(Вендровский Давид Ефимович). Наша улица (сборник) (3)
[1] [2] [3] [4]- Какая же это должность?
- В нашем Кредитном обществе, пустяковая работа:
сходить куда-нибудь, что-нибудь передать...
- Дядя еле на ногах держится, куда ему на побегушках...
- Ничего, когда он будет сыт, у него появится и сила.
- А ты бы навестил дядю, посмотрел бы на него, - сказала тетя Фейга. Он ведь харкает кровью.
- Ничего, поправится. Свежий воздух будет ему на пользу.
- Дай-то бог! - вытирая набегающие на глаза слезы, вздохнула тетя. Когда же она будет, эта замечательная должность?
- Придется подождать недельки две. Вот состоится у нас заседание правления - утвердим... Но будьте спокойны, тетя. Считайте, что должность дядя уже получил.
Я ручаюсь...
- Пока солнце взойдет, роса очи выест, - со вздохом заметила тетя.
- Ничего не поделаешь. Придется немного потерпеть.
После этого разговора Беленький даже не показе: ллся тете, когда она приходила к нему.
- Ждать осталось недолго, - передавал он ей черзз прислугу.
Тетя Фейга уходила плача, проклиная племянника самыми страшными проклятиями.
2
В то утро Беленький был доволен собою больше обыкновенного.
Вчера на заседании правления было вынесено решение зачислить дядю Калмана в штат Общества взаимного кредита старшим рассыльным с окладом двадцать рублей в месяц.
Наконец эта язва, тетя Фейга, перестанет надоедать ему просьбами о помощи! "Но, черт бы ее побрал, именно тогда, когда нужно, она не является. Разве послать кого-нибудь сообщить дяде Калману, что он может явиться на работу?"
Вдруг ему пришло в голову: "Сам принесу им добрую весть, пусть эти попрошайки убедятся, что там, где дело не противоречит моим принципам, я всегда готов помочь человеку".
Уже лет двадцать Белгнький не был у своего дяди. О"
даже не помнил точно, где гот живет. Только знал со слов тети Фейги, что они по-прежнему проживают на окраине города, почему-то пазкваглюй "Америкой". Но это ничего.
Он их как-нибудь отыщет.
".Мой визит будет для них большой честью, - самодовольно думал Беленькчй. - Денег это ведь не стоит, почему бы не доставить людям удовольствие?.."
Падез темно-серое пальто с шелковыми отворотами, оп взял свою черную трость с серебряным набалдашником и отправился к дяде.
"Америка" за двадцать лет нисколько не изменила своего облика. Улицы оставались такими же узкими, кривыми и грязными, какими помнил их Беленький. Даже в летнюю жару не высыхали там заплесневелые, зеленые лужи. Улички кишели оборванными ребятишками. Одни играли в лошадки, другие в лапту, третьи азартно состязались в беге, поднимая босыми ногами пыль. Маленькие девочки, выставив вперед животы, держали на руках хилых младенцев, убаюкивали их или совали в рот завернутый в тряпочку жеваный хлеб.
Скупщики тряпья и костей с пустыми мешками под мышкой, шарманщик с шарманкой на груди и с попугаем в клетке, плотники с инструментами в руках шли в "город" в поисках заработка. Старая женщина сгибалась под тяжестью двух корзин с мелкими зелеными яблоками. Старик с всклокоченной бородой чинил дырявую крышу ветхого домика.
Молодая беременная женщина с натугой тянула из колодца ведро с водой... На всем лежала печать безысходной нищеты, забитости, безнадежности.
"Эти люди живут только заботами о сегодняшнем дне.
Другой, лучшей жизни им и не надо", - подумал Беленький.
Ему вспомнились его детские годы, когда он сам, бедный сирота, в большой, надвинутой на уши шапке, оборванный и босой, бегал по этим уличкам. Он с гордостью подумал: "И я остался бы таким, как они, если бы не мой ум, воля и твердые принципы... Когда человек знает, чего хочет, и строго держится своих принципов, он всегда добьется своего... Где их тут найдешь?" - вдруг охватила его досада.
Остановив босого мальчишку с буханкой черного хлеба в одной руке и селедкой, завернутой в коричневую бумагу, в другой, Беленький спросил его:
- Слушай, мальчик, не знаешь ли ты, где здесь живет маклер Калман Райцес?
- Калман Райцес? Чахоточный? Вон в том закоулке, - показал он налево. А там перейдете на другую сторону...
Не дослушав объяснений мальчишки, Беленький пошел в указанном направлении.
Когда он приблизился к переулку, до его слуха донеслись громкие рыдания и причитания - вестники смерти.
Вслед за тем из переулка показалась похоронная процессия. Впереди за гробом шли закутанная в платок рыдающая женщина и три взрослые девушки, тоже плакавшие навзрыд.
[1] [2] [3] [4]