Предайте павших земле (3)

ДИН. Нет, мама...

МИССИС ДИН. Детка, послушай меня, я - твоя мать... Позволь им похоронить тебя. Могила - это мир и покой для измученной души. Какоето время спустя ты забудешь о смерти и будешь помнить только жизнь, которая ей предшествовала. А так... ты ничего не забудешь... Ты будешь вечно ходить с незаживающей раной, не зная покоя. Ради твоего блага, и моего, и твоего отца... детка...

ДИН. Мне было только двадцать, мама. Я еще ничего не успел сделать. Еще ничего не увидел. У меня даже не было женщины. Я провел двадцать лет, готовясь стать мужчиной, а потом они убили меня. Навсегда остаться ребенком - в этом нет ничего хорошего, мама. Пока ты ребенок, ты не живешь понастоящему. Ты отбываешь время, ждешь момента, когда станешь мужчиной. Я ждал, мама, но меня обманули. Произнесли мне речь, сыграли на трубе, одели в форму, а потом убили.

МИССИС ДИН. Детка, детка, так тебе не будет покоя. Пожалуйста, разреши им...

ДИН. Нет, мама.

МИССИС ДИН. Тогда, хоть раз, чтобы я запомнила... дай мне взглянуть на твое лицо, лицо моего мальчика...

ДИН. Мама, снаряд упал близко. Тебе не захочется смотреть на лицо человека, рядом с которым разорвался снаряд.

МИССИС ДИН. Дай мне взглянуть на твое лицо, Джимми...

ДИН. Хорошо, мама... Смотри! (Поворачивается к ней лицом. Зрители не могут видеть его лица, но на мгновение тонкий, яркий луч сверху "бьет" в голову ДИНА. МИССИС ДИН наклоняется вперед, смотрит. Тут же еще один луч бьет снизу, еще два справа и слева. Они словно имитируют удары, и от каждого миссис Дин отшатывается, словно видит, как на ее глазах бьют сына. На мгновение над сценой повисает абсолютная тишина. Потом из груди миссис Дин исторгается низкий, протяжный стон. Прожектора продолжают светить. Стон миссис Дин переходит в вой, потом крик. Она подается назад, закрывает лицо руками, кричит и кричит. Затемнение. Крик затихает, но медленно, как сирена уезжающей патрульной машины). Прожектор освещает ТРЕТИЙ ТРУП, РЯДОВОГО УЭБСТЕРА, и его жену, коренастую, грустную, маленького росточка женщину.

МАРТА УЭБСТЕР. Скажи чтонибудь.

УЭБСТЕР. Что ты хочешь от меня услышать?

МАРТА УЭБСТЕР. Чтонибудь. Что угодно. Только говори. У меня мурашки бегут по кожи, когда я вижу, что ты стоишь... в таком виде...

УЭБСТЕР. Даже теперь... после всего... нам нечего друг другу сказать.

МАРТА. Не говори так. Ты так говорили, когда ты был жив... В твоей смерти моей вины нет...

УЭБСТЕР. Нет.

МАРТА. Наши отношения не ладились и при твоей жизни. Ты никогда со мной не разговаривал и смотрел на меня так, словно я постоянно мешала тебе.

УЭБСТЕР. Марта, Марта, да что теперь об этом говорить?

МАРТА. Я хотела, чтобы ты знал. А теперь, полагаю, ты намерен вернуться, тереться рядом и окончательно погубить мою жизнь.

УЭБСТЕР. Нет, возвращаться я не собираюсь.

МАРТА. Тогда чего..?

УЭБСТЕР. Я не могу тебе этого объяснить, Марта...

МАРТА. Не можешь! Ты не можешь этого объяснить своей жене. Но наверняка сможешь объяснить этим грязным бездельникам в твоих паршивых мастерских и собутыльникам в салуне на Эфстрит...

