Глава первая. ФОТОННЫЙ ГРУЗОВИК «ТАХМАСИБ» (1)
[1] [2] [3] [4]Глава первая
ФОТОННЫЙ ГРУЗОВИК «ТАХМАСИБ»
Планетолет подходит к Юпитеру, а капитан ссорится со штурманом и принимает спорамин
Алексей Петрович Быков, капитан фотонного грузовика «Тахмасиб», вышел из каюты и аккуратно притворил за собой дверь. Волосы у него были мокрые. Капитан только что принял душ. Он принял даже два душа — водяной и ионный, но его еще покачивало после короткого сна. Спать все-таки хотелось так, что глаза никак не открывались. За последние трое суток он проспал в общей сложности не более пяти часов. Перелет выдался нелегкий.
В коридоре было пусто и светло. Быков направился в рубку, стараясь не шаркать ногами. В рубку нужно было идти через кают-компанию. Дверь в кают-компанию оказалась открытой, оттуда доносились голоса. Голоса принадлежали планетологам Дауге и Юрковскому и звучали, как показалось Быкову, необыкновенно раздраженно и как-то странно глухо.
«Опять они что-то затеяли, — подумал Быков. — И нет от них никакого спасения. И выругать их как следует невозможно, потому что они все-таки мои друзья и страшно рады, что в этом рейсе мы вместе. Не так часто бывает, чтобы мы собирались вместе».
Быков шагнул в кают-компанию и остановился, поставив ногу на комингс. Книжный шкаф был раскрыт, книги были вывалены на пол и лежали неаккуратной кучей. Скатерть со стола сползла. Из-под дивана торчали длинные, обтянутые узкими серыми брюками ноги Юрковского. Ноги азартно шевелились.
— Я тебе говорю, ее здесь нет, — сказал Дауге.
Самого Дауге видно не было.
— Ты ищи, — сказал задушенный голос Юрковского. — Взялся, так ищи.
— Что здесь происходит? — сердито осведомился Быков.
— Ага, вот он, — сказал Дауге и вылез из-под стола.
Лицо у него было веселое, куртка и воротник сорочки расстегнуты. Юрковский, пятясь, выбрался из-под дивана.
— В чем дело? — сказал Быков.
— Где моя Варечка? — спросил Юрковский, поднимаясь на ноги. Он был очень сердит.
— Изверг! — воскликнул Дауге.
— Без-здельники, — сказал Быков.
— Это он, — сказал Дауге трагическим голосом. — Посмотри на его лицо, Владимир! Палач!
— Я говорю совершенно серьезно, Алексей, — сказал Юрковский. — Где моя Варечка?
— Знаете что, планетологи, — сказал Быков. — Подите вы к черту!
Он выпятил челюсть и прошел в рубку. Дауге сказал вслед:
— Он спалил Варечку в реакторе.
Быков с гулом захлопнул за собой люк.
В рубке было тихо. На обычном месте за столом У вычислителя сидел штурман Михаил Антонович Крутиков, подперев пухлым кулачком двойной подбородок. Вычислитель негромко шелестел, моргая неоновыми огоньками контрольных ламп. Михаил Антонович по смотрел на капитана добрыми глазками и сказал:
— Хорошо поспал, Лешенька?
— Хорошо, — сказал Быков.
— Я принял пеленги с Амальтеи, — сказал Михаил Антонович. — Они там уж так ждут, так ждут… — от, покачал головой. — Представляешь, Лешенька, у них норма: двести граммов галет и пятьдесят граммов шоколада. И хлорелловая похлебка. Триста граммов хлорелловой похлебки. Это же так невкусно.
«Тебя бы туда, — подумал Быков. — То-то похудел бы, толстяк». Он сердито посмотрел на штурмана и не удержался — улыбнулся. Михаил Антонович, озабоченно выпятив толстые губы, рассматривал разграфленный лист голубой бумаги.
— Вот, Лешенька, — сказал он. — Я составил финиш-программу. Проверь, пожалуйста.
Обычно проверять курсовые программы, составленные Михаилом Антоновичем, не стоило. Михаил Антонович по-прежнему оставался самым толстым и самым опытным штурманом межпланетного флота.
— Потом проверю, — сказал Быков. Он сладко зевнул, прикрывая рот ладонью. — Вводи программу в киберштурман.
— Я, Лешенька, уже ввел, — виновато сказал Михаил Антонович.
— Ага, — сказал Быков. — Ну что ж, хорошо. Где мы сейчас?
— Через час выходим на финиш, — ответил Михаил Антонович. — Пойдем над северным полюсом Юпитера, — слово «Юпитер» он произнес с видным удовольствием, — на расстоянии двух диаметров, двести девяносто мегаметров. А потом — последний виток. Можно считать, мы уже прибыли, Алешенька…
— Расстояние считаешь от центра Юпитера?
— Да, от центра.
— Когда выйдем на финиш, будешь каждые четверть часа давать расстояние от экзосферы.
— Слушаюсь, Лешенька, — сказал Михаил Антонович.
