Давидович. Перманентная революция (6)

Несмотря на почти полную безнадежность моего положения пред лицом этой уничтожающей критики, которая не хочет "распространяться", попробую все-таки указать на некоторые смягчающие обстоятельства. Они имеются. Прошу внимания.

Если бы я даже в какой-либо статье 1905 г. формулировал отдельный двусмысленный или неудачный лозунг, способный подать повод к недоразумению, то этот лозунг надо было бы теперь, т. е. 23 году спустя, брать не изолированно, а в связи с другими моими работами на ту же тему, а главное, в связи с моим политическим участием в событиях. Нельзя же просто сообщать читателям голое название неизвестного им (а равно и критикам) произведения и потом вкладывать в это название такой смысл, который находится в полном противоречии со всем, что я писал и делал.

Но может быть не лишним будет прибавить, - о, критики, - что я никогда и нигде не писал, не произносил и не предлагал такого лозунга: "без царя, а правительство рабочее". В основе этого главного аргумента моих судей лежит, помимо всего прочего, постыднейшая фактическая ошибка. Дело в том, что прокламацию под заглавием "Без царя, а правительство рабочее" написал и издал за границей летом 1905 года Парвус. Я в это время давно уже жил нелегально в Петербурге и никакого отношения к этому листку ни делом, ни помышлением не имел. Узнал я о нем гораздо позже из полемических статей. Никогда не имел повода или случая высказываться о нем. Никогда не видел и не читал его (как, впрочем и все мои критики). Такова фактическая сторона этого замечательного дела. Очень жалею, что должен лишить всех Тельманов и Семаров наиболее удобного портативного и убедительного аргумента. Но факты сильнее моих гуманных чувств.

Мало того. Случай так предусмотрительно подвел одно к одному, что в то самое время, как Парвус выпустил заграницей неизвестную мне листовку "Без царя, а правительство рабочее", в Петербурге нелегально издана была написанная мною прокламация под заглавием: "Не царь, не земцы, а народ". Заглавие это, неоднократно повторяющееся в тексте прокламации в качестве лозунга, объемлющего рабочих и крестьян, как бы нарочно придумано для того, чтобы в популярной форме опровергнуть позднейшие утверждения насчет перепрыгивания через демократическую стадию революции. Это воззвание перепечатано в моих "Сочинениях" (том II, ч. I, стр. 256). Там же напечатаны изданные большевистским Центральным Комитетом прокламации мои к тому самому крестьянству, о котором я, по гениальному выражению Сталина, "просто забыл".

Но и это еще не все. Совсем недавно достославный Рафес, один из теоретиков и руководителей китайской революции, в статье, помещенной в теоретическом органе ЦК ВКП, писал все о том же ужасном лозунге, выдвинутом Троцким в 1917 году. Не в 1905, а в 17-м! У меньшевика Рафеса есть впрочем оправдание: он состоял у Петлюры в "министрах" чуть не до 1920 года, и где же было ему, обремененному государственными заботами по борьбе с большевиками, вникать в то, что происходило в лагере Октябрьской революции? - Ну, а редакция органа ЦК? Эка невидаль: одной нелепостью больше или меньше...

Как же так? воскликнет иной из добросовестных читателей, воспитанный на макулатуре последних лет. Ведь нас же учили в сотнях и тысячах книг и статей...

- Да, учили, - придется, друзья, переучиваться. Это накладные расходы периода реакции. Ничего не поделаешь. История не идет прямолинейно. Временами она забирается и в сталинские тупики.

V

ОСУЩЕСТВИЛАСЬ ЛИ У НАС "ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ДИКТАТУРА", И КОГДА ИМЕННО?

Ссылаясь на Ленина, Радек утверждает, что демократическая диктатура осуществилась в двоевластии. Да, Ленин иногда и притом условно, ставил вопрос таким образом, соглашаюсь я. - Как так "иногда"? возмущается Радек и обвиняет меня в посягательстве на одну из фундаментальных идей Ленина. Но Радек сердится только потому, что он неправ. В "Уроках Октября", которые Радек с запозданием годика на четыре тоже подвергает критике, я следующим образом истолковывал слова Ленина об "осуществлении" демократической диктатуры:

"Демократическая рабоче-крестьянская коалиция могла наметиться лишь как незрелая, не поднявшаяся до подлинной власти форма, - как тенденция, но не как факт" (т. III, ч. I, стр. XXI).

По поводу этого истолкования Радек пишет: "Эта передача содержания одной из теоретически наиболее замечательных глав работы Ленина никуда не годится". После этих слов следует патетическая апеляция к традициям большевизма и, наконец, заключительный аккорд: "Вопросы эти черезчур важны, чтобы на них ответить ссылкой на то, что Ленин иногда говорил".

Радек хочет всем этим создать представление о моем невнимательном отношении к "одной из наиболее замечательных" мыслей Ленина. Но Радек напрасно расходует и негодование и пафос. Некоторое количество разумения было бы более уместно. Мое изложение в "Уроках Октября", хоть и крайне сжатое, основано не на внезапном налете с позаимствованными из вторых рук цитатами, а на действительной проработке Ленина. Оно выражает самую суть ленинской мысли в этом вопросе, тогда как многословное изложение Радека, несмотря на обилие цитат, не оставляет в ленинской мысли ни одного живого места.