УЭБСТЕР. Пожалуй, что смогу. (Мечтательно). Многое виделось яснее, когда я говорил с парнями за работой. И в салуне на Эфстрит меня понимали. Как это было здорово. Суббота, вечер, перед тобой кружка пива, напротив сидит один или двое мужчин, которые говорят на твоем языке, идет ли речь о Крошке Рут, новой системе подачи масла на "форде" или нашем участии в грядущей войне...

МАРТА. Я бы могла тебя понять, будь ты богат и у тебя была интересная жизнь. Но ты был беден... под ногтями всегда чернела грязь, ты едва зарабатывал на кусок хлеба, ненавидел меня, свою жену, не мог находиться со мной в одной комнате... Не мотай головой, я знаю. И все хорошее, что ты можешь вспомнить в своей жизни - кружка пива в субботний вечер, которую ты выпивал в компании таких же голодранцев...

УЭБСТЕР. Этого больше чем достаточно. Тогда я об этом не думал... но теперь знаю, что был счастлив.

МАРТА. Счастлив там... не не в собственном доме! Я это знаю, пусть ты никогда этого не говорил! Что ж, я тоже не была счастлива! Жить в трех чертовых комнатах, в которые солнце заглядывает пять раз в году! Наблюдать за тараканами, пирующими на стенах! Хорошенькое счастье!

УЭБСТЕР. Я делал все, что мог.

МАРТА. Восемнадцать долларов и пятьдесят центов в неделю! Твой максимум! Восемнадцать с половиной долларов, сгущенное молоко, пара туфель за два доллара в год, страховка на пятьсот долларов, мясной фарш. Господи, как же я ненавижу мясной фарш. Восемнадцать с половиной долларов, страх перед всеми и каждым: лендлордом, газовой компанией, беременностью. А почему я не могла забеременеть? Кто говорит, что мне не следовало беременеть? Восемнадцать с половиной долларов, какие уж тут дети!

УЭБСТЕР. Я бы любил нашего ребенка.

МАРТА. Неужели? Ты об этом не сказал ни слова.

Уэбстер. Это хорошо, иметь ребенка. С ребенком можно поговорить.

МАРТА. После свадьбы... поначалу... я думала, что у нас будет ребенок.

УЭБСТЕР. Да, я тоже. Я выходит из дома по воскресеньям и наблюдал, как другие мужчины гуляют со своими детьми в парке.

МАРТА. Ты так многого мне не говорил. Почему молчал?

УЭБСТЕР. Стыдился. Я ничего не мог тебе дать.

МАРТА. Прости меня.

УЭБСТЕР. Сначала все выглядело прекрасно. Я, бывало, улыбался про себя, когда шел рядом с тобой. А другие мужчины смотрели на тебя.

МАРТА. Как давно это было.

УЭБСТЕР. Ребенок мог бы многое изменить.

МАРТА. Нет, не мог. Не обманывай себя, Уэбстер. У Кларков, которые живут внизу, четверо, но им это не помогает. По субботам Кларк заявляется домой пьяный, бьет детей ремнем, бросает тарелки в жену. Беднякам дети не помогают. Никто и ничто не помогает беднякам! Я достаточно умна, чтобы не заводить больных, грязных детей, имея восемнадцать с половиной долларов...

УЭБСТЕР. Это же не на...

МАРТА. В доме должен быть ребенок. В чистом доме с битком набитым холодильником. Почему я не родила ребенка? У других есть дети. Даже в войну другие женщины заводят детей. Они не трясутся от ужаса всякий раз, когда отрывают страничку календаря. Их везут в прекрасные больницы на комфортабельных машинах "скорой помощи", они рожают на цветных простынях. Что есть в них хорошего, что так нравится в них Богу, если Он предоставляет им все возможности заводить детей?

УЭБСТЕР. Они не выходят замуж за автомехаников.

