16. Станислав Тихонов

[1] [2]

16

Станислав Тихонов

Я нажал рычажок тумблера вперед – желтый пузырек сигнальной лампочки на пульте вспыхнул и пропал. Как в кабине самолета: циферблаты, лампы, ручки, микрофоны. Куда мчишься, сумасшедший самолет?

Севергин повернулся, через плечо спросил:

– Ну, что там обещают?

– На контроль поставили. Как будут новости – сообщат…

На пульте перед Григорием Ивановичем перекидной календарь, испещренный десятками понятных только ему значков. По какой-то своей системе он заполняет оба листочка, наползая на типографские жирные литеры: «13 НОЯБРЯ, понедельник. Восход солнца – в 8.01, заход – в 16.27, долгота дня – 8.26».

Ошибочка имеет место. Для нас, во всяком случае. Долгота нашего дня – 24 часа. 1440 минут. 86 400 секунд. Арифметика вроде бы, но у нас секунды тоже считаются.

– Неважный денек сегодня, – сказал я Севергину.

– А что? – невозмутимо затянулся он сигаретой.

– Тринадцатое число, понедельник, месяц ноябрь, високосный год. И дождик…

– Не считается, – мотнул головой Севергин. – Я тринадцатое люблю. И родился я тринадцатого. А судьбу хулить – что ценного кобеля дразнить…

Он глянул на табло электрических часов и сказал Рите и мне:

– Вам, друзья ситные, обедать пора. Сейчас придут Халецкий с Задиракой, и сразу же вы – аллюром.

Рита тоже подняла глаза на красные цифры, удивленно сказала:

– Как быстро время прилетело…

Севергин аккуратно раздавил окурок в пепельнице, приплюнул на него для верности, усмехнулся бегло:

– Здесь как в космосе: на земле – год, у нас – десять.

И стороннему человеку не понять было, шутит он или говорит всерьез.

Я протянул Рите значок-жетон с надписью «ОПЕРГРУППА»:

– Пошли, доктор Ушакова. По этому значку всюду и везде без очереди. Даже в столовой.

Мы вышли из дежурной части во внутренний двор. Косой ветер рвал дождь в хлесткие холодные брызги. В коричнево-серых лекалах луж расплылись яркие цветные пятна бензина, мерцавшие зеленью и синевой, как засохшие фиолетовые чернила.

У дверей собачника стояли кинологи Юра Одинцов и Вася Шаров. Они смотрели на своих собак – Юнгара и Шаха, которые, как щенки, носились по двору, налетали друг на друга, рычали несердито, понарошке грызлись, сшибаясь грудью и становясь на задние лапы наподобие геральдических львов.

Рита опасливо посмотрела на громадных псов, спросила осторожно:

– А ничего, что они вот так здесь бегают? Без привязи?

– А что?

– Куснуть ведь могут, наверное?

Я засмеялся:

– Служебная собака может куснуть прохожего только по команде хозяина.

Но на всякий случай – чтобы ей спокойнее было – взял ее под руку. Она невольно прижала мою руку крепче к себе, и прикосновение к ее мягкому теплому боку ударило меня током.

Ах, память! Зыбун-песок. Все истаяло, утекло, пропало. Вот так же, прижавшись друг к другу, мы прыгали через лужи, в которых дымились сиреневые шары фонарей, бежали в кафе «Синяя птица», неподалеку отсюда, на улице Чехова в переулочке, шесть ступенек в полуподвал. Колышущиеся серые клубы дыма, плотные, как хлопковые тюки, пятна желтого света от бра, важные бородатые мальчики, кислое разбавленное вино, тонконогие девочки в коротеньких юбочках, остывший кофе, пляшущий ритм сердца, радостно-грустное томление, сладкие зазывные кошачьи голоса джазистов, скачущий всхлип бит-музыки, тощий севрюжий профиль поэта на крошечной эстраде:

…Обернулся шар земной,
Как яблоко в руках!
Пробежало десять лет
– Следа не увидать…

Помнишь, как ты смешно говорила: «А не пора ли устроить очередную оргию в злачных местах?» Это означало – пойти в кафе-мороженое или на танцы. Наверное, ты потом рассказала мужу о наших «оргиях в злачных местах», и он добро, снисходительно ухмыльнулся: «Милые, глупые ребятки!..»

– Рита, а помнишь, как ты рассердилась на меня из-за крючка? – спросил я.

– Из-за крючка? – Рита удивленно взглянула мне в глаза, она морщила лоб. – Что-то припоминаю, но…

Ничего ты не припоминаешь. Да и помнить-то, собственно, нечего. Так, пустяки… Но вся моя нынешняя жизнь состоит из запоминания пустяков. Крючок…

Она пришла на свидание очень гордая. В кафе на улице Горького, бывшем коктейль-холле, уселись мы чинно за столик. Рита расстегнула сумку, достала из нее складной крючок. Двойной крючок в виде скрипичного ключа. Верхней загогулиной крючок прицепила к краю стола, а на нижнюю повесила сумочку. Совершенно загранично, крайне элегантно. И посмотрела на меня – ну как?

