История евреев с древнейших времен по шестидневную войну (12)

Чтобы предотвратить малейшее подобие власти, евреям запрещалось ездить к карете, иметь слуг-христиан и даже пользоваться услугами добрых соседей, чтобы те зажигали для них свечи в субботу. По всей Германии евреи, как за скот, должны были платить специальную пошлину, когда они пересекали границы бесчисленных мелких государств или въезжали в город. Часто их изгоняли из той или иной местности или разрешали оставаться там только днем. Когда евреи появлялись в суде, они должны были приносить присягу по особой унизительной формуле, и это сопровождалось оскорбительной церемонией. Еврейским книгам была объявлена война: их конфисковали, подвергали цензуре или безжалостно сжигали. В большей части Италии хранение Талмуда считалось уголовным преступлением, и ранние образцы еврейского книгопечатания зачастую изуродованы грубыми вычеркиваниями, сделанными каким-нибудь монахом, у которого было больше рвения, чем чувства меры. Всю христианскую Пасху, начиная со Святого Четверга, ворота гетто были наглухо заперты, и ни один еврей не смел показаться вне его стен. Каждый год во время римского карнавала толстые евреи нагишом должны были пробегать по центральным улицам города для увеселения горожан и горожанок. Под любым предлогом эти "бега" могли быть объявлены несостоявшимися и повторялись на другой день. Это унижение было отменено только в 1668 году, а специальная подать, установленная взамен него, уплачивалась еще чуть ли не двести лет. Хуже всего было то, что в соответствии с буллой Николая III от 1278 года, подтвержденной Григорием VIII в 1577 и 1584 годах, евреям приходилось регулярно посещать предназначенные для их обращения проповеди; При этом проверялось, не заткнули ли они себе уши ватой, а чиновники с тростями не давали дремать во время проповеди.

Однако лишь Германия с безжалостной логичностью и дьявольской изобретательностью довела систему издевательств в гетто до максимума. До какого-то момента евреи были полезны городу или государству, но затем их присутствие становилось излишним и вызывало недовольство. Официальное разрешение на жительство обычно давалось на определенное число семей, которое должно было оставаться неизменным. Но население, естественно, росло. Никакими постановлениями нельзя было регулировать рождаемость, но браки и число семей находились под строгим надзором. Только старший сын в семье имел право жениться и жить своим домом, отдельно. В других местах разрешения на женитьбу выдавались строго в соответствии с числом умерших. Во всяком случае, ни один еврей не мог жениться без официального разрешения. Таким образом, этой части человеческой расы отказывалось в самом святом и основном праве человека. К югу от Альп эта гнусная система никогда не применялась, но к северу от них она сохранялась еще долгие годы после того, как само гетто ушло в прошлое.

Свободные профессии были для евреев закрыты (хотя на счастливом острове Корфу им позволено было заниматься юриспруденцией). Точно так же закрыты были и почти все другие занятия и ремесла. Евреям не разрешалось торговать никакими новыми товарами. Дозволялась им лишь торговля старьем, что стало типичным еврейским занятием вплоть до наших дней. Не удивительно поэтому, что при таких обстоятельствах они прибегали к различным хитроумным уловкам, например, слегка надрывали совершенно новую одежду, чтобы ее можно было считать поношенной. Заняться текстильным или каким-либо, иным, производством значило, вызвать протест конкурентов, за которым обычно следовал запрет от властей. Лишь портняжным и сапожным ремеслом евреи обычно могли заниматься без помех, хотя им и запрещалось продавать свой товар непосредственно покупателям. Поскольку открывать магазины вне гетто евреям не разрешалось, им приходилось заниматься торговлей вразнос, что со временем стало чуть ли не их монополией. Бродячий торговец-еврей с коробом на спине стал в XVIII веке обычной деталью сельского пейзажа во всей Европе, вплоть до отдаленной Англии.

Невозможно было исключить евреев с их широкими международными связями из торговли драгоценными камнями и ювелирными изделиями; во многих местах она целиком находилась в их руках. Ростовщичество и торговля старьем были навязаны евреям сверху. Во многих итальянских городах (отличным примером служит Венеция) закон обязывал евреев содержать учреждение такого рода для блага городских бедняков, причем это являлось одним из основных условий существования в городе общины.

Там, где ограничения не были столь строгими, структура экономической жизни евреев была в общем такая же, как нееврейского населения. В Праге, например, издавна были четыре еврейских цеха: мясников, ювелиров, портных и сапожников. В крупных городах Польши (как в древности в Александрии или Иерусалиме) каждый цех имел собственную синагогу. В Люблине до сих пор сохранились синагоги, принадлежавшие когда-то медникам, портным, приказчикам и носильщикам.