Быков еще раз зевнул, с досадой протер кулаками слипающиеся глаза и пошел вдоль пульта аварийной сигнализации. Здесь все было в порядке. Двигатель работал без перебоев, плазма поступала в рабочем ритме, настройка магнитных ловушек держалась безукоризненно За магнитные ловушки отвечал бортинженер Жилин. «Молодчина Жилин, — подумал Быков. — Отлично отрегулировал, малёк».
В Школе мальками называли первокурсников и вообще младших.
Быков остановился и попробовал, чуть меняя курс, сбить настройку ловушек. Настройка не сбивалась. Белый зайчик за прозрачной пластмассовой пластинкой даже не шевельнулся. «Молодчина малёк», — снова подумал Быков. Он обогнул выпуклую стену — кожух фотореактора. У комбайна контроля отражателя стоял Жилин с карандашом в зубах. Он упирался обеими руками в края пульта и едва заметно отплясывал чечетку, шевеля могучими лопатками на согнутой спине.
— Здравствуй, Иван, — сказал Быков.
— Здравствуйте, Алексей Петрович, — сказал Жилин, быстро обернувшись. Карандаш выпал у него из зубов, и он ловко поймал его на лету.
— Как отражатель? — спросил Быков.
— Отражатель в порядке, — сказал Жилин, но Быков все-таки нагнулся над пультом и потянул плотную синюю ленту записи контрольной системы.
Отражатель — самый главный и самый хрупкий элемент фотонного привода, гигантское параболическое зеркало, покрытое пятью слоями сверхстойкого мезовещества. В зарубежной литературе отражатель часто называют «сэйл» — парус. В фокусе параболоида ежесекундно взрываются, превращаясь в излучение, миллионы порций дейтериево-тритиевой плазмы. Поток бледного лилового пламени бьет в поверхность отражателя и создает силу тяги. При этом в слое мезовещества возникают исполинские перепады температур, и мезовещество постепенно — слой за слоем — выгорает. Кроме того, отражатель непрерывно разъедается метеоритной коррозией. И если при включенном двигателе отражатель разрушится у основания, там, где к нему примыкает толстая труба фотореактора, корабль превратится в мгновенную бесшумную вспышку. Поэтому отражатели фотонных кораблей меняют через каждые сто астрономических единиц полета. Поэтому контролирующая система непрерывно замеряет состояние рабочего слоя по всей поверхности отражателя.
— Так, — сказал Быков, вертя в пальцах ленту. — Первый слой выгорел.
Жилин промолчал.
— Михаил! — окликнул Быков. — Ты знаешь, что первый слой выгорел?
— Знаю, Лешенька, — отозвался штурман. — А что ты хочешь? Оверсан, Лешенька…
«Оверсан», или «прыжок через Солнце», производится редко и только в исключительных случаях — как сейчас, когда на «Джей-станциях» голод. При оверсане между старт—планетой и финиш—планетой находится Солнце — расположение очень невыгодное с точки зрения «прямой космогации». При оверсане фотонный двигатель работает на предельных режимах, скорость корабля доходит до шести—семи тысяч километров в секунду и на приборах начинают сказываться эффекты неклассической механики, изученные пока еще очень мало. Экипаж почти не спит, расход горючего и отражателя громаден, и в довершение всего корабль, как правило, подходит к финиш—планете с полюса, что неудобно и осложняет посадку.
— Да, — сказал Быков. — Оверсан. Вот тебе и оверсан.
Он вернулся к штурману и поглядел на расходомер горючего.
— Дай-ка мне копию финиш-программы, Миша, — сказал он.
— Одну минутку, Лешенька, — сказал штурман.
Он был очень занят. По столу были разбросаны голубые листки бумаги, негромко гудела полуавтоматическая приставка к электронному вычислителю. Быков опустился в кресло и прикрыл веки. Он смутно видел, как Михаил Антонович, не отрывая глаз от записей, протянул руку к пульту и, быстро переставляя пальцы, пробежал по клавишам. Рука его стала похожа на большого белого паука. Вычислитель загудел громче и остановился, сверкнув стоп-лампочкой.
— Что тебе, Лешенька? — спросил штурман, глядя в свои записи.
— Финиш-программу, — сказал Алексей Петрович, еле разлепляя веки.
Из выводного устройства выползла табулограмма, и Михаил Антонович вцепился в нее обеими руками.
— Сейчас, — сказал он торопливо. — Сейчас.
У Быкова сладко зашумело в ушах, под веками поплыли желтые огоньки. Он уронил голову на грудь.
— Лешенька, — сказал штурман. Он потянулся через стол и похлопал Быкова по плечу. — Лешенька, вот программа…
Быков вздрогнул, дернул головой и посмотрел по сторонам. Он взял исписанные листки.
— Кхе-кхм… — откашлялся он и пошевелил кожей на лбу. — Так. Опять тэта-алгоритм… — он сонно уставился в записи.
— Принял бы ты, Лешенька, спорамин, — посоветовал штурман.
— Подожди, — сказал Быков. — Подожди. Это что еще такое? Ты что, с ума сошел, штурман?
Михаил Антонович вскочил, обежал вокруг стола и нагнулся над плечом Быкова.