Давидович. Дневники и письма (15)

архивов. Оно не забыло о них и в ночь 24 мая. Зажигательные сна

ряды представляют собою, таким образом, нечто вроде визитной

карточки Сталина.

Для преступлений ГПУ крайне характерно разделение труда

между тайными убийцами и легальными "друзьями": уже во вре

мя подготовки покушения, наряду с подпольной работой конспира

ции, ведется открытая клеветническая кампания с целью скомпро

метировать намеченную жертву. То же разделение труда продол

жается и после совершения преступления: террористы скрываются;

на открытой арене остаются их адвокаты, которые стараются нап

равлять внимание полиции на ложный след.

Нельзя, наконец, не обращать внимания на отклики мировой

печати: газеты всех направлений открыто или молчаливо исходят

из того, что покушение есть дело рук ГПУ; только газеты, субсиди

руемые Кремлем и выполняющие его заказ, защищают противопо

ложную версию. Это неопровержимая политическая улика!

27 мая -- поворот следствия

24-го утром руководящие представители полиции просили моего содействия в раскрытии преступления. Полковник Салазар и десятки агентов обращались ко мне за разными справками в самом дружественном тоне. Я, моя семья и мои сотрудники делали все, что могли.

25-го или 26 мая два агента секретной полиции заявили мне, что следствие находится на верном пути и что сейчас уже, во всяком случае, "доказано, что дело идет о покушении". Я был поражен. Разве это еще надо доказывать? Против кого именно полиции приходится доказывать, что покушение есть покушение? -- спрашивал я себя. Во всяком случае, до вечера 27-го следствие, поскольку я мог следить за ним, направлялось против неизвестных покушавшихся, а не против жертв покушения. 28-го я передал полковнику Са-лазару сведения, которые, как показал третий этап следствия, приз

наны были очень важными. Но в порядке дня стоял тогда второй этап, о котором я ничего не подозревал, а именно: следствие против, меня и моих сотрудников.

В течение 28 мая был окончательно подготовлен и совершен полный и резкий поворот в ориентации следствия и в отношении полиции к моему дому. Нас сразу окружила атмосфера враждебности. В чем дело? Мы недоумевали. Этот поворот не мог совершиться сам произвольно. Он должен был иметь конкретные и императивные причины. Никакого подобия фактов или данных, которые могли бы оправдывать подобный поворот, следствие не обнаружила и обнаружить не могло. Я не нахожу никакого другого объяснения повороту, кроме чудовищного давления аппарата ГПУ, опирающегося на всех своих "друзей". За кулисами следствия совершился подлинный coup d'etat. Кто руководил им?

Факт, который может показаться мелким, но который заслуживает самого серьезного внимания: в "Популяр" и "Насиональ" появилась утром 27 мая тождественная заметка: "Г. Троцкий себе противоречит", приписывавшая мне противоречия по вопросу о том, где я находился в ночь 24 мая и в самый момент покушения. Заметка, совершенно не замеченная мною в те горячие часы, представляла грубый вымысел с начала до конца. Кто дал "левым" газетам эту заметку? Вопрос капитальной важности! Заметка ссылалась, в качестве источника, на анонимных "наблюдателей". Кто такие эти "наблюдатели"? Где и что они наблюдали? Совершенно очевидно, что заметка имела целью подготовить и оправдать в глазах правительственных кругов, где читаются преимущественно "Насиональ" и "Популяр", враждебный поворот следствия против меня и моих сотрудников. Расследование этого загадочного эпизода могло бы, несомненно, осветить многое.

Две прислуги дома были вызваны на первый допрос 28 мая, т. е. в день, когда мы уже задыхались в атмосфере враждебности и когда мысли полиции были уже направлены в сторону автопокушения. На следующий день, 29-го, обе женщины снова были вызваны в 4 часа дня и доставлены в Вия Мадеро (Гуадалюпе), где их до 11 часов ночи допрашивали в помещении, а с 11-ти до 2-х -- в темном дворе, в автомобиле. Никакого протокола не велось. Домой их доставили около 3-х часов ночи. 30 мая явился на кухню агент с готовым протоколом, и обе женщины подписали его не читая. Агент покинул кухню через минуту после того как вошел. Когда обе женщины узнали из газет, что мои секретари, Чарльз Коронель и Отто Шюсслер, арестованы на основании их показаний, обе заявили, что они не сказали решительно ничего, что могло бы оправдывать арест.

Почему были арестованы именно эти два члена охраны, а не другие? Потому что Шюсслер и Коронель выполняли роль агентов связи с властями и нашими немногими друзьями в городе. Подготовляя удар против меня, следствие решило первым делом изолировать полностью наш дом. В тот же день арестованы были мекси

канец Сендехас и чех Базан, наши молодые друзья, посетившие нас для выражения своего сочувствия. Цель ареста была, очевидно, та же: пресечь наши связи с внешним миром. От арестованных чле-нов охраны требовали признать "в течение пятнадцати минут", что именно я приказал им произвести "автопокушение". Я отнюдь не склонен преувеличивать важность этих эпизодов и придавать им трагическое значение. Они меня интересуют исключительно с точки зрения возможности раскрытия тех закулисных сил, которым в течение суток удалось произвести почти магический поворот в направлении следствия. Силы эти продолжают и сегодня оказывать влияние на ход следствия.

В четверг 30-го, когда Базана допрашивали в Вия Мадеро, все агенты исходили из теории автопокушения, издевались надо мною, над моей женой и моими сотрудниками. Сендехас в течение своего четырехдневного ареста имел возможность слышать немало разговоров полицейских агентов между собою. Его вывод таков: "рука Ломбардо45, Бассольса46 и других глубоко проникает в полицейскую деятельность и с достаточным успехом. Идея самонападения ... была искусственно внушена из этого источника".

Теория "самопокушения"

Давление заинтересованных кругов должно было иметь поистине непреодолимый характер, чтоб заставить представителей следствия серьезно отнестись к абсурдной идее самопокушения.
[1] [2] [3] [4]