Пестрая компания (сборник рассказов) (5)

Дверь, через которую он вошел сюда, отворилась, и на пороге появился какой-то мужчина. Громко хлопнув дверью, быстро, через всю комнату подошел к письменному столу. Потом, резко повернувшись на каблуках, в упор посмотрел на Гарбрехта.

-- Так, так,-- он улыбался, голос звучал радушно, даже приветливо,-вот и вы. Простите, что заставил себя ждать. Ужасно, ужасно сожалею.

Он просто весь сиял, и от того места, где он стоял перед столом, до Гарбрехта, казалось, почти физически доносилась теплота излучаемого им гостеприимства. Коренастый, небольшого роста, с розоватым, правда, немного бледным лицом, шелковистыми длинными волосами,-- видимо, отрастил их, пытаясь скрыть все более заметную тенденцию к облысению. Похож на миловидного помощника мясника, несколько перезревшего для такой работы, или на силача в акробатическом номере в маленьком, захудалом цирке -- того, который стоит внизу, а остальные взгромождаются на его крепкую спину. Гарбрехт встал и, сощурив глаза, пытался его получше разглядеть, вспомнить -- видел ли когда-нибудь прежде этого человека.

-- Нет, нет, зря стараетесь!-- Силач размахивал пухлыми руками.-- Нет, мы никогда прежде не встречались, не стоит понапрасну напрягать мозги. Садитесь, садитесь, прошу вас! Прежде всего удобства, все остальное -потом.-- Легкими, воздушными прыжками проскакал через всю комнату и почти силой усадил Гарбрехта на стул.

-- Этот урок мы усвоили от наших друзей американцев. Как и работать спустя рукава. Вы только посмотрите, чего они только не добились просто сидя бульшую часть времени на своем копчике на стуле.-- И громко захохотал, словно давая понять, что такую ужасно смешную шутку нельзя не оценить по достоинству.

Совершил несколько легких, воздушных прыжков в обратном направлении, демонстрируя изящную походку, вспорхнул и сел на большой кожаный стул, стоявший за письменным столом. При этом он все время сиял, глядя на Гарбрехта.

-- Позвольте мне сказать,-- начал Гарбрехт,-- что я не имею ни малейшего представления, по какой причине меня попросили прийти сюда. Я пришел,-- продолжал он, осторожно подбирая слова,-- только потому, что эта молодая дамочка меня сильно заинтересовала, к тому же у меня выдался свободный часик, в любом случае вот...

-- Довольно, довольно.-- Незнакомец с солидным видом раскачивался взад и вперед на своем скрипучем кожаном стуле.-- Вы ведь пришли -- ну и ладно. Я счастлив. Очень, очень рад. Весьма доволен. Сигаретку? -- И сделав резкое движение, протянул ему бронзовую коробку с сигаретами, лежавшую на столе.

-- Нет, не сейчас, спасибо,-- отказался Гарбрехт, хотя ему ужасно хотелось закурить, аж в горле свербило.

-- Ах так!-- Толстячок широко улыбнулся.-- Какая редкость! Единственный немец, отказавшийся от сигаретки после капитуляции. Надо же! Ну да ладно...-- взял из коробки сигарету, ловко зажег.-- Прежде представимся друг другу, лейтенант. Меня зовут Антон Сидорф. По званию -- капитан, дивизия Германа Геринга. Я сохраняю такой титул.-- И снова, еще шире, улыбнулся.-Человек сохраняет от войны все, что может.

-- Насколько я понимаю,-- сказал Гарбрехт,-- вам известно мое имя.

-- Да, конечно.-- Казалось, Сидорф внутри просто весь бурлил от рвущегося наружу юмора.-- Да, конечно, знаю. Да, да, знаю. Я столько слышал о вас! Просто рвался на встречу с вами. Ну а рука...-- вдруг со смешливого он перешел на торжественно-серьезный тон.-- Где же это случилось?

-- В Сталинграде.

-- Ах, в Сталинграде!-- повторил Сидорф с таким чувством, словно говорил о зимнем курорте, где ему довелось провести чудесный отпуск.-- Много хороших душ загублено там, много невинных душ. Просчет. Один из многих. Тщеславие. Самая ужасная вещь в мире -- тщеславие победоносной армии. Какая потрясающе интересная тема для историков -- роль человеческого тщеславия в военных катастрофах. Вы со мной согласны? -- Он жадно пожирал глазами Гарбрехта.

-- Капитан,-- холодно отвечал Гарбрехт,-- я не намерен сидеть здесь весь день.

-- Само собой!-- с готовностью отозвался Сидорф.--Естественно. Вам, конечно, любопытно узнать, для чего я вас сюда пригласил? Понимаю.-- Он попыхивал все быстрее своей сигаретой, и над его головой, над бледным лицом плавали перед разбитым зеркалом кольца дыма. Вдруг он вскочил и сел на край стола, устремив по-мальчишески озорной взгляд на Гарбрехта.-- Ну,-- он не утрачивал пока своего радушия,-- какой смысл сейчас что-то скрывать? Дело прошлое. Я вас знаю. Знаю, какой отличной репутацией пользовались вы в нашей партии...

Гарбрехт почувствовал, как холодный комок подкатывает к горлу.

По-видимому, все значительно хуже, чем он ожидал.

-- ...Какая многообещающая карьера до этого заслуживающего сожаления несчастного случая в Сталинграде,-- плавно продолжал Сидорф,-- преданный, оправдывающий доверие офицер и так далее. По-моему, нет смысла входить в детали по этому поводу, как вы думаете?

