Из книги Мип Гиз "Воспоминания об Анне Франк" (2)

[1] [2]

Франк разузнал адреса голландцев, вернувшихся из Берген-Белзена, и послал им письма. Так многие находили своих близких. Мы ждали известий каждый день. Когда я слышала шаги по лестнице, меня охватывала безумная надежда, что это Анна и Марго! 12 июня был день рождения Анны, ей исполнилось шестнадцать лет. Может, именно в этот день придет счастливая весточка? Но новостей по-прежнему не было.

А люди возвращались из лагерей. Пришел хозяин овощного магазина. Он ходил с трудом, оказалось, что отморозил ноги. Мы встретились, как старые друзья.

Магазины еще стояли пустые, все приобреталось по талонам. Наша фирма продавала в основном заменители продуктов, но их брали охотно.

Однажды утром в конторе мы с господином Франком просматривали почту. Я слышала, что он открыл какое-то письмо, и после этого наступила тишина. Я вся напряглась. И тут раздался ровный тихий голос: «Мип». Франк держал в руках листок бумаги. "Мип, я получил письмо от медсестры из Роттердама. Анны и Марго больше нет в живых". Меня охватило безысходное горе. Но тут я вспомнила о дневнике и вытащила из ящика стола тетради и листки, до которых никто не дотрагивался с тех пор, как мы нашли их в Убежище. Я протянула их господину Франку: "Вот, что осталось от вашей дочери Анны". Тот взял бумаги и исчез в своем кабинете. Спустя некоторое время он позвонил мне и сказал: "Мип, сегодня я никого не принимаю". "не беспокойтесь", — ответила я.

Когда господин Франк поселился у нас, он сказал: "Мип, обращайся ко мне теперь по имени, ведь мы — одна семья". Я согласилась, однако прибавила: "Дома я буду звать вас Отто, но на работе по-прежнему — господин Франк".

К сожалению, наши отношения с квартирной хозяйкой ухудшились, и мы решили искать новое жилье. Неподалеку от нас жила сестра Яна. Одна комната в ее квартире пустовала, и она предложила нам поселиться у нее. Мы с радостью согласились: найти жилье в Амстердаме было в то время непросто. Свободную комнату выделили Отто, мы с Яном поселились в комнате его сестры, а она сама спала теперь в гостиной.

Магазины по-прежнему пустовали, продавалось лишь самое необходимое. Я все же старалась из скудных однообразных продуктов ежедневно готовить что-то вкусное. Мы чувствовали себя усталыми, опустошенными, но пытались держаться. Мы мало говорили о прошлом, но знали и чувствовали, что общие воспоминания навсегда объединили нас.

Отто нашел старых друзей, к которым перед переездом в Убежище отвез часть своей мебели и вещей. Теперь мы могли все это забрать, и вот в нашей скромной квартире появился огромный французский маятник, антикварный шкаф и секретер. "Как бы радовалась Эдит, — сказал Отто, — если бы узнала, что эти семейные реликвии вернулись к нам".

"Красный Крест", наконец, опубликовал списки вернувшихся пленников концлагерей. В живых осталось только пять процентов! Из тех, кто сумел спрятаться, выжила по крайней мере треть. Мы узнали, что Фриц Пфеффер погиб в лагере Нойенгамме, и что Августа ван Пелс умерла в Бухенвальде или в Терезинштадте. Петер чудом пережил переход из Освенцима в Маутхаузен, но умер в лагере всего за три дня до его освобождения американцами.

От очевидцев мы услышали, что в Освенциме Анну и Марго разлучили с матерью. Девочек отправили в Берген-Белзен, где в начале 1945 года они заразились тифом. Марго скончалась в феврале или марте. Анна умерла несколько дней спустя.

Каждый вечер после ужина Отто уходил в свою комнату, где переводил фрагменты из дневника Анны на немецкий язык для своей матери, живущей в Базеле. Иногда он заходил к нам и восклицал, качая головой: "Мип, ты не представляешь, что Анна написала! Могли мы подумать, что у нее такой острый взгляд, что она так наблюдательна?". Но когда Отто предлагал почитать что-то вслух, я отказывалась. Я не могла себя заставить услышать живой голос моей младшей подружки, мне казалось, что у меня не выдержат нервы.

15 мая 1946 года Беп Фоскейл вышла замуж и уволилась с работы. Беп выросла в большой семье и всегда хотела иметь много детей. К своей огромной радости она почти сразу забеременела.

