ГЛАВА ШЕСТАЯ

[1] [2] [3]

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Джин и Рудольф вышли на привокзальную площадь. В глаза сразу бросилась вывеска агентства «Херц»1.

– Вон их агент и наша машина, – сказал Рудольф.

Портье в отеле в Париже позаботился обо всем на свете: о билетах в театр, лимузине для поездки по замкам Луары, о столиках в десяти разных ресторанах, о местах в оперу и на скачки в Лоншаме. Пораженная его стараниями Джин заметила: «У каждой четы новобрачных должен быть свой портье в Париже».

Носильщик, пошатываясь, донес их тяжелый багаж до автомобиля. Получив чаевые, он улыбнулся, хотя сразу было видно, что они американцы. В газетах писали, что в этом году французы американцам не улыбаются. Представитель агентства «Херц» начал было говорить с ними по-английски, но Рудольф заговорил по-французски, главным образом ради того, чтобы позабавить Джин, и с последними формальностями по поводу проката автомобиля «пежо» с открытым верхом было покончено на языке Расина. Рудольф купил мишленовскую туристическую карту Приморских Альп1 еще в Париже, и, сверившись с ней, рванул с места. Лучи теплого средиземноморского солнца освещали их непокрытые головы. Они проехали через белый город, вдоль кромки моря, через Гольф-Жуан, где некогда высадился Наполеон, через Жуан-де-Пэн, с его большими, еще в предсезонной спячке отелями, к отелю «Дю Кап», с изящными четкими очертаниями, фасадом кремового цвета, сверкающим своим великолепием на красивом зеленом холме среди высоких сосен.

Менеджер проводил их в апартаменты с балконом, с которого открывался прекрасный вид на спокойное голубое море ниже пригостиничного парка. Рудольф довольно холодно сказал:

– Все очень хорошо, благодарю вас.

С большим трудом он сдержался, не расплылся в широкой идиотской улыбке, глядя на все со стороны: на себя, Джин, менеджера. Как хорошо все мы разыгрываем свои роли в этом древнем, как мир, спектакле-мечте, подумал он. Только сейчас это была не мечта, а реальность. Большие, роскошно меблированные апартаменты. Здесь, казалось, и воздух был свежее и слаще. Менеджер, не просто менеджер, а такой, какого и трудно себе представить, да и сам Рудольф – куда богаче, куда сдержаннее и холоднее, куда лучше одет, чем тогда, когда в детстве предавался своим фантазиям; Джин в плотно облегающем фигуру парижском костюме куда красивее, чем та девушка из мечты, которая выходила на балкон, с которого открывался чудный вид на море, и нежно целовала его. Юношеские фантазии!

Менеджер, не переставая кланяться, вышел из номера. Носильщики разложили чемоданы на складных стульях в их гигантской спальне.

Серьезный, реальный человек с серьезной, реальной женой, он сказал:

– Выйдем на балкон.

Они вышли на балкон, и там, ярко освещенные полуденным солнцем, стали целоваться.

Их брак чуть было вообще не расстроился. Джин долго колебалась, не говорила ни «да», ни «нет». Каждый раз, когда он с ней встречался, он был готов предъявить ей ультиматум, но их встречи были крайне редкими, что было для него настоящими танталовыми муками. Его постоянно удерживала работа в Уитби и Порт-Филипе, и, когда он приезжал в Нью-Йорк, сидевшая на телефоне секретарша часто сообщала, что звонила Джин и предупредила, что ее не будет в городе, она уезжала снимать очередной репортаж. Однажды вечером он после спектакля увидел ее в ресторане с низеньким молодым человеком, с глазами-бусинками, с длинной гривой сальных волос и жесткой щетиной недельной давности на подбородке. В следующий раз, когда они встретились, он спросил ее, кто этот парень, и Джин, ничуть не смутившись, ответила, что это тот самый парень, с которым у нее был роман. На его вопрос, спит ли она еще с ним, Джин резко ответила, что, мол, это не его дело.

Какое все же унижение для него, Рудольфа, конкурировать с таким неопрятным типом. Ему не стало легче, когда Джин сказала, что это один из самых знаменитых, самых модных фотографов в стране. Тогда он разозлился и ушел от нее, решив не звонить первым, и ждал, когда она ему позвонит, она не звонила, и он, не выдержав мучений, сам позвонил ей, поклявшись себе, что только будет спать с ней, но ни за что на ней не женится.

Все его представления о своем собственном достоинстве сильно поколебались из-за такого равнодушия и наплевательского отношения к нему Джин. Только когда они оказывались в постели, она приводила его в восторг, как, судя по всему, и он ее. Только тогда он испытывал облегчение, отделывался от мрачного ощущения, что такая любовная связь унижает его достоинство. Его приятели в один голос утверждали, что все девушки одинаковы, они только и думают о том, чтобы поскорее выскочить замуж, и для этого все средства хороши. Чего же недостает в его характере, в его любовном опыте, в его сексуальной притягательности, вызывающей желание? Почему обе девушки, которым он сделал предложение, его отвергли?

Вирджиния Калдервуд только больше и больше запутывала дело. Ее отец прислушался к совету Рудольфа, отправил дочь в Нью-Йорк на курсы секретарей.

Только непонятно, когда она училась печатать на машинке и овладевала стенографией, потому что, когда Рудольф приезжал в Нью-Йорк и жил там в своей квартире, то в какое бы время он ни возвращался домой, всегда видел ее поблизости: то она пряталась в подъезде дома напротив, то делала вид, что прогуливается по улице. Она звонила ему по ночам, иногда по три, четыре раза, и самозабвенно бормотала в трубку: «Руди, я люблю тебя, я люблю тебя. Полюби меня, Руди, прошу тебя».