-- Нет,-- согласился Гарбрехт,-- не стоит.-- Он встал.-- Если вам все равно, то мне хотелось бы, чтобы вы больше об этом не упоминали. Все это в прошлом, и, как я надеюсь, обо всем этом вскоре будет забыто.

Сидорф захихикал.

-- Что вы, что вы! -- легко упрекнул он его.-- Ни к чему быть таким осторожным в общении со мной! Для таких людей, как вы и как я,-- и сделал широкий, великодушный жест,-- ничто никогда не забывается. Человек, который говорил то, что говорили мы, делал то, что делали мы; на протяжении стольких лет хорошо оплачиваемый партийный чиновник, отличный солдат, настоящий немец...

-- Меня больше не интересует то,-- объявил громко, чувствуя, что это все равно не поможет, Гарбрехт,-- что входит в ваши понятия о настоящем немце.

-- Дело не в том, что вас интересует или не интересует, лейтенант,-Сидорф все еще широко улыбался, гася свою сигарету.-- Прошу меня простить. Дело в том, что должно быть сделано. Ведь просто, не так ли?

-- Я не намерен ничего делать!-- упрямо стоял на своем Гарбрехт.

-- Прошу меня великодушно простить еще раз.-- Сидорф со счастливым видом беззаботно раскачивался взад и вперед, сидя на краю стола.-- Есть кое-какие пустяковые задания, которые нужно выполнить, и вы для этого можете оказаться человеком весьма полезным. Прошу прощения, но вы их выполните. Вы работаете на русских, собираете для них информацию в Американской зоне оккупации. Полезный паренек, ничего не скажешь. Но вы еще работаете и на американцев, собираете для них информацию в Русской зоне.-- Сидорф все еще глядел на собеседника, излучая счастье.-- Как вам повезло!

Гарбрехт принялся горячо отрицать это, но, поняв, что все его усилия бессмысленны, только недоуменно пожал плечами. Выход, конечно, найти можно, но отрицания бесполезны.

-- Мы тоже, по крайней мере несколько человек из нас, могли бы с большой пользой для себя использовать подобную информацию.-- Теперь голос Сидорфа становился все тверже, все жестче, в нем звучало только слабое эхо первоначальной веселой расположенности -- так стихает взрыв смеха в дальнем конце аллеи в холодную, непроглядную ночь.-- В данный момент у нас, конечно, не такая большая организация, как у русских; пока мы не столь хорошо экипированы, как американцы... но мы куда больше... куда больше,-- он фыркнул, подыскивая нужное слово,-- любопытны и куда более тщеславны.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Гарбрехт уставился на заплывшую жиром лысоватую голову с бледным лицом на фоне разбитого зеркала, с множеством действующих на нервы, странных отражений. Будь он здесь один, наверняка, уронив голову на грудь, заплакал бы, как случалось с ним довольно часто последнее время, причем без всякой видимой причины.

-- Почему бы вам не остановиться, не образумиться? -- выдавил он через силу.-- Какой в этом смысл? Сколько раз вы уже биты?

Сидорф ухмыльнулся.

-- Ну, еще разок, во всяком случае, не помешает. Как вы оцениваете мой ответ -- находчивый?

-- Я на это не пойду!-- твердо произнес Гарбрехт.--Я со всем покончу! Не желаю больше принимать в этом участия.

-- Прошу прощения,-- веселость вновь вернулась к Сидорфу,-- однако должен заметить, что вы ни с чем никогда не покончите. Какой все же ужас -разговаривать в таком тоне с человеком, который отдал свою руку за любимый фатерлянд! -- В его тоне чувствовалась притворная жалость.-- Боюсь, однако, что русским станет известно ваше подлинное имя, то положение, которое вы занимали в партии начиная с тридцать четвертого года; им станет известно о ваших заигрываниях с американцами, и они, по-видимому, с большим удовлетворением узнают, что вы были адъютантом начальника концентрационного лагеря в Майданеке зимой сорок четвертого, когда несколько тысяч людей уничтожено по приказу, на котором стояло ваше имя.

Сидорф весело, негромко постукивал каблуками ботинок о ножку стола.

-- Тем более что они только что приступили к проведению трибуналов над военными преступниками... и эти, новые, продлятся уже не десять месяцев, смею вас заверить, лейтенант. Прошу меня простить за такую манеру разговора с вами, но даю вам твердое обещание больше не говорить о таких вещах.

Соскочив с края стола, он прошелся по диагонали комнаты своей быстрой походкой.

-- Разделяю ваши чувства,-- тихо признался он.--Часто меня одолевают точно такие: все, кончено, раз и навсегда! Но покончить со всем не так просто, даже невозможно. Вы сами в этом очень скоро убедитесь и будете за это нам очень и очень благодарны.

-- Что вы хотите от меня? -- нервно задал вопрос Гарбрехт.-- Что я должен сделать?

-- Так, пустяки. По сути дела, ничего. Просто каждую неделю являться сюда ко мне и сообщать обо всем, что вы донесли русским и американцам. Ну, само собой разумеется, и о том, что они будут вам говорить. Вся работа займет не больше пятнадцати минут. Не так уж много. Вот и все. Больше ничего.

-- Пятнадцать минут в неделю!-- рассмеялся Гарбрехт, сам того не ожидая.-- Больше ничего!
[1] [2] [3] [4]