Глава третья. ИЗГНАНИЕ С ОЛИМПА (1)

[1] [2] [3] [4]

Глава третья

ИЗГНАНИЕ С ОЛИМПА

Октябрьский пленум взбудоражил, взволновал всю страну. Слухи – один фантастичнее другого – поползли по городам и весям.

Если раньше Ельцин был широко известен лишь в Москве и Свердловске, то теперь о нем узнали даже в самых отдаленных закоулках Союза.

Из уст в уста передавалась история о каком-то уральском мужике , который наконец-то вывел зажравшихся коммуняк на чистую воду.

Текста его выступления никто не читал – в газетах по понятным причинам он не печатался – поэтому молва приписывала Ельцину самые невероятные заявления. Например, то, что он публично пропесочил уже порядком надоевшую всем Раису Максимовну. Обвинил Политбюро в невиданных привилегиях. Потребовал создать оппозиционную партию и установить свободу слова.[5]

Сначала по Москве, а потом и по Союзу в самиздате начал расходиться ельцинский доклад, причем сразу в нескольких вариантах. Ничего общего с реальной стенограммой он не имел, это был скорее образчик народного творчества, своеобразного эпоса, наподобие старорусских былин. (По одной из версий, впрочем, текст доклада был сфальсифицирован редактором «Московской правды» Михаилом Полтораниным и в таком виде запущен в заграничную прессу.)

Но людям хотелось верить в сказку о народном заступнике, и они вкладывали в ельцинские уста свои собственные мысли и помыслы. Как верх массовой любви – предприимчивые дельцы мгновенно наладили выпуск календариков с ликом опального секретаря: прежде подобных почестей удостаивался, пожалуй, один лишь Высоцкий.

Сам Ельцин легенды эти не только не опровергал, а, напротив, всячески культивировал. Своим соратникам и знакомым он рассказывал потом бог знает что, в стиле рыбацких баек, выдумывая совсем уж фантастические подробности. Особым успехом пользовался миф об обличении Раисы Максимовны, который он излагал всякий раз с новыми деталями.

(«Известно ли Горбачеву, что народ осуждает выпячивание его жены?» – спрашивают у Ельцина осенью 1989 года на встрече с избирателями. И тот, не моргнув и глазом, выдает: «Горбачеву лично я об этом говорил в то время, когда был в составе Политбюро».)

О Ельцине заговорили на Западе. Советский посол в Великобритании Загладин свидетельствовал, что даже «железная» Маргарет Тэтчер заинтересовалась таинственным русским бунтарем и изъявила желание с ним познакомиться. «Ельцина не следует игнорировать», – будто бы сказала она приближенным.

Впрочем, сам Борис Николаевич всего этого поначалу не оценил. Он искренне считал, что карьера его загублена, жизнь кончилась и ничего хорошего впереди уже не будет.

Откуда ему было знать пастернаковские строки:

И пораженья от победы
Ты сам не должен отличать…

Человеку не дано предугадать, что ждет его за поворотом. То, что кажется нам незыблемым и вечным, в одночасье может измениться с точностью до наоборот. Если стадо верблюдов поворачивает на Запад, последний верблюд становится первым – гласит восточная мудрость.

Когда в 1990 году первый секретарь украинского ЦК Владимир Ивашко был приглашен Горбачевым на пост заместителя генерального секретаря, он не помнил себя от радости. Эта новая, только что введенная должность сулила неограниченную власть и невероятные возможности.

А через год КПСС развалилась, об Ивашке забыли, и он скончался в тихой безвестности. Тогда как сменщик его Леонид Кравчук, занимавший до отъезда Ивашки скромный пост одного из секретарей ЦК КПУ, подобно большинству республиканских лидеров, благополучно стал первым самостийным президентом.

Вот тебе и птица удачи. Знать бы, где найдешь, где потеряешь…

В какой дыре мог оказаться Ельцин, не вылези он тогда на трибуну пленума? В тьмутараканьском провинциальном обкоме? В далеком, тридесятом посольстве? В бесполезном министерстве заборостроения?

Ну да ладно: моделировать несбывшееся будущее – дело бесперспективное. История, как известно, не терпит сослагательного наклонения.

