Дети с улицы Мапу (7)

[1] [2] [3] [4]

- Мама, - вскочила навстречу Оните, - скажи ему... Анатолий хочет уйти. В такую ночь. Не давай ему, он ведь еще слабый.

- Что случилось? - спросила Софья. Поколебавшись, он подошел к ней, взял ее обе руки и сказал:

- Сестра, вы же знаете, кто я. Оните тоже. Мое имя Анатолий Рубинштейн. Дома меня звали просто Толиком.

- Но... куда же ты пойдешь ночью? В такой мороз?

- Сестрица, от всего сердца спасибо вам за все. Достаточно я попользовался вашей добротой, даже слишком подвергал опасности вас и вашу дочку.

- Ладно. Куда пойдешь?

- Туда, откуда пришел, - в лес.

- Зачем приходил сюда?

- Сестренку спасать. В гетто была у меня сестра, семнадцати лет всего.

- Опоздал, - сказал он сдавленным голосом. - Ушла с транспортом.

- Доктор Квятковский знает, что вы еврей?

- Да, он меня знает с детства. Я подцепил тиф. Когда почувствовал, что вот-вот потеряю сознание, успел зайти к нему. Не знаю, что там со мной случилось... Очнулся уже в больнице.

- Ты хочешь уйти сегодня ночью? Ведь на дворе метель.

- Да такие ночи как раз для нашего брата, - печально улыбнулся он. Анатолий обнял покрасневшую Оните и поцеловал ее в щеку.

- Если вам придется отсюда удирать, постарайтесь добраться до Рудницкой пущи. Партизаны всегда охотно примут медсестру.

Он еще раз пожал им руки и взялся за ручку двери...

Однако дверь с шумом распахнулась, и в комнату ворвалась Викте, а вслед за ней мужчина в серой форме литовских нацистов - шауляй.

Шуля вскрикнула от страха: перед ними стоял Ионас, сын дворника из их старого дома на улице Мапу.

Викте давно уже подозревала, что Софья еврейка. Подозрение это еще больше окрепло, когда Анатолий перебрался в Софьину комнату. Она решила последить за ними. Как-то раз она рассказала своему знакомому Ионасу, который в то время служил в Вильно в полицаях, что Они-де хорошо знают Ковно, хотя по документам она из Шауляя. Викте не раз заводила разговор с Оните, расхваливала Ковно и приглашала девочку поехать посмотреть его. Забыв об осторожности, девочка ответила, что она знает Ковно.

- Разве ты из Ковно? - продолжала выпытывать Викте.

Оните запуталась в ответах.

- Я нюхом чую евреев, - рассмеялся Ионас.

Викте привела его на больничную кухню, когда Оните стояла у раковины и мыла посуду. Ионас разглядывал девочку незаметно для нее.

В первый момент он не узнал ее: за это время она выросла и похудела, круглое личико вытянулось. Он все смотрел на нее, и в нем зашевелилось какое-то смутное воспоминание.

- Но я знаю эту девчонку! Где же я ее видел?

Глаза у Викте загорелись:

- Ты должен увидеть мать... Решено было нагрянуть вечером к Софье в комнату.

Эта сцена длилась всего лишь долю секунды...

Неожиданно Анатолий ударил литовца кулаком между глаз. Ионас покачнулся, стукнулся головой о дверь, и упал. Этой секунды было Анатолию достаточно. Он выскочил во двор и исчез в темноте.

- Езус Мария! Спасите! - завизжала Викте.

- Держи его, жида! Держи! - заорал литовец. Быстро очухавшись от удара, он выскочил во двор вслед за Анатолием. Викте побежала за ним.

Софья и Оните стояли в оцепенении.

- Бежать отсюда... Бежать как можно скорее...

Софья торопливо набросила на дочку пальто, закуталась в толстую шаль, схватила узелок, который всегда держала наготове на всякий случай, и обе вышли из больничного двора через калитку на боковую улочку.

По-прежнему сыпал снег, на улице было пустынно. Но Софье и Оните казалось, что за ними гонятся. В их ушах еще звучали крики Ионаса в Викте.

- Беги, дочка, в монастырь, беги, - прошептала госпожа Вайс. - Спроси сестру Терезу. Она тебе поможет.

- А ты, мама, куда пойдешь?

- Не знаю, дочка, не знаю. Беги.

В конце улицы показалась человеческая фигура.

