Глава 11

Глава 11

Дов Ландау снял номер в полуразрушенной третьеразрядной гостинице на Канатной улице в Старом Иерусалиме. Он прошел, как ему велели, в кафе "Саладин" на Наблусской улице неподалеку от Дамасских ворот и оставил там свою фамилию и адрес для Бар Исраэля.

Дов заложил золотые кольца и браслеты, украденные в Ган-Дафне, и принялся изучать Иерусалим. Для бывшей крысы варшавского гетто и опытного воришки Иерусалим был чрезвычайно прост. Не прошло и трех дней, как Дов знал на зубок каждый переулок Старого города, а заодно и прилегающих торговых кварталов. Его вороватые глаза замечали, а ловкие руки уносили достаточно ценных вещей, чтобы хватало на жизнь. Скрыться потом в базарной толпе или в узких переулках было для него сущим пустяком.

Большую часть денег Дов потратил на книги и на художественные принадлежности. Он порылся во всех книжных лавках Яфской улицы и унес оттуда книги по искусству, черчению и архитектуре.

Затем он закрылся в номере со своими книгами, художественными и чертежными принадлежностями, запасом сушеных фруктов и фруктового сока в бутылках, и стал ждать, чтобы Маккавеи установили с ним связь. Дов сидел над книгами до глубокой ночи. Света не было, приходилось жечь свечи.

Он совершенно не замечал великолепного вида на Мечеть Омара и на Стену Плача, открывавшегося из окна его номера на Канатной улице, расположенной как раз посредине между еврейским и мусульманским кварталами. Он читал до боли в глазах, затем клал книгу на грудь, глядел в потолок и думал о Карен Клемент. Дов не представлял раньше, что ему будет так трудно без нее; разлука с Карен причиняла ему буквально физические страдания. Он провел в обществе Карен столько времени, что почти забыл, как он жил без нее. Зато он помнил каждое мгновение, прожитое бок о бок с нею. Дни в Караолосе, а потом на "Эксодусе", когда она лежала рядом с ним в трюме. Он вспоминал, как она радовалась и какая она была прекрасная, когда они приехали тогда в Ган-Дафну. Он вспоминал ее ласковое, выразительное лицо, ее нежное прикосновение, и ее строгий голос, когда она сердилась.

Сидя на краю койки, Дов набросал десятки портретов Карен. Он изображал ее во всех возможных видах по памяти, но тут же комкал рисунки и швырял их на пол, потому что ни один не выражал, на его взгляд, всей ее красоты.

Дов просидел в своем номере ровно две недели, выходя только в экстренных случаях. Когда вторая неделя подошла к концу, у него кончились деньги. Вечером он отправился в город, чтобы заложить еще несколько колец. Когда он вышел из ломбарда, он заметил человека в тени. Дов обхватил рукой пистолет в кармане и прошел мимо, готовый мгновенно обернуться и дать отпор.

- Стоять смирно, не оборачиваться! - раздался голос у него за спиной.

Дов застыл.

- Ты расспрашивал о Бар Исраэле. Что тебе надо?

- Вы знаете, чего мне надо.

- Как фамилия?

- Ландау. Дов Ландау.

- Откуда приехал?

- Из Ган-Дафны.

- Кто послал?

- Мордехай.

- Как ты попал в Палестину?

- На "Эксодусе".

- Иди прямо вперед и не оборачивайся. С тобой свяжутся, когда надо будет.

После этой встречи Дова охватило беспокойство. Он едва не решил бросить все и вернуться в Ган-Дафну. Ему ужасно не хватало Карен. Он принялся писать ей письмо, но разорвал полдесятка листов бумаги. Надо порвать с ней... надо окончательно порвать, уговаривал себя Дов снова и снова.

Дов лежал в своем номере и читал. Его клонило ко сну. Он встал и зажег новую свечу: из-за былых кошмаров он не любил просыпаться в темноте.

Вдруг кто-то постучал в дверь.

Дов вскочил на ноги, схватил пистолет и остановился у самой двери.

- Это друзья, - раздался голос в коридоре. Дов сразу узнал голос: это выл мужчина, который подкараулил его тогда на улице. Он открыл дверь. Никого в коридоре не было.

- Обернись лицом к стене, - приказал голос откуда-то из темноты. Дов выполнил приказание. Он почувствовал что сзади к нему подошли двое. Ему надели повязку на глаза и две пары рук повели его вниз по лестнице, а затем посадили в машину, повалили сзади на пол и чем-то накрыли. Машина сразу тронулась в путь.

Дов напрягал внимание, чтобы установить по памяти, куда его везут. Машина проехала улицу Царя Соломона, затем повернула на Виа Долороза в сторону Львиных ворот. Для Дова Ландау, который столько раз пробирался в темноте по подземным каналам Варшавы, ориентироваться по интуиции было детской игрушкой.

Шофер переключил скорость и машина стала подниматься в гору. Наверно, едут мимо могилы Святой Девы в сторону Масличной горы, догадался Дов. Вскоре дорога стала ровной. Теперь Дов знал, что они проезжают мимо Иерусалимского университета и медицинского центра "Гадаса" на горе Скопус.

Они проехали еще минут десять, затем машина остановилась.

Дов точно определил, что они находятся в квартале Санхедрия, близ могил Синедриона, членов высшего духовного суда евреев в древности.

Его повели в дом, где табачный дым стоял коромыслом. Там ему велели присесть. Дов почувствовал, что вместе с ним в комнате находятся еще пять или шесть человек. Его допрашивали целых два часа. Вопросы сыпались один за другим, и Дов прошиб нервный пот.