А меня обуял дикий хохот. Ну, просто я помирал от смеха, – не понимаю теперь, что мне показалось тогда таким смешным в этом анодированном симпатичном крючке. Может быть, я ощущал ужасную несовместимость этого жалкого атрибута маленькой светской жизни с нашей студенческой бедностью? Не знаю, в общем, почему мне показался этот крючок таким нелепым и смешным. Эх, дуралей, мне бы хоть разок им восхититься…

Нет, я безудержно смеялся. Пока не увидел, что в глазах у нее слезы…

А столовая управления переполнена. Обеденный час, и все столики огромного, как вокзал, помещения заняты. Только один, у самой раздачи, пуст, четыре чистых прибора – никаких табличек, объявлений, но, как бы ни торопился алчущий милиционер, он никогда не сядет сюда. Все знают, что этот стол занимать рискованно, могут «попросить», – здесь обедает Опергруппа Дежурного по городу: тот, кто в ней занят, выходить из управления не имеет права. А за всеми остальными столами бушует море человеческих забот, служебных и личных дел-делишек – неизбежная приправа к суточным щам и гуляшу «по-африкански».

– …Я тебе говорю точно – он ко мне придирается…

– …Нет, нам за этот квартал в министерстве загривок намылят…

– …Да Карпов ему в эндшпиле всегда воткнет…

– …Эх, если теща к нам не переедет, что с девочкой делать – ума не приложу…

– …Но ведь сорок семь тысяч вы же на обыске изъяли?…

– …Пластинка – обалдеть можно, Рей Конифф, «Смех под дождем» называется…

– …Мне к Новому году в Бибиреве квартиру обещали как из пушки…

– …У Шавырина дела неважные – финка прорезала плевру и задела легкое…

– …Тут я не выдержал и с двух стволов в него – раз! раз! Наповал! Глухарина на четыре кило…

– …Башкин, зануда, грозится, если дело не закончу, на сессию в институт меня не отпустит…

– …А пьяный говорит нам: если бы я разглядел, что машина милицейская, я бы ее пинать ногой не стал…

Рита отодвинула тарелку, посмотрела на меня, сказала медленно:

– Ты и теперь ешь, как раньше…

– А как я ем?

– Мне кажется, ты не ощущаешь вкуса. Со стороны такое впечатление, что тебе все равно, какая еда…

– Наверное. – Я пожал плечами и вдруг, совершенно неожиданно для себя самого, спросил: – А как ест твой муж?

Рита положила на стол вилку, долго смотрела на свой гуляш, будто припоминала, как должен отнестись к этим розовато-серым комкам мяса, испачканным коричневой жижей, ее муж – неизвестный мне распрекрасный молодец, который лет шесть назад показался ей много интереснее и привлекательнее меня. Настолько, что она разорвала – мгновенно, навсегда – все связывающее нас, будто пучок истлевших ниток…

– Мой муж, – ровным голосом сказала Рита, – ест всегда с большим аппетитом. Спит только на правом боку и всегда без сновидений. С умеренным азартом играет по полкопейки в преферанс. По телевизору смотрит «Клуб кинопутешествий» и «В мире животных». По утрам бегает трусцой. На работу всегда ходит с охотой. Я подробно рассказала о нем?

– Да, по-видимому, – сказал я неуверенно.

– А почему ты спросил?

– Не знаю. Просто мне хотелось представить его…

Рита отпила глоток кофе, закурила сигарету:

– Он врач. В подмосковном санатории. Не злой. И не добрый. Далеко не глупый, но и ум его мне не очень понятен. Вполне здоровый. Всегда в ровном настроении. Совершенно равнодушный. Никакой…

Мимо нас прошел инспектор Колотыгин из 2-го отдела, поздоровался, включил висящий на стене радиоприемник, и из белой коробочки рванулся ко мне голос Кати:

– Вы слушаете программу «Маяк»…

И в голосе ее было столько торжественности и обещания необычного, будто она вела радиопередачу с Марса.

– На волне «Маяка» – музыка из кинофильмов…

Ладно, пускай будет музыка из кинофильмов. Катя ее нам посулила так же, как она говорит мне вечером: «Знаешь, Стас, я так закрутилась, что не успела приготовить ужин. Но я по дороге домой купила торт-мороженое: это ужа-а-сно вкусно!..»

Рита положила ладонь на мою руку и спросила тихо:

– Стас, а ты доволен своей жизнью? Своей работой?

– Я делаю то, что умею.

Рита быстро взглянула на меня:

– Твоя работа требует особого умения?
[1] [2]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.