14 (2)
[1] [2] [3] [4]Усмехнувшись, невысокий, сильный, мудрый Делани удалился, чтобы разобраться с инцидентом – ему сообщили, что один из гостей, английский поэт, перебрал мятного ликера и стал приставать к дворецкому.
Карлотта улыбнулась уже более открыто; в ее удлиненных зеленых глазах все явственней читалась благосклонность к Джеку.
По-моему, вечеринка близится к завершению, – сказала Карлотта. – Я собираюсь уходить. Ты меня не проводишь?
– С удовольствием, – ответил Джек. Этим он и ограничился в тот вечер.
Проводил Карлотту и расстался с ней у порога ее дома.
У меня были своеобразные представления о чести. В те годы.
Другой вечер. Они снимали в павильоне. Работа закончилась в двенадцатом часу, и Карлотта снова предложила Джеку отвезти ее домой, поскольку автомобиль актрисы после очередной аварии находился в мастерской – меняли облицовку радиатора. Она неплохо водила машину, но увлекалась скоростью и часто попадала в аварии.
Они молча ехали по извилистой дороге вдоль каньона в сторону дома Карлотты. Время от времени собака актрисы, громадная бельгийская овчарка, которую она брала с собой повсюду, тянулась с заднего сиденья к своей хозяйке, лизала ее шею; Карлотта отталкивала пса, произнося: «Черт возьми, Бастер, веди себя прилично». Тяжело, обиженно дыша, пес отодвигался назад; из его раскрытой пасти свисал длинный язык. Спустя некоторое время он терял способность сдерживать проявления своей любви к хозяйке и снова тянулся к ней.
Карлотта иногда посматривала на сидящего за рулем Джека; ее треугольное бледное лицо выражало насмешливый интерес. Джек уже в который раз с вечера свадьбы замечал этот ее взгляд – волнующий, ироничный, дразнящий. Джек старался не оставаться с ней наедине и не смотреть на нее слишком часто, но неизбывная энергия Карлотты, чувственность ее лица, оттенок недоброго любопытства на нем действовали на его воображение, преследовали в сновидениях.
– Ты прекрасно владеешь собой, да? – сказала Карлотта. – Не то что ласковый, простодушный старина Бастер.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Джек, прекрасно понявший смысл сказанного ею.
– Ничего, – смеясь, произнесла Карлотта. – Ничего. Ты случайно, живя на Востоке, не дал обет грубить киноактрисам?
Если я был груб, – церемонно произнес Джек, – прошу меня извинить.
– Ты хамишь тут всем, – обронила Карлотта, – за это тебя и любят. Это – город мазохистов. Чем сильнее их бьешь, тем большее удовольствие они получают. Не меняйся. Это убило бы твой шарм.
Ее манера говорить отличалась своеобразием. Она выросла в Техасе, в семье бурового мастера, у которого было семеро детей; отец Карлотты постоянно переезжал со своими домочадцами, словно цыган, с места на место в пределах штата, но в ее речи не было даже следов техасского акцента. Она два года, не жалея сил, занималась с учителем дикции, и теперь говорила, как выпускница лучшей английской школы; она сознательно не употребляла некоторые разговорные обороты, подхваченные уже здесь. У нее был низкий голос, который она умело использовала; многие мужчины, знавшие Карлотту, испытывали в ее присутствии смущение, неловкость, потому что она была способна в любой момент высмеять глупость или претенциозность. На съемочной площадке она была собранной, понятливой, самолюбивой, жестко отстаивающей свои интересы, уверенной в своем таланте, беспощадной к пытавшимся провести ее. Делани сразу сказал Джеку: «Я постараюсь защитить тебя от нее, но ты и сам не зевай. Если на мгновение расслабишься, она тотчас задавит тебя в кадре».
В ее теле, вызывавшем всеобщее восхищение, казавшемся нежным и девичьим, таилась сила атлета; Карлотта не жалела времени на занятия спортом, она следила за своим питанием, как чемпион по боксу в тяжелом весе, готовящийся к соревнованиям. Карлотте исполнилось двадцать шесть, но она могла выглядеть на восемнадцать, когда ей это было надо. Она много читала, правда, без всякой системы; наверно, Карлотта стремилась возместить недостаточность образования, которое получила дочь постоянно переезжающего с места на место буровика, и ее мозг был хранилищем всевозможных сведений и цитат из самых неожиданных источников. Всецело поглощенная своей карьерой, она не выходила замуж.
Все это Джек узнал о ней за последние несколько недель. Сначала он восхищался Карлоттой, потом желал ее и, наконец, влюбился. Но до сих пор не признавался ей в своих чувствах.
Забравшись по серпантину на вершину холма, Джек остановил машину возле большого белого дома. Собака заскулила, спеша выбраться наружу.
– О, Господи, – сказала Карлотта.
– Что случилось?
Карлотта указала на «кадиллак», припаркованный у входной двери.
Ко мне пожаловал гость, – сказала она. – Тебе нельзя заходить.
– Почему? – спросил Джек.
– Гость будет ревновать.
– Кто он?
Джек уставился на автомобиль. Он был новым, огромным, дорогим, но в Голливуде это ничего не значило. Его водитель мог наскрести тысячу долларов на первый взнос, надеясь разбогатеть в будущем. Сам Джек ездил на подержанном «форде» с откидным верхом.