Мой возраст приближался к сорока, и думать о детях было уже поздно. На мои неосуществленные мечты о материнстве оказали влияние военные и предвоенные годы. В это страшное время я была рада, что у нас нет детей. После войны мы о детях никогда уже не говорили.

В декабре 1946 года мы решили, что пора искать другую квартиру: нельзя было дольше стеснять сестру Яна. Один наш давний друг, вдовец, господин ван Каспель жил в большом доме. Его девятилетняя дочка воспитывалась в интернате, и приезжала только по воскресеньям и праздникам. Ван Каспель предложил нам разделить дом с ним, и мы согласились. Разумеется, Отто Франк переехал с нами. "Я не хотел бы жить один, Мип, — сказал он, — с вами я всегда могу говорить о своих близких". В действительности Отто не часто говорил о погибших родных, но это редкие разговоры были чрезвычайно важны для него.

«…»

Каждое воскресенье господин Франк встречался с друзьями и знакомыми, которые, как и он, вернулись из концлагерей. На этих вечерах беседовали о многом: кто в каких лагерях побывал, каким транспортом был доставлен, кто выжил из родных. Но никто не делился личными переживаниями. Существовал негласный порог откровенности, через который никогда не переступали. Однажды Отто рассказал о дневнике Анны, и несколько присутствующих выразили желание его почитать. После некоторых сомнений Франк дал им фрагменты, которые переводил для своей матери и которые уже столько раз предлагал мне. Прочитав эти отрывками, один из друзей Франка попросил дать ему весь дневник, на что Отто, хотя не сразу, но согласился. Потом тот друг стал убеждать Франка, позволить почитать дневник историку Яну Ромейну. Франк долго отказывался, но в конце концов дал себя уговорить. Ромейн опубликовал большую статью о дневнике в газете «Пароль» и попросил у Франка разрешения издать записки Анны. Отто решительно отказался, но Ромейн не упокаивался. Он, а также друг, тоже прочитавший дневник, считали, что Франк обязан предоставить его голландцам, как мемуары необыкновенно талантливой юной девочки и уникальный военный документ.

Франк, вначале убежденный, что дневник имеют право читать лишь близкие ему и Анне люди, постепенно все больше прислушивался к их аргументам и, наконец, дал согласие. В 1947 году была издана сокращенная и обработанная версия дневника под названием «Убежище». Но даже тогда ни я, ни Ян не могли заставить себя прочитать его.

Первоначально книга была встречена с равнодушием: люди предпочитали поскорей забыть тяжелые военные годы и настороженно относились к свидетельствам о них. Но книга была переиздана и постепенно находила все более широкого читателя.

Жизнь постепенно входила в свою колею. Снабжение продуктами налаживалось, с улиц убрали мусор, заработал общественный транспорт.

Как-то быстро исчезли единство и солидарность, объединявшие людей во время войны: теперь каждый вновь принадлежал к своей партии, церкви и группе. Война изменила людей меньше, чем я ожидала.

Во время оккупации пустующие квартиры евреев на юге Амстердама были заселены другими людьми. Район, который раньше все называли еврейским, фактически перестал быть таковым. Да и весь Амстердам постепенно становился обычным современным городом, жители которого имели мало общего друг с другом.

"Опекта" теперь продавала натуральные продукты и заняла прочное место на рынке, что являлось в немалой степени заслугой ее директора, господина Франка. Но в последнее время он стал отходить от дел фирмы. Публикация дневников Анны требовала от него много времени и внимания. К тому же он получал огромное количество писем от читателей — как детей, так и взрослых — и отвечал на каждое.

Домашние заботы отнимали у меня немало времени и сил. Я делала покупки, готовила, стирала и гладила для себя и трех мужчин: Яна, Отто, господина ван Каспеля, а также для его дочки, приезжающей на выходные домой. Кроме того на мне лежали уборка дома и починка одежды.

Теплым летним днем 1947 года я в последний раз пришла в контору на Принсенграхт и распрощалась со всеми сотрудниками. Я уволилась: сочетать домашние дела с работой мне было не по силам. Я уже давно не была юной девушкой, которая когда-то, полная надежд, впервые вступила за порог «Опекты». Все в Амстердаме менялась, и я тоже.

Второе издание дневника Анны было полностью распродано, и готовилось третье. Теперь господина Франка уговаривали дать разрешение перевести дневник на другие языки, чтобы опубликовать его в разных странах мира. И вновь, преодолев колебания, он согласился: его воодушевила идея, что записки Анны будут доступны еще более широкой публике.
[1] [2]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.