Поговорим лучше о том, что произошло в действительности. Тем более что эта самая действительность оказалась фантастичнее любых прогнозов и предсказаний.

В это трудно поверить, но 3 ноября, уже после всех скандалов, Ельцин ни с того ни с сего отправляет вдруг Горбачеву письмо с просьбой оставить его в прежней должности.

Нормально, да? То есть сначала человек письменно просит его снять; затем устраивает кипеж на всю планету. А потом, как ни в чем не бывало, говорит: не обращайте внимания, я пошутил.

«Воспринять логику его поведения было просто невозможно, – подтверждает Горбачев. – Отменить решение пленума никто не имел права… В таких условиях попытка решить вопрос, что называется, “фуксом” была, по меньшей мере, странной».

Странной, еще как странной. Ведь, как выяснилось позднее, сразу после пленума Ельцин попросил секретарей МГК собраться без него, и бюро горкома порекомендовало забрать заявление об отставке.

Такого своеволия Горбачев спустить точно не мог. Оставить Ельцина – означало расписаться в собственной беспомощности. Этак каждый будет теперь творить все, что вздумается, устраивать бунты и мятежи, а потом, как нашкодивший школьник, смиренно просить прощения.

Не знаю уж, что заставило Ельцина вступать в переписку с генсеком. Он не мог не понимать, что назад хода нет.

На ум приходит лишь один вариант: Борис Николаевич рассчитывал выказать Горбачеву покорность и деятельное раскаяние. Чем черт не шутит: может, зачтется это, подкинут ему какую-нибудь приличную должность. Все одно – лучше, чем возвращаться на стройку.

Так оно, собственно, и случилось. Из кандидатов в члены Политбюро Ельцина убрали лишь в феврале – через три месяца. И работенку непыльную тоже нашли: союзного министра. Ответственности – ноль, зато почета и респекта – с избытком.

Впрочем, о столь благоприятном для себя исходе Борис Николаевич тогда еще не ведал. Напротив, он всячески терзался и мучался горбачевским молчанием, ведь на письмо его генсек никак не ответил.

Ельцин воспринял это как недобрый знак. Его охватила тяжелейшая депрессия. (И это, кстати, лишний раз доказывает, что знаменитое октябрьское выступление с Горбачевым согласовано не было.)

Правда, у него была возможность поговорить с генсеком напрямую – 7 ноября он, еще не изгнанный из Политбюро, вместе со всем ареопагом поднимался на трибуну Мавзолея, приветствовал колонны трудящихся – но вновь, как и в истории с октябрьским пленумом, Ельцин почему-то избегает прямых диалогов.

А 9 ноября он пытается… покончить жизнь самоубийством. Или – не покончить. Подать, например, сигнал бедствия, заставить обратить на себя внимание, ибо жалость на Руси способна творить чудеса…

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

К суицидальному поведению относят мысли, намерения, высказывания и действия, направленные на совершение самоубийства. В некоторых случаях суицидальные действия мотивированы необходимостью обратить на себя внимание и представляют собой как бы крик о помощи. Попытки с такой мотивацией редко заканчиваются смертью, так как совершающие их лица предпринимают защитные действия, например, не вскрывают вены, а совершают не опасные для здоровья порезы. В любом случае, попытка суицида – пример прямого аутодеструктивного поведения. Мысли о смерти – один из наиболее серьезных симптомов депрессии.

Обстоятельства того странного суицида мы подробно осветим чуть позже; тут есть, о чем поговорить и поразмыслить…

Пока же ограничусь лишь упоминанием, что был он госпитализирован, помещен в ЦКБ, и врачи констатировали, что опасности для жизни никакой нет. После чего прямо из больничной палаты, по настоянию Горбачева, его привезли на пленум МГК, где состоялся очередной акт политической трагикомедии. Было это 11 ноября…

От октябрьского пленума столичное мероприятие отличалось разве что масштабами.

Та же вереница ораторов, те же пылкие осуждения под пристальными взорами Горбачева и Лигачева (они специально пожаловали на пленум: насладиться триумфом).
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.