Несмотря на все ограничения, евреи во все века с особым рвением занимались медициной. Часто звание врача сочеталось со званием раввина: молодые люди обычно изучали медицину в Падуанском университете и посещали лекции в знаменитом местном ешиботе. Туда стекались жаждавшие знаний бедные студенты из всех перенаселенных гетто Польши, и некоторые из них в дальнейшем становились известными врачами, как, например, лейб-доктор великого визиря в Константинополе.

Правда, врачам-евреям запрещалось заниматься лечением правоверных христиан. Однако в тяжелых случаях церковь закрывала на это глаза. Коронованные персоны и князья церкви больше считались со своим здоровьем, чем с церковными законами. К желтой шляпе врача-еврея не особенно присматривались, когда он входил в дом умирающего вельможи или когда его торопливо вводили даже в Ватикан.

3. Гетто представляло собой в полном смысле слова "государство в государстве". Оно осуществляло связь евреев с властью, игнорировавшей обычно отдельного человека. Община представляла интересы жителей гетто как единого коллектива; специально назначенным представителям поручалось действовать от имени общины в юридических и политических вопросах. Не следует полагать, что общины управлялись на демократической основе. Во главе ее стоял небольшой совет. Его избирал более крупный орган, в который входили все основные плательщики общинного налога; этот орган решал все важнейшие деда. При такой системе беднота вообще не имела голос" во внутренних делах общины. На юге Франция и а других местах, находившихся под сильным испанским влиянием, община (кроме беднейших слоев) делилась на три избирательных курии в соответствии с состоянием; каждая курия пользовалась равным голосом в управлении. Эта система давала непропорционально большой вес богатым слоям еврейского населения.

На руководстве общины лежала обязанность собирать тяжелый налог, который власти ежегодно взимали со всего еврейства. К этому добавлялись внутренние расходы самой общины: содержание синагоги, помощь беднякам, уход за кладбищем и уплата различным служащим, к которым относились служители культа (раввин в конце концов тоже стал служащим на жалованье), секретарь общины, синагогальный служка, человек, будивший по утрам евреев на молитву, шохет (резник), письмоносец и мусорщик. Помимо всего этого приходилось изыскивать средства для уплаты стражам у ворот гетто, в назначении которых евреи не участвовали и без услуг которых охотно бы обошлись.

Большие суммы, необходимые для покрытия всех этих расходов, взимались посредством прогрессивного налога на капитал или на доход, иногда на то и на другое вместе. В узком кругу, где все были не только соседями, но и конкурентами, невозможно было выяснить точную сумму дохода и приходилось при обложении налогом полагаться на совесть каждого. Условия обложения, значительно менявшиеся в зависимости от страны я города, часто, особенно в Италии, печатались в виде книжки для удобства налогоплательщиков. Кое-где предписывалось в особой проповеди подчеркивать нужды общины и порицать уклоняющихся от уплаты. Единственная мэра на случай неподчинения или мошенничества было отлучение от общины. В условиях жизни в гетто эта общественная мера воздействия была сильнее, чем любое физическое наказание и редко оказывалась неэффективной. Вместе с тем иногда бывало просто невозможно собрать непомерно большую требуемую сумму; в XVIII веке многие общины, в том числе и римская, оказались банкротами.

В значительной степени в результате налоговой автономии руководство общины внутри стен гетто было всесильным. Оно должно было следить за выполнением всех декретов властей, на нем лежала ответственность за поддержание порядка и за поведение отдельных лиц. С другой стороны, руководство общины имело власть разрешать спорные вопросы; оно могло обращаться к властям с просьбой удалить нежелательных пришельцев или подавить враждебные выступления. Одним словом, руководство общины управляло всей внутренней жизнью гетто, иногда даже подчиняя своему влиянию раввина. В Праге наиболее сильной организацией был еврейский суд, который пользовался полной властью в гетто и даже имел собственную тюрьму для наказания непокорных. В Праге имелась также еврейская ратуша, построенная в начале XVII века известным филантропом Мордехаем Майзелем, с башней и знаменитыми часами, на циферблате которых были еврейские цифры, вместо римских. (В этом отношении чешской столице, наверно, особенно повезло). В большинстве крупных гетто имелись свои бани, больницы, гостиные дворы - фактически все, что требовалось самостоятельному городу.
[1] [2] [3] [4]