречески.

- Какие именно? - поинтересовался Новак.

- Vuono, - сказал Стаис, - что значит гора. Vrohi - дождь. Theos Бог. Avrion - завтра. И Yassov , что означает прощайте.

- Yassov , - повторил Новак.

- Затем появилось солнце, от земли повалил пар и никто больше не произнес ни слова. Мы молча сидели и смотрели на то, как с травы исчезает вода, как сплошной слой воды превращается в отдельные лужицы и как постепенно начинает подсыхать земля. Когда капитан решил, что можно рискнуть, мы влезли в "ДиСи-3", греки нас слегка подтолкнули, шасси освободились от грязи, и мы взлетели. Крестьяне стояли внизу и махали нам руками так, словно это были не горы Пелопонесса, в вокзал Гранд Сентрал. Пролетев миль десять, мы оказались точно над немецким лагерем. В нас оттуда пару раз выстрелили, но не попали. Самый лучший момент в своей жизни я пережил, оказавшись в Каире в госпитале. Я целую минуту не входил в палату - лишь стоял на пороге и пялился на белоснежные простыни. Затем медленно, очень медленно направился к кровати.

- Вы не узнавали, что потом случилось с теми греками? - спросил Новак.

- Нет, - ответил Стаис. - Думаю, что они все ещё там. Ждут дня, когда мы к ним снова придем.

В казарме воцарилась тишина, которую нарушал лишь скрип пера Новака. Стаис припомнил смуглые, худые лица греков. Крестьяне стояли внизу на низкорослой серебристой траве горного пастбища вблизи Эгейского моря и махали руками вслед улетающему самолету. Они были счастливы тем, что им удалось помочь летчикам, но у того, кто смотрел на их лица, возникала мысль, что этих людей, возможно, ждет смерть.

- В каком числе боевых вылетов вы участвовали? - задал очередной вопрос Новак.

- В двадцати одном с половиной, - ответил Стаис и с улыбкой добавил: Последний я считаю лишь половиной.

- Сколько вам лет? - поинтересовался Новак, видимо, вознамерившись сообщить девушке техника-сержанта обо всем, что могло её заинтересовать.

- Девятнадцать.

- Ты выглядишь старше, - заметил Уайтджек.

- Да, - согласился Стаис.

- Значительно старше.

- Да.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.