Чтобы избежать встреч с ней, он теперь, приезжая в Нью-Йорк, останавливался в разных отелях, но Джин по каким-то причинам наотрез отказывалась приходить к нему в отель, и таким образом он лишался и секса. Джин по-прежнему не разрешала ему звонить ей домой, и он до сих пор не видел комнату, в которой она живет, не видел ее подругу по квартире.

Вирджиния присылала ему длинные письма, приводившие его в ужас своими откровенными признаниями о ее сексуальном томлении. Она писала свои письма прозой, явно заимствованной из книг Генри Миллера, которого, по-видимому, старательно штудировала. Она посылала письма ему домой в Уитби, на его квартиру в Нью-Йорке, в главный его офис в торговом центре, и если бы одна из его секретарш случайно, по неосторожности, вскрыла хотя бы одно из них, старик Калдервуд перестал бы с ним разговаривать навсегда.

Рудольф рассказал Джин о Вирджинии, но она лишь засмеялась:

– Ах, какой же ты несчастненький, как плохо быть таким смазливым.

Однажды, когда они поздно вечером возвращались в его квартиру, он увидел Вирджинию, маячившую в темном подъезде напротив. Джин хотела подойти к ней и пригласить ее к нему выпить. Конечно, назло ему!

Все эти личные неурядицы, вполне естественно, отражались на его работе. Теперь ему приходилось перечитывать самые простые доклады по три или даже четыре раза, чтобы удержать их в голове. По ночам он плохо спал, метался, просыпался усталым. Впервые в жизни у него на подбородке высыпали прыщи.

На одной вечеринке в Нью-Йорке он встретил блондинку с пышной грудью. Около нее весь вечер увивались трое мужиков, но она ясно дала ему понять, что предпочитает уехать с ним. Он привез ее к себе, в район Восьмидесятых Восточных улиц, неподалеку от Пятой авеню. Она рассказала ему, что она богата, разведена, но, по существу, так одинока и так устала от преследований мужчин в Нью-Йорке и что находит его обалденно сексапильным (его покоробило такое ее выражение). После первого бокала вина они легли в кровать, и вдруг в самый ответственный момент его мужское естество отказало ему. Он вылез из бесполезной для него сейчас постели, сопровождаемый взрывом хриплого смеха партнерши.

– Тот день, когда ты приехала в Порт-Филип, чтобы сделать свои снимки, – сказал Рудольф Джин, – стал роковым в моей жизни.

Он названивал ей целый день, раз десять, двенадцать, но ему никто не отвечал. Он сидел, расстроенный, безутешный в своей гостиной. Еще раз, решил он, и если ее не окажется дома, пойду и просто напьюсь, стану приставать к женщинам, устрою драку в баре, а если увижу поблизости Вирджинию Калдервуд, то притащу в квартиру, хорошенько трахну ее, потом позвоню в психушку – пусть приезжают санитары со смирительными рубашками и забирают в психушку обоих.

Один гудок, второй, третий… Он уже хотел положить трубку, как услышал голос Джин:

– Алло!

– Что, у тебя испортился телефон? – спросил он нетерпеливо.

– Не знаю. Меня не было дома весь день.

– Не будет и всю ночь?

– Не думаю, – сказала она после короткой паузы.

– Мы увидимся? – Он был готов в бешенстве швырнуть трубку, если только она скажет ему «нет». Рудольф однажды признался, что он испытывает к ней два альтернативных чувства: ярость и восторг.

– Ты хочешь увидеться?

– Тогда в восемь, – предложил он. – Приезжай ко мне, я приготовлю что-нибудь выпить. – Выглянув из окна, он убедился, что Вирджиния поблизости не бродит.

– Видишь ли, – сказала она, – мне нужно принять ванну. – И мне не хочется спешить. Может, приедешь ко мне, и я сама приготовлю нам что-нибудь выпить?

– Боже, я слышу звон цимбал и серебристый голос труб.

– Не стоит демонстрировать свою образованность, – сказала, хихикнув, Джин.

– Какой этаж?

– Четвертый. Лифта нет. Придется подниматься по лестнице. Поосторожнее с сердцем. – Она повесила трубку.

Рудольф принял душ, побрился. Руки у него тряслись, и он довольно сильно порезал подбородок. Из пореза долго сочилась кровь, и он нажал кнопку звонка в квартиру на Сороковой Восточной улице только в пять минут девятого.

Дверь ему открыла девушка в голубых джинсах и свитере. Он ее никогда прежде не видел. Она сказала:

– Привет, меня зовут Флоренс. Джин! – крикнула она. – Пришел твой парень.

– Входи, Руди, – донесся до него через открытую дверь голос Джин, замирая в прихожей. – Я прихорашиваюсь.

– Благодарю вас, Флоренс, – сказал Рудольф, входя в комнату. Джин сидела голой перед столиком с небольшим зеркальцем на нем, подкрашивая ресницы. Он и не предполагал, что она их красит. Но ничего не сказал ей об этом. Не упрекнул ее и в том, что она предстала перед ним в чем мать родила. Он изумленно разглядывал стены. Почти каждый квадратный дюйм их поверхности занимали его фотографии: вот он улыбается, вот нахмурился, вот скосил на кого-то глаза, вот пишет что-то на планшете. Одни – маленькие, другие просто громадного размера – «крупешники». На всех фото он производил приятное впечатление. Это ему льстило. Ну, все кончено, подумал он, заранее ей благодарный. Она наконец решилась.

– По-моему, я видел этого парня, вот только где – ума не приложу.

– А я так боялась, что ты его сразу не узнаешь, – ответила Джин, продолжая заниматься своим делом, розовая, сбитая, грациозная.
[1] [2] [3]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.