1947 год (2)

[1] [2] [3] [4]

Позвонил Марку Шевелеву. Он сейчас генерал-лейтенант, депутат СССР, зам. нач. Аэрофлота, занимается строительством.

— Спасибо, Сан-Лазар! Позвони бороде!

— Чем занимаешься?

— Да вот выкраиваю, как прокормить рабочих на моих стройках и дотянуть до нового урожая. Самая главная проблема и больше всего сил трачу. Зашел бы на коньяк.

— Да ты не пьешь!

— Зато ты пьешь!

Позвонил Илье Мазуруку. В начале февраля он был у меня в редакции, сидел часа два, рассказывал, как лезут американцы в Арктику, бесился по поводу безрукости ГУСМП, мрачно оценивал нынешнее состояние полярной авиации. Я советовал ему написать в ЦК, но он что-то не шел на это. В связи с уходом Папанина его освободили от обязанностей зам. нач. ГУСМП и члена коллегии и оставили только нач. полярной авиации. Видимо, в связи с этим он, хотя говорил о жажде учиться, хотел уйти в Академию Генштаба. Не в пример многим другим знатным летчикам, в феврале 1946 г. его снова избрали депутатом СССР.

— Здравствуй, здравствуй, спасибо!

— Что делаешь?

— Готовлю людей и машины к глубокой разведке. Крузе уже улетел на восток, скоро пойдут другие.

— А как с Академией?

— Лопнуло. Придется на будущий год отложить эту задачу. Ты бы заехал распили бы пол-литра за наши общие дела. А?

Позвонил Папанину. Он, после снятия из ГУСМП, сначала лечился на юге, потом охотился, затем провел два-три месяца в Москве, перед Новым годом звонил со страшной обидой («Забыли! Никогда не думал, что ты будешь блядью! Из одной чашки хлебали, один хлеб ели!»). Сейчас уже месяц отдыхает в Барвихе. Он тоже забыл о дате. Очень обрадовался звонку.

— Обнимаю тебя за заботу. Это для меня лучшее лечение. Вообще, чувствую себя хорошо, о припадках забыл. Скоро смогу сидеть за столиком с врачом и пить кисленькое винцо не как с доктором, а как с приятелем.

— Желаю тебе долечиться до возможности пить водку!

— Спасибо. Я ее не пью с 1938 года. И не буду.

Я сообщил ему, что, судя по сообщениям ТАСС, его книга «На льдине» пользуется большим успехом за границей.

— Очень рад. Я сейчас строчу новую вещь. И есть один план. Вот выйду из санатория — все расскажу тебе. Похлеще Северного полюса. Буду говорить со Ждановым и т. Сталиным. И обязательно твое участие — только не корреспондентом, это — говно, а парторгом. Пойдешь? Ну передавай обязательно привет женушке и ребяткам, обними их за меня.

Позвонил Юре Орлову. У него в конце войны стряслась беда. Летел из Германии домой на «Дугласе» пассажиром, загорелся в воздухе, остальные сгорели, а он обжег всю левую половину. Долго лежал по госпиталям. Вылечился, назначили его командиром московского отряда Полярной Авиации. И вот с полгода назад — паралич, отнялась левая (или правая) половина, лицо не двигается и застыло в гримасе, один глаз не видит.

— Сейчас почти прошло, — говорит он, — только нижняя губа еще не двигается, да легкий перекос лица. Продолжаю ежедневно лечиться в институте физических методов лечения на Петровке: массаж, УВЧ, высокая частота. Помогает.

— А потом?

— Снова летчиком на север. Командиром больше не буду — это не по моему характеру. Учусь, зубрю — надо сдавать экзамен на звание командира корабля.

Сообщил он мне, что Саша Погосов снова засыпался. В декабре 1945 г. он заплутал с летчиком Томилиным и сел на вынужденную в 500 км. от Дудинки. Сейчас он заплутал, подлетая к Красноярску из Якутска, а на днях — из Свердловска — к Москве, были полные баки, а сели из-за недостатка бензина на колесах в сугробы под Москвой. Сейчас туда выехали рабочие делать аэродром для взлета. Видимо, попрут его из Арктики.

Позвонил Лиде Виленской. Сидит дома, не работает, продает вещи.

— Почти ничего не осталось. Живу плохо. Марику учиться еще год (ему 21 год). С женой не живет, а она ему родила двоих.

Ну что ты скажешь?

— Да, Лазарь, — продолжала она, — Многих уже нет за эти годы!

И верно. Погиб при аварии в 1938 г., возвращаясь с ЗФИ, Миша Бабушкин (в Архангельске, на взлете самолета Мошковского). Разбился на празднике Морского флота в Химках с парашютом Яша Мошковский. Умер в 1938 г, возвращаясь с ЗФИ с поисков Леваневского, Симка Иванов. Погиб при взрыве дирижабля «В-6», направляясь на спасение папанинцев в 1938 г., Алеша Ритсланд. Погиб при испытании самолета (еще до войны) Паша Головин. Погиб в войну Костя Сугробов. Умер Эзра Виленский под операционным ножом. Это только те, о ком дошла весть…

Позвонил Василию Молокову. Он сейчас начальник авиации Главного Управления Гидрометеослужбы. Я его искал весь день и нашел только дома вечером.

— Я уже думал, что ты снова улетел на какой-нибудь полюс!

— Ну куда же я без тебя полечу, — засмеялся он.

— Как здоровье?

— Ничего, в полном порядке.

— Заспиртовано?

— Да, и давно.

— Что делаешь?

— Да вот подводим финансовые балансы наших предприятий за прошлый год. Втерли меня председателем комиссии. Хожу весь в активах и пассивах. Ну и работа для летчика! Да кроме того, свое хозяйство большое: самолеты, шарики.

— А как большой пузырь?

— Видимо, в этом году не пойдет. Поставили нам очень жесткие условия не успеем.

— Смотри, американцы обгонят. Там Пакар собирается.

— Знаю. Ты водку пьешь?

— Нет.

— Тогда заходи, выпьем. А то Надежда Ивановна мне не велит с пьющими пить.

Позвонил Эрнсту Кренкелю. Он всю войну был начальником АртикСнаба, а сейчас — нач. управления полярных станций.

— Весь протух от табачного дыма. Кое-где на станциях цинга. Вот и думаю, как им свежинки подбросить. Опять же готовимся к навигации. Слушай, как бы отметить 10-тилетие?

— А вы поставьте вопрос по начальству.

Позвонил Вале Аккуратову. Подошла его жена — Наташа Конюс, балерина театра Станиславского.

— Вали нет. Он снова в воздухе. Улетел с Крузе. Вчера получила радиограмму с мыса Роджерса. Это восточный сектор? А я — хандрю и танцую, танцую и хандрю.

Занялся приведением в порядок папок. Ну и работка! Уже, в общем, потратил с неделю, а конца еще не просвечивает. И это только накопленное за время войны! А еще — довоенные годы. Уй-ю-ю-ю!

23 марта.

Вчера вечером позвонил мне Кокки. Рассказал, что вернулся из Адлера, летал на один день.

— Какая там весна, Лазарь!

— А ты не дразнись!

— Да, ведь вместе там пировали. Слушай, как летели обратно — умора! Пришли в Москву в 9 ч. утра 21 марта, впрочем, это ничего тебе не говорит, т. к. для тебя это — глубокая ночь. Еще на маршруте получаю сообщение, что ни один московский аэродром не принимает, все закрыты облаками, туман, видимости никакой. Ладно. Летим дальше. Подлетаем к Москве, получаем комплимент: «Сумасшедший, куда лезешь!» Ладно. Находим свой аэродром, садимся. Уже на рулежке слышу, как с командной вышки спрашивают: «Где вы находитесь?» Отвечаем: «У ангара» «Как?!» Представляешь, какая погода, если нас даже не видели, как мы садились.

— Такой полет приятен для пассажира, понимающего в авиации, — заметил я. — Вот «оценил» бы тебя.

— Да. Но у меня же дома Валюша больна воспалением легких. Я не мог ждать — температура 39о, когда улетал. Мой радист сказал: 16 лет летаю, а такого полета не видел.

26 марта.

Сегодня — 29 лет со дня смерти папы. 29 лет!!

9 апреля.

Кожевников рассказывает, что Сталин прочел в «Звезде» (ленинградской) пьесу Симонова «Русский вопрос» и сказал:

— Многие были за это время в Америке, а только он один заметил и написал то, что надо.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.