Степанович. Виктор Вавич (Книга 2) (15)

- Давай костыль!.. Враздрай ее, враскоряч... - слышал Виктор.

Визгнул голос.

- Га! Гу-ух! - орали над Виктором с крыльца, глядели красными лицами туда через головы, на ворота. Пялились, тискались наперебой. Слетел один.

- Что? что? - теребил его Виктор, рвал за ворот, кричал в ухо: - Что?

- Жидовку!.. На ворота!.. Прибили! Ух, треплють! И вдруг рожок медным голосом, и затрясся сигнал над головами. Вавич дернулся, и голова ушла в плечи.

- Фу! Это пожарные!

Вон стали и дымят факелы. Не пускают, не проехать. И с грохотом, скрежетом рухнула крыша напротив, присело пламя, и жарким духом дунули искры, и снова взлетело в небо пламя.

- Ураа! а! - гаркнула толпа.

- Жидов, туды их кровину, бей! бей! - вопил над ухом у Виктора пьяный голос. - Бее-е-ей-йя!

Виктор рванул вперед. Какой-то парнишка тискался под стенкой, две кухонных лампы в руке над головой, и вдруг толпа метнулась навстречу, дернулась. Виктор услыхал через крик сухой стук, и крик спал на миг, и ясно ударили два выстрела: серьезно, строго хлопнули выстрелы.

- Жиды стреляют! А-а! - и высокий вой ветром подул по толпе.

- Где, где? - кричал Виктор и рвался под стенкой вперед, а мимо бежали, спотыкались, и уж чисто впереди, вон огонек пыхнул и - дах! - и еще и еще, с другой стороны.

Виктор вытащил наган, крепко зажал в руке. Опять огонек впереди, и Виктор нажал курок - не нажал, рванул горячей рукой.

- А, так вