ДНЕВНИК СОБЫТИЙ 1939–1940 г (4)
[1] [2]На высоте 4000 выкинулся Волков, за ним — пилот. Фомин сбрасывал балласт, чтобы облегчить удар кабины о землю и на 1500 м. прыгнул сам. Опустился он в 500 метрах от кабины, остальные — в 2-х километрах. Кабина шлепнулась в болото, изрядно помявшись, но приборы как будто целы.
Вот не везет с этим поднебесным (или вернее, небесным) хозяйством!
Вчера были у нас сразу три писателя: В. Катаев, Б. Левин, А. Эрлих. Все вернулись из Западной Белоруссии и сматываются обратно. Катаев ходит в штатском, Левин — с нашивками полкового комиссара, Арон — просто в военном.
— Почему Вы не там? — спрашивает меня Левин.
— А… кочегарская вахта…
Смеется.
— Будете писать книгу? — спросил я Катаева.
— Только не фактическую. Напишу на этом материале повесть. Это будет интереснее. Зреет. Дайте мне денег.
Левин:
— Скучно писать однообразный материал. Хочется найти новую форму. А информацию мы все равно даем хуже журналистов. Эотите, я вам дам фельетон смешной, а?
— Хочу.
Сегодня принес. «На разных языках». Забавно.
— Я сам когда писал, смеялся. Годится?
— Я прочел, годится.
Обрадовался.
— Я с дороги еще напишу. Вот это настоящая работа.
9 ноября
И до чего время быстро катится, аж спасу нет! Вот прошли уже Народные Собрания Западной Украины (26-го октября) и Западной Белоруссии (28 октября). Люди проголосовали за советскую власть. 31 октября открылась чрезвычайная сессия Верховного Совета СССР. Выступил т. Молотов. Всыпал по первое число турка, финнам, щелкнул по носу американцам.
Это выступление в центре внимания иностранной печати. Финны наклали полные штаны: их правительство заседало до упора. Турки молчат, как ободранные.
Вчера на сессии делегаты народного собрания Западной Украины докладывали о своем желании установить советскую власть. Особенно горячо, ярко, самобытно выступала батрачка Ефимчук. Это — прирожденный оратор. Мы слушали в секретариате, не переводя дыхания. К сожалению, в переводе на русский язык ее речь много потеряла в образности.
Сегодня докладывают белорусы. С двумя из них — писателем Пестрак и ткачихой Дьячук — я беседовал 31 октября в гостинице «Москва» ночью (см. статью).
Дней пять назад мне позвонил Сергей Ильюшин:
— К 60-ти летию т. Сталина госполитиздат выпускает книгу. Они просили меня написать о моих встречах со Сталиным. Я очень прошу тебя помочь мне. Сделаешь?
— Хорошо, с удовольствием. Ты откуда?
— Из дома. Лежу, брат. Ишиас и почки…
— Коррозируют?
Смеется.
— Да. Усталость материала. Я, брат, раньше не знал, что такое болезни.
— Это всегда так: если долго машину оставляют без профилактики, то потом приходится делать средний ремонт.
Доволен техническим сравнением.
В тот же день позвонил Кокки.
— Это я к тебе направил Сергея. Исходил из двух соображений — это тебе понадобится и для «Правды», второе — ты сделаешь это и для меня. Правильно?
— Согласен. Что делаешь?
— Работаю много, Лазарь. Только вот беда — погода держит. Ох, как она меня держит! Но на днях все-таки сделал один хороший полет. Очень хороший!
— Далеко?
— Не так, чтобы очень.
— Высоко?
— Не то, чтобы слишком.
— Глубоко, что ли?!
— Да ты не сердись, турка. Я на ней дал (столько то) с кругляшками. Понимаешь, на серийной!! Вот это работа. За два часа отмахал… километров. Вот видишь и не то, чтобы высоко, и не то, чтобы далеко, а хорошо! Как футбол?
С 25-го меня перебросили в советскую группу на выборы. Решили мы заручить несколько героев в корреспонденты. Звоню Водопьянову. Болен ангина.
— Когда встанешь? Поедешь от нас?
— К сессии. Куда угодно.
Байдук:
— Поедешь?
— Нет. Работы много. Сам вот собираюсь к избирателям. После сессии.
— Напишешь подвал?
— С удовольствием.
Мазурук:
— Благодарю за честь. Поеду — обязательно дам. Сам собираюсь после сессии.
Молоков:
— Василий Сергеевич, поедем к твоим избирателям?
— Скажи когда — поеду. Бить они меня будут: мало бываю. Так переписка наладилась хорошо, а вот бывать некогда. Каких только дел нет! Вот тут два типа из областного земельного управления забрали себе участок на четверых. Жил там сторож в халупе. Пришли с топорами, мать их… Ну и он за топор. Отступили. И нигде управы найти не могли. Я писал на место, в Моссовет — не помогает. Написал выше — наконец, одернули.
4 ноября был у Кокки. Посидели, сыграли в преферанс втроем. Зашел разговор о Супруне.
— Треп. Живой.
Я обрадовался.
Валентина Андреевна в разговоре сказала, к какому-то слову, что Козляк получил квартиру. Оказалось, ему помогал Володя. Я выразил недоумение по адресу Козляка и сказал, что на его месте никогда бы не стал обращаться к высоким друзьям.
— Нет, ты не прав, Лазарь. Я вот сам так мыслю, но отлично понимаю положение и состояние людей, которых прижмет к стенке так, что деваться некуда. Я такое состояние очень понимаю и всегда иду навстречу.
Дальше зашел разговор о батисфере. Он слушал очень внимательно.
— Надо сначала ее пробно испытать. Нельзя сразу лезть. Технических вопросов много встает?
— Много.
— Вот это интересное дело.
Эти дни много возился с депутатами Западной Белоруссии — делал их статьи в октябрьский номер.
Вот несколько штрихов:
1. На следующий день по окончании сессии все снялись в Кремле с членами ПБ. Заморочившись, об этом не знал писатель Пестрак. Убивался:
— Прямо плакать хочется. Ведь со Сталиным сняться — это один раз в жизни бывает.
2. В коридоре «Москвы» на меня бросилась незнакомая молодая женщина:
— Что же это такое, товарищ? Я до сих пор не верю себе — еще два месяца назад я сидела в тюрьме, а вчера была вместе со Сталиным в Кремле.
9 ноября
Был у Молокова. Вечером сидели в его кабинете. Он рассказывал о своих встречах со Сталиным. (стенограмма в редакции). Часиков в 11 пошли домой. Пешком. Сыро, мокро, топает.
Встретил в Севморпути Ушакова:
— Георгий Алексеевич! Есть одна авантюра!
— На авантюру всегда согласен. В чем дело?
— Потом скажу, зайду.
— Так ты скорее заходи!
21 ноября
Вечером был у Кокки. Лежит — грипп. Сыграли три партии в шахматы. Играет вдумчиво, но средне. Потом сидели, пили чай. Я привез ему статью для сборника к 60-тилетию Сталина («Наши встречи с т. Сталиным»). Ему не понравилось:
— Слишком много «Я», «мне», о моих полетах. Надо переделать.
Он был прав.
Рассказывал во время чая. Сидели вдвоем, выключил радио.
— Вызывает меня в начале августа Клим и говорит:
— Поезжай на восток.
— Зачем?
— Надо, дело есть, один полет сделать.
— Не поеду.
— Почему?
— Не привык так, налетом. Работу большую могу сделать, только дайте время, а на раз не пойду.
— Боишься марку потерять?
— Вот именно.
— Реноме?
— Да, реноме.
— Пиши мотивированную записку об отказе.
Написал. А вообще туда поехать поработать надо. Вот летом поеду. Только поездом долго, хочу смотать воздухом. Прошлый раз мы до Хабаровска летели около двадцати часов. Сейчас мне будет очень некогда: хочу смотаться за 16 часов.
Он подумал, подсчитал в уме и, улыбаясь, сказал:
— А может быть, и в 15 часов уложусь.
— А машина?
— Что ж машина! Начинаю собирать. У меня сейчас нет машины. Развалилась. Вот я и стреляю потихоньку, как барахольщик. На одном заводе мне обещали крылышки дать, я им сразу и задание дал бачки поставить. Бачки заказал по блату на другом заводе. Фюзеляж выжму из Журавлева. Моторы возьму на испытание на заводе… С миру по нитке…
— Так это же все арапство.
— Чистейшей воды. Но до поры, до времени. Можно собирать на арапа, но готовиться и лететь на арапа нельзя. Тут надо все делать наверняка.
— А что тебе даст этот полет?
— Во-первых, чисто технический авиационный результат будет весьма солидным. Во-вторых — тогда можно будет через год податься и вокруг шарика.
— Что?! (я опешил)
— Да, да. Вот давай подсчитаем. Сколько Юз летел, я не помню?
— Кажется за 82 часа… (я ошибся: Юз летел 91 час).
— Сильно! Но побить можно. (Видно было, что расчет он делал впервые, со мной, вот в этот вечер). Посадки займут много времени. Садиться по утвержденной трассе надо в Москве, Омске, Номе, Нью-Йорке, Париже. Значит, четыре заливки. Сколько каждая может продолжаться?
— Часа два.
— Возьмем три. Итого — двенадцать.
— В Номе аэродром маленький.