МАРТА. Нет. Их мужья не зарабатывают восемнадцать с половиной долларов в неделю. А теперь... теперь все еще хуже. Твои двадцать долларов в месяц. Тебя забрали в армию, чтобы убить, а я получаю двадцать долларов в месяц. Целыми днями стою в очереди за батоном хлеба. Забыла, какой у масла вкус. Раз в неделю стою в очереди под дождем за фунтом гнилого мяса. Вечером прихожу домой. Говорить не с кем, просто сижу, наблюдаю за тараканами в свете одной маленькой лампочки, потому что правительство должно экономить электроэнергию. Тебе пришлось уйти и ты оставил меня одну. Зачем мне эта война, если я должна сидеть в полном одиночестве и мне не с кем поговорить? Зачем тебе эта война, если тебе пришлой уйти и...

УЭБСТЕР. Именно поэтому я сейчас и стою, Марта.

МАРТА. Почему ты так долго соображал? Почему все понял только теперь? Почему не месяц тому назад, год, десять лет? Почему ты не встал тогда? Почему ждал, пока тебя убьют? Ты живешь на восемнадцать с половиной долларов в неделю, с тараканами, не говоришь ни слова, а потом, когда тебя убивают, встаешь! Дурак!

УЭБСТЕР. Раньше я этого не понимал.

МАРТА. В этом ты весь. Ждешь до тех пор, когда уже поздно чтото делать! Что встать, полным полно живых мужчин! Хорошо, поднимайтесь! Пора тебе заговорить. Пора вам всем, зарабатывающим по восемнадцать с половиной долларов в неделю подняться, и за себя, и за своих жен, и за детей, которых они не решились родить! Скажи им всем, пусть встают! Скажи им! Скажи им! (Она кричит. Затемнение).

Прожектор освещает ПЕРВОГО ГЕНЕРАЛА. Он зажимает руками рот.

ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ. Не сработало. Но никому ни слова. Ради Бога, никому ни слова... (Затемнение).

Прожектор освещает редакцию, РЕПОРТЕРА и РЕДАКТОРА.

РЕПОРТЕР (торжествующе). Не сработало! Теперь ты должен об этом написать. Я знал, что не сработает. Выноси в заголовок. Не сработало!

РЕДАКТОР. Выносим в заголовок... Они не желают лечь в землю! (Затемнение - голоса...)

ГОЛОС (прожектор освещает мальчишкугазетчика). Не сработало! Экстренный выпуск. Не сработало!

ГОЛОС (в темноте, хриплый шепот). Не сработало. Они все стоят... Ктото должен чтото...

ГОЛОС (прожектор освещает модно одетую женщину). Ктото должен чтото...

ГОЛОС (прожектор освещает мальчишкугазетчика). Они все стоят! Экстренный выпуск!

ГОЛОС (хорошо одетая женщина) Не пускайте их в страну!

РЕПОРТЕР (освещенный прожектором, торжествуя). Они стоят! И теперь будут стоять всегда! Больше вы не сможете хоронить солдат...

(Прожектор освещает четверых, зрители слышат их голоса).

ГОЛОС. Они смердят. Предайте их земле!

ГОЛОС. И что мы намерены с ними делать?

ГОЛОС. Что будет с нашей войной? Мы не можем допустить, чтобы чтото случилось с нашей войной...

ГОЛОС (СВЯЩЕННИКА, он стоит лицом к троим мужчинам). Молитесь! Молитесь! Господь должен нам помочь! На колени, все молитесь сердцем, внутренностями, костным мозгом...

ГОЛОС (РЕПОРТЕР, смотрит на четверых). Одними молитвами не обойтись. Что ваши молитвы мертвецу? Они стоят! Человечество встает и вылезает из своей могилы... (Затемнение).

ГОЛОС (в темноте). Вы слышали..? Не сработало...

ГОЛОС (в темноте). Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! Не сработало! Они все стоят!

(Прожектор освещает миссис Дин, миссис Шеллинг, Джулию Блейк).

МИССИС ДИН. Мой сынок...

МИССИС ШЕЛЛИНГ. Мой муж...

ДЖУЛИЯ БЛЕЙК. Мой возлюбленный... (Затемнение).

ГОЛОС (в темноте). Предайте их земле! Они смердят!

(Следующие персонажи проходят через луч горящего прожектора).
[1] [2]