– Кто он? – повторила Карлотта. – Неужели ты не знаешь?
– Нет.
– Ты меня разыгрываешь?
– Я обязан знать?
Карлотта рассмеялась; потянувшись к Джеку, она поцеловала его в лоб, как ребенка.
– Это за твою, – пояснила она, – беспрецедентную для Голливуда неосведомленность.
Она назвала ему фамилию владельца «кадиллака». Это был Катцер, хозяин студии, человек, придумавший Джеку псевдоним.
– Я полагала, это всем известно, – небрежно сказала она. – Это началось еще за два дня до потопа.
– Он тебе нравится?
– Перестань скулить, Бастер, – обратилась она к собаке. Катцер, разменявший пятый десяток, был женат и имел двоих детей. У него была лысина и маленькое брюшко; Катцер, как и любой другой человек его положения, внушал страх сотрудникам студии и служил для них объектом насмешек. Джек ни разу не слышал, чтобы кто-то заявил о своей симпатии к Катцеру.
– Скажем так, – произнесла Карлотта, – сегодня он мне не нравится.
– Передай ему от меня привет, – упавшим голосом сказал Джек. – Спокойной ночи.
Карлотта приоткрыла дверь машины, потом решительно захлопнула ее.
– Я не хочу сейчас с тобой расставаться, – сказала она. – Я хочу еще выпить.
– Я уверен, там найдется бутылка, – заметил Джек, указывая на дом.
– Я хочу выпить с тобой, – сказала Карлотта. – Только с тобой. И не будь ты таким надутым. Успокойся, Бастер, не шуми.
Она прильнула к плечу Джека.
– Ты знаешь, как отсюда доехать до твоего дома, Джек? спросила она.
Джек бросил взгляд на таинственное, темное здание с зашторенными окнами и дорогим сверкающим лимузином у подъезда. Затем он завел мотор «форда», быстро развернулся и поехал вниз по извилистой горной дороге.
Джек снимал квартиру в доме, расположенном в другой части Беверли-Хилз, ниже уровня канатной дороги. Здание имело форму каре, войти в подъезд можно было через арку и густой сад, разбитый во дворе и рассеченный надвое гравийной дорожкой.
Остановив машину, Джек увидел владельца соседнего коттеджа. Человек в подтяжках и рубашке с короткими рукавами сосредоточенно поливал лужайку. Трудно было сказать, что выгнало его в столь поздний час на улицу – любовь к земле или отвращение к домашнему очагу.
Они вышли из «форда» и вслед за принюхивающейся собакой направились через арку во внутренний сад. Кое-где еще горел свет, а из одного окна доносились звуки радио – эстрадный ансамбль исполнял «Валенсию». Воздух был насыщен ароматом лавровых деревьев и эвкалиптов. Джек открыл дверь своей квартиры и тотчас зашторил окно, чтобы соседи не увидели их. Прежде чем он повернул выключатель, Карлотта преградила ему путь к стене и замерла в темноте.
– Ну, сейчас, – сказала она.
Он обнял ее и поцеловал. Держа Карлотту в своих объятиях, он почувствовал, что собака обнюхивает его брюки. Он вспомнил, как они целовались на съемочной площадке, под лучами прожекторов, перед объективом камеры, в присутствии других актеров, парикмахеров, звукооператоров, электриков. Теперь число наблюдателей сократилось до одного. Эта мысль помешала ему получить максимальное удовольствие от объятий.
Словно угадав, о чем думает Джек, Карлотта оттолкнула его и коснулась кнопки на стене. Раздалось жужжание, но свет не зажегся.
– Что это? – недоумевающе спросила она.
– Отопление, – пояснил он.
Джек включил лампу, стоящую на столе возле окна, и, к своему удивлению, обнаружил, что у Карлотты на лице остался грим. Он забыл, что они оба только что снимались. Джек посмотрел на себя в зеркало. Его лицо было восковым, ненатуральным, лишенным признаков какого-либо определенного возраста. Отвернувшись от зеркала, он увидел, что Карлотта уже забралась на диван с ногами; она подтянула колени к подбородку.
– Ты обещал, что дашь мне выпить, – сказала она.
Он ушел на кухню и принес оттуда бутылку виски, два бокала и графин с водой. Актриса обвела неодобрительным взглядом комнату; Джек понял, какой неуютной, голой показалась она Карлотте.
Когда люди приезжают сюда впервые, – сказала Карлотта, – они всегда выбирают для себя подобное жилье. Я называю это антидомом.
Она взяла протянутый Джеком бокал и сделала глоток.
– Мы оба выглядим ужасно, – сказала она, коснувшись грима, лежащего на ее лице. – Правда, Бастер?
Собака вытянулась в центре комнаты и смотрела на Карлотту; услышав свое имя, Бастер вильнул хвостом.
– Люди боятся пускать здесь корни, – быстро проговорила она. Впервые с момента их знакомства Джек видел ее неуверенной, смущенной.
– Они чувствуют, что под яркой зеленой травой находится нездоровая почва, а вода в здешних бассейнах отравлена.
Она указала рукой, сжимающей бокал, на темную резную мебель, на зеленоватые оштукатуренные стены.
– Этой квартире требуется женская рука.
Карлотта изучающе, неуверенно посмотрела на Джека; ее светлые волосы свободно падали на плечи, обтянутые свитером.