Дети с улицы Мапу (6)
[1] [2] [3] [4]Каждый вечер задерживался теперь Кестутис со своей лодкой в море, каждую ночь пела ему Юрате свои песни, звала его нырнуть вслед за ней в глубь моря и зажить вместе с ней в янтарном дворце. Много дней не поддавался рыбак на уговоры богини, однако в конце концов ее чудесный голос околдовал его, и он нырнул вслед за ней в глубину.
Увидел это Перкунае, и закипели в его душе злоба и зависть.
- За то, что ты опозорила свою честь, честь дочери богов, подарив свою любовь простому смертному, ты будешь страшно наказана, ибо велик твой грех.
Взял Перкунас один из самых больших и тяжелых своих громов и швырнул его в янтарный дворец.
Кестутис упал замертво, и труп его понесся по бурным волнам, а янтарный дворец разлетелся на мелкие кусочки.
С тех пор морские волны выбрасывают кусочки янтаря, а бедная Юрате по ночам выходит на берег собирать их и оплакивать своего любимого.
Шуля закончила рассказ, но веселая компания продолжает сидеть молча. Только негромкий плеск волн нарушает тишину.
- Пошли домой, а то еще встретим тут Юрате, - пытается расшевелить людей госпожа Вайс.
Она встает и тянет за собой Оните. Медленно поднимаются остальные, плененные старой литовской сказкой, которую им рассказала еврейская девочка.
Компания рассыпалась, каждый идет к себе домой. Остаются только Оните, ее мать и Янковский.
Оните чувствует, что мать чем-то встревожена: она убыстряет шаг, крепко держит девочку за руку и не отпускает от себя.
На пороге дома Софья Михайловна торопливо желает Янковскому спокойной ночи и направляется в свою комнату. Он останавливает ее в
берет за руку:
- Я хочу поговорить с вами.
У нее замирает дыхание. Уже несколько недель она замечает повышенное внимание к себе со стороны господина Янковского; он постоянно ищет ее общества.
Несмотря на все беды, выпавшие на ее долю, она все еще была красивой женщиной. Хорошее воспитание, отличные манеры и вкус особенно выделяли ее среди местных крестьян. Янковский, повидавший в молодости мир, мог сравнивать и оценить.
Держась за руку Шули, она отвечает дрожащим голосом:
- Пожалуйста, я к вашим услугам.
- Я хотел бы поговорить с вами наедине.
У Софьи Михайловны подгибаются колени.
- Может, отложим разговор? Час поздний, и я очень устала.
- Ладно, - неохотно соглашается он, - спокойной ночи.
Долго не может она заснуть. Сердце подсказывает ей, что над ее головой вот-вот разразится гроза. Шуля тоже не может заснуть. Глядя в темноту широко раскрытыми глазами, она прислушивается к вздохам матери. "Бедная мамочка", - думает девочка, и волна жалости окатывает ее сердце.
ДОКТОР КЛИМАС
Несколько недель прошло спокойно.
В воздухе носится аромат созревающих фруктов. Не успели собрать вишню, как поспели яблоки и сливы. Оните не устает любоваться красотой сада и ест фрукты, сколько душе угодно. Все свободное время проводит она в саду. Заброшенный в этом году, сад все же дал богатый урожай. Ветви прямо ломятся от обилия плодов.
Оните любит сидеть одна в саду и слушать пение птиц. Она поджидает их, спрятавшись в кустах, и разыскивает их гнезда. Особенно ей нравится следить за дятлом. Он сидит, упираясь хвостом в ствол дерева, долбит клювом кору, и стук разносится по всему саду. Иногда в сад залетает кукушка.
Вдруг Оните слышит за деревьями людские голоса. По привычке быть всегда настороже, девочка останавливается и прислушивается. К своему изумлению, она видит среди деревьев свою мать в сопровождении Янковского. Оба так заняты разговором, что не замечают ее. Не задумываясь, девочка прячется в сторонке.
Что-то против ее воли заставляет ее подслушивать разговор.
- Да, Софья Михайловна, - слышит она голос Янковского, - вы избегаете меня, ускользаете каждый раз, когда я хочу поговорить с вами.
- Это не совсем так, господин Янковский, просто я занята и очень устала. Работы много. Шуле кажется, что голос матери дрожит.
- Нет, вы меня избегаете. Вот и сейчас я вас позвал, а вы не остановились.
- Искала дочку, - отвечает Софья Михайловна.
- Чепуха, не пропадет ваша дочка. Мы с вами не дети, Софья Михайловна, понимаем, в чем дело.
Шуля видит, как Янковский берет мать за локоть.
- Софья Михайловна, зачем притворяться? Вам ведь тоже давно перевалило за восемнадцать, и седина блестит в волосах.
- Господин Янковский, я вас очень уважаю. В вашем доме я нашла кров и покой, но...
- Но?..
Софья Михайловна беспомощно оглядывается; взгляд у нее отчаянный, будто у пойманной птицы. Шуля выходит из своего укрытия. Лицо матери озаряет улыбка.
- Вот и моя дочка! - радостно восклицает она, - Где ты была все время?
Бросив на нее сердитый взгляд и что-то пробормотав, Янковский ушел.