- Эй, стой!

Ночную тишину раскололи выстрелы.

Ноги сами несли Шулю по темным улицам. Пальто, в спешке наброшенное на плечи, давно соскользнуло и осталось позади. Снег засыпал платье. Но она продолжала бежать. Сколько времени это длилось, она не знала. В боку остро закололо, и она остановилась, тяжело дыша. Где она?

Огляделась. Она стояла в конце улицы, ведущей в гору. Впереди темнела роща, в ней маленькие домишки. Крыши укутаны снежным одеялом, окна закрыты ставнями.

Слезы покатились из глаз: одна, среди врагов, зимней ночью без теплой одежды и без гроша в кармане, без близкого человека. Куда пойти? К кому обратиться? Где мама? Кто знает, не поймали ли ее! Вспомнились слова матери:

"Беги, дочка, в монастырь, к сестре Терезе". Но где этот монастырь? Кажется, на другом конце города. Как туда добраться?

Шуля снова побежала, и ей стало теплее. Снегопад прекратился, небо прояснилось, высыпали звезды.

Все труднее становилось дышать, чаще и острее кололо в боку.

То и дело она останавливалась, чтобы перевести дух, и с трудом снова пускалась бежать.

"Что со мной? Заболела? - подумала она со страхом. - Если так, то я пропала".

Улица. С двух сторон высокие дома. В сером свете раннего утра они выглядят как чудовища.

- У всех есть дом... Люди спят в своих постелях. Одна я на улице. Мама, мамочка... - плакала она потихоньку, продолжая идти,

Вот и высокая стена с зелеными железными воротами. Шуля сделала еще несколько шагов и по колено провалилась в сугроб.

Вдруг она почувствовала, что стена покачнулась, железные ворота колыхнулись и всей тяжестью нависли над ней - вот-вот обрушатся на нее... Она хочет отбежать и не может сдвинуться с места.

- Мама, мамочка, - тихо шепчет она и опускается в снег у ворот.

А мать Шули в это время неподвижно лежала на улице позади больницы, и снег вокруг нее алел от крови...

РЕШАЮЩИЙ ПРЫЖОК

После того, как Шуля с матерью выбрались из гетто, Шмулик и его мать остались одни в квартире. Теперь пребывание в гетто еще больше тяготит Шмулика. Вечером, вернувшись с работы, он тоскливо бродит из угла в угол. Мать поднимает на него потускневшие глаза с покрасневшими от слез и бессонницы веками, Без слов ставит перед ним тарелку жидкого супа и молча уходит в свой угол.

У Шмулика сердце болит за нее. Хочется обнять ее, шепнуть ей на ухо слова утешения, но голос не слушается его. Однажды, решившись, он спросил: "Есть какие-нибудь весточки от Ханеле?" Однако мать изменилась в лице, услышав его вопрос, и он опустил голову и замолчал.

Сегодня его завернули от ворот, и он не вышел на работу. Шмулик сразу почувствовал, что приближается "акция". Страх смерти охватил гетто. Правда, улицы были пусты, но несмотря на это казалось, будто толпы людей бегут по ним, крича и толкаясь, в поисках спасения.

Подойдя к дому, он увидел, как литовские полицаи рассыпались по улицам гетто, врывались во дворы.

Мать стояла посреди комнаты, то укладывая что попало в узел, то снова вытаскивая вещи, не соображая, что она делает.

Он знал: жители их квартала должны выстроиться на площади. Если кого-нибудь найдут в квартире, застрелят на месте.

Шмулик стоит рядом с матерью среди сотен евреев с узелками и мешками. Вначале он поглядывал во все стороны, ища знакомых, но вскоре перестал. Летнее солнце печет голову. Мучает жажда. В передних рядах слышны крики: "Воды!" Кто-то падает в обморок.

Шмулик глянул на мать: она сидит на земле, положив голову на узел. Уснула? Или в обмороке? Солнце заходит. По небу плывут пурпурно-фиолетовые облака, постепенно становясь синими, затем серыми и наконец черными.

После жаркого дня ночь кажется холодной. Шмулик сел на землю рядом с матерью, прижавшись к ней спиной, и заснул.

Его разбудила мать. Мальчик вскочил на ноги и забросил узел на плечо. Передние ряды уже двинулись. Задние подталкивают их вперед.

- Куда?

Шмулику трудно понять, что происходит впереди.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.