Почему я употребил ограничительное слово "иногда"? Потому, что так оно и было на деле. Указания на то, что демократическая диктатура "осуществилась" в двоевластии ("в известной форме и до известной степени"), Ленин делал только в период между апрелем и октябрем 1917 г., т. е. до того, как произошло настоящее осуществление демократической революции. Этого Радек не заметил, не понял, не оценил. В борьбе с нынешними эпигонами Ленин крайне условно говорил об "осуществлении" демократической диктатуры, не в качестве исторической характеристики периода двоевластия, - в таком виде это было бы просто бессмыслицей, - а в качестве аргумента против тех, которые ждали второго, улучшенного издания самостоятельной демократической диктатуры. Ленинские слова имели только тот смысл, что никакой другой демократической диктатуры, кроме жалкого выкидыша двоевластия, нет и не будет, и, что надо поэтому "перевооружаться", т. е. менять лозунг. Утверждать же, что коалиция эсеров и меньшевиков с буржуазией, не дававшая крестьянам земли и громившая большевиков, - что это и есть "осуществление" большевистского лозунга, значит либо сознательно выдавать белое за черное, либо окончательно потерять голову.

По адресу меньшевиков можно бы выдвинуть довод, в известной мере аналогичный ленинскому доводу против Каменева: вы ждете "прогрессивной" миссии буржуазии в революции? Эта миссия уже осуществилась: политическая роль Родзянки, Гучкова и Милюкова и есть тот максимум, который могла дать либеральная буржуазия, как керенщина есть тот максимум демократической революции, который мог осуществиться в качестве самостоятельного этапа.

Бесспорные анатомические признаки - рудименты - свидетельствуют, что предки наши имели хвост. Этих признаков достаточно для подтверждения генетического единства животного мира. Но, если говорить откровенно, то у человека, все-таки, нет хвоста. Ленин указывал Каменеву в режиме двоевластия рудименты демократической диктатуры, предупреждая, что из этих рудиментов никакого нового органа ждать нельзя. Но самостоятельной демократической диктатуры у нас все же не было, хотя демократическую революцию мы сделали глубже, решительнее, чище, чем где бы то и когда бы то ни было.

Радеку следует задуматься над тем, что, если бы демократическая диктатура действительно осуществилась в феврале-апреле, то, пожалуй, даже и Молотов узнал бы ее в лицо. Партия и класс понимали демократическую диктатуру, как режим, беспощадно разрушающий старый государственный аппарат монархии и окончательно ликвидирующий помещичье землевладение. Но ведь этого при керенщине и в помине не было. Для большевистской партии дело шло о фактическом осуществлении революционных задач, а не об обнаружении известных социологических и исторических "рудиментов". Эти недоразвившиеся признаки Ленин великолепно установил - для теоретического вразумления своих оппонентов. Но не более того. Радек же пытается уверить нас всерьез, что в период двоевластия, т. е. безвластия, существовала "диктатура", и осуществилась демократическая революция. Но это, видите ли, была такая "демократическая революция", что понадобился весь гений Ленина, чтобы узнать ее. Это и значит, что она не осуществилась. Действительная демократическая революция есть такая вещь, которую без труда узнает каждый безграмотный крестьянин России или Китая. А с морфологическими признаками будет потруднее. Несмотря, например, на русский урок с Каменевым, никак не удается добиться того, чтобы Радек заметил, наконец, что в Китае демократическая диктатура тоже "осуществилась" в ленинском смысле (через Гоминдан) - более полно, более законченно, чем у нас через двоевластие, и что только безнадежные простофили могут ждать второго, улучшенного издания "демократии" в Китае.

Если бы у нас демократическая диктатура осуществилась только в виде керенщины, бывшей на побегушках у Ллойд Джорджа и Клемансо, то пришлось бы сказать, что история учинила жесточайшее издевательство над стратегическим лозунгом большевизма. К счастью, это не так. Большевистский лозунг действительно осуществился - не в смысле морфологического намека, а в смысле величайшей исторической реальности. Только он осуществился не до октября, а после октября. Крестьянская война, по выражению Маркса, подперла диктатуру пролетариата. Сотрудничество двух классов осуществилось через Октябрь в гигантском масштабе. Тогда каждый темный мужик понял и почувствовал, даже без ленинских комментариев, что большевистский лозунг воплотился в жизнь. И сам Ленин оценил именно эту, октябрьскую революцию ее первый этап, - как подлинное осуществление демократической революции, и тем самым, как подлинное, хотя и измененное воплощение стратегического лозунга большевиков. Нужно брать всего Ленина. И прежде всего, Ленина после Октября, когда он осматривал и оценивал события с более высокой горы. Наконец, нужно брать Ленина по ленински, а не по эпигонски.
[1] [2] [3] [4]