Софья Михайловна работает по-прежнему. Собирает в огороде помидоры, срезает капусту, кормит кур, доит коров, выполняет все работы по дому и во дворе. Часами сбивает она масло: зажав деревянную посудину коленями, бьет сливки. Сливки сгущаются, жир отделяется от жидкости и сбивается в один кусок. Тогда Софья Михайловна вынимает его большой деревянной ложкой и сносит в погреб.
Похоже, что Янковский отстал от нее, он не пытается больше приблизиться к ней. Снова он хозяин, а она - простая работница, которую он кормит. Они друг другу не пара.
Иногда Софье Михайловне кажется, что тучи, омрачавшие ее жизнь, рассеиваются.
Шуля здорова и весела. Физический труд и жизнь на лоне природы пошли ей на пользу. Кашель пропал, как будто его и не было, щеки цветут свежим румянцем. "Хорошо здесь моей девочке, - думает госпожа Вайс, - хоть бы подольше так все оставалось".
Лето прошло, наступили осенние дни. В окна стучит дождь, ветер завывает под ветхой крышей, ревет море. Софья Михайловна и Оните возвращаются со двора в дом промокшие и дрожащие от холода. Обувь их порвана, одежда износилась. Оните простудилась и слегла.
Заглянув в комнату Софьи Михайловны, поня Елена нашла ее у постели дочери.
- Эх вы, городские... Дождик чуть промочил, и уже свалились в постель. Такая молодая, и болеет!
Потом посмотрела на встревоженное лицо матери, усмехнулась и добавила:
- Ничего, не волнуйся, Софья, заварю чаю с липовым цветом - сразу ей полегчает. А ты стань на колени да помолись святой деве. Молитва лучше всякого лекарства. Правда, у вас, русских, нет Бога в сердце.
Старуха напоила больную настойкой липового цвета, положила к ее ногам бутылку горячей воды, укрыла несколькими одеялами, которые принесла из своей комнаты, перекрестила и вышла. Однако легче Оните не стало. Ночью девочка бредила, тело ее пылало. Софью Михайловну охватил страх.
- Господи, - шептала она, - неужели Ты пошлешь мне это испытание и заберешь у меня мою девочку, последнюю мою надежду?
Шуля ворочается в постели и бормочет. С колотящимся сердцем мать прислушалась к ее словам, и ее пробрала дрожь.
- Не надо, - бормочет больная, - я не Шуля, я Оните. Не убивайте меня! Не стреляй в меня, Юозас! - вырывается крик у нее изо рта, и она пытается спрыгнуть с постели.
Госпожа Вайс, весь вечер и всю ночь не отходившая от кровати больной, падала от усталости и отчаяния. Что с ними будет, если бред девочки услышит кто-нибудь посторонний? Их тайна откроется, и тогда они погибли.
Что делать? - Господи, Боже мой!-ломает она в отчаянии руки. Мелькает мысль: молиться, просить милости Всевышнего. Но она смеется над собой: ведь она же неверующая... Никогда не была религиозной, тем более сейчас... Как это Бог, видя гибель целых народов, убийство женщин и детей, не разрушит небо и Землю?! Нет, нет никакого Бога... Нет на свете жалости и справедливости. Нет Бога, нет, - бьется она в отчаянии, - ничего нет, ничего!..
Так, в телесных и душевных муках проходит ночь.
Перед утром Оните успокоилась и как будто погрузилась в сон. Софья Михайловна тоже вздремнула, сидя на стуле у изголовья больной. Ее разбудил скрип двери. В комнату вошел Янковский, подошел к кровати, взглянул на больную девочку и сказал:
- Нужен срочно врач, Софья.
Женщина поднимает на него красные от бессонницы глаза:
- Господин Янковский, у меня нет ни гроша.
- Я заплачу. Сделаем все, чтобы поставить девочку на ноги.
- Чем я смогу отблагодарить вас за вашу доброту ?
- Ничего, мы христиане, наш долг - помогать ближнему в беде. Я готов помочь любому, кроме еврея.
- Почему? - тихо спросила госпожа Вайс.
- Не люблю евреев. Все евреи большевики. Продали Литву. Не нужны нам колхозы. Я бы сам их не выдал, но чтобы спасти - пальцем не пошевельну, добавил он.
Госпожа Вайс почувствовала холодок в сердце.
- Кто позовет врача? - спросила она с трепещущим сердцем.
- Поеду в город и привезу.
Когда он ушел, Софья Михайловна тщетно пыталась успокоиться. Внутри у нее все кипело.
Что мы им сделали ? Почему они нас так ненавидят? Какая у нас сила? Почему нас обвиняют в том, что мы будто бы направляем пути народов и стран? И этот Янковский - ведь он не невежда, а повторяет все эти глупости, как последний деревенский мужик.
Больная опять начала стонать и бредить. Софья Михайловна не спускает с нее глаз. Вдруг в душу закрадывается страх: что если девочка в бреду откроет их тайну врачу-литовцу? Это ведь будет не спасение, а гибель...
Лучше побежать сказать Янковскому, что дочке стало легче и не нужно врача. А если девочка, не дай Бог, умрет без врачебной помощи?..
Торопливо закутавшись в шаль, госпожа Вайс выбежала на двор искать хозяина. В дверях она столкнулась со старухой Еленой.
- Где господин Янковский, поня Елена?
Старуха бросила на нее подозрительный взгляд и недовольно проворчала:
- Какая вы нетерпеливая? Будто мир рушится. Что за переполох? Как будто кто-то умирает.