Постепенно ему стало ясно, чего они от него хотят. Маккавеи узнали через свою безошибочно действующую разведку, что Дов большой специалист по подделкам, и именно в этом они больше всего нуждались. Видно, перед ним сидят важные деятели Маккавеев, может быть даже сами вожди. Наконец они удостоверились, что Дов действительно специалист по подделкам, и что на него можно вполне положиться.

- Перед тобой висит занавес, - сказал голос. - Протяни руки за занавес.

Дов послушно выполнил приказание. Как только его руки оказались за занавесом, ему положили одну руку на пистолет, а другую - на Библию. Затем он принес клятву Маккавеев:

"Я, Дов Ландау, безоговорочно и бесповоротно отдаю душу, тело и всего себя Маккавеям и их борьбе за свободу. Я беспрекословно буду выполнять любые полученные приказания. Я безоговорочно буду повиноваться вышестоящему начальству. Даже под пыткой, даже пред лицом смерти я никогда не выдам ни своих товарищей, ни вверенные мне тайны. Я буду бороться с врагами еврейского народа до последнего издыхания. Я никогда не прекращу этой священной борьбы, пока не будет создано еврейское государство по обеим сторонам реки Иордан, на что мой народ имеет естественное историческое право. Мой девиз будет гласить: Жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб, руку за руку, обожжение за обожжение. Во всем этом я клянусь именами Авраама, Исаака и Иакова; Сары, Ревекки, Рахили и Лии; пророков, всех убиенных евреев и моих славных братьев и сестер, геройски павших за свободу".

Наконец Дову сняли повязку, потушили свечи на Меноре, стоявшей перед ним на столе, и включили свет в комнате. Вместе с Довом в комнате находилось шестеро суровых мужчин и две женщины. Они все поздоровались с ним за руку и назвали свои имена. Присутствовал сам старик Акива, присутствовал Бен Моше, начальник штаба, у которого в рядах английской армии погиб брат в войну, а сестра была в Пальмахе. Был и Нахум Бен Ами, один из семерых братьев; остальные шесть сражались в Пальмахе. Всех этих людей объединяло то, что они не могли и не желали воздерживаться от активных действий, как воздерживался весь Ишув.

Старик Акива подошел к Дову.

- Мы очень нуждаемся в тебе, Дов Ландау. Вот почему мы приняли тебя в обход обычных процедур.

- Я пришел к вам не затем, чтобы рисовать картинки, - резко сказал Дов.

- Ты будешь делать то, что тебе прикажут, - строго сказал Бен Моше.

- Дов, ты теперь Маккавей, - сказал Акива, - и, значит, имеешь право назвать себя именем какого-нибудь древнего героя. Ты уже подобрал себе подходящее имя?

- Гиора, - ответил Дов.

В комнате раздался смех. Дов ощерился.

- Ты сказал Гиора? - спросил Акива. - Боюсь, что тебя опередили.

- Можно, пожалуй, Гиора маленький, - сказал Нахум Бен Ами. - А там, смотришь, он станет Гиорой Великим.

- Я им стану очень скоро, если только вы предоставите мне возможность.

- Твое дело организовать мастерскую по подделкам, - сказал Бен Моше, - ну, и будешь еще разъезжать с нами. Если будешь вести себя хорошо и справишься с порученным тебе делом, мы, может быть, и разрешим тебе принимать участие время от времени в каком-нибудь рейде.

Майор Фред Колдуэлл играл в бридж в большом зале британскою офицерского клуба в Иерусалиме. Фредди с трудом сосредотачивался на картежной игре. Его мысли все время вращались вокруг девушки, принадлежавшей к Маккавеям, которую вот уже три дня подвергали допросу в штабе Си-Ай-Ди. Ее звали Аялой, лет ей было двадцать с чем-то, а так - писаная красавица. То есть - до того, как ее подвергли допросу. Она руководила музыкальным кружком в университете. Вела она себя на допросах в высшей степени вызывающе и не скрывала своего презрения к Си-Ай-Ди. Подобно большинству задержанных Маккавеев она беспрестанно цитировала отрывки из Библии, предсказывающие вечный позор своим мучителям или победу своего правого дела.

В это утро терпение следователей лопнуло, и ее подвергли допросу с пристрастием.

- Ваш ход, Фредди, - заметил его партнер. Фред Колдуэлл быстро посмотрел в карты.

- Прошу прощения, - сказал он и вышел не с той карты. Он видел в своем воображении, как следователь бил Аялу по лицу резиновой дубинкой. Он явственно слышал глухие удары, обрушивающиеся на ее голову; он лично видел, как ей сломали нос, изуродовали губы, как ее лицо вздулось до неузнаваемости, а глаза совершенно заплыли.

Собственно, Фредди было наплевать - заговорит ли девушка или не заговорит. Напротив, мысль о том, что эту еврейскую харю изуродовали как следует, доставляла ему одно лишь удовольствие. К столу подошел вестовой.

- Прошу прощения, майор Колдуэлл. Вас вызывают к телефону, сэр.

- Извините, ребята, - сказал Фредди, бросая карты на стол рубашками вверх, и направился в противоположный конец зала к телефону. Он поднял трубку. Колдуэлл слушает.

- Алло, майор. С вами говорит дежурный сержант из Си-Ай-Ди, сэр. Следователь Паркингтон велел немедленно связаться с вами. Он велел передать, что эта девица раскололась, и предлагает немедленно явиться в штаб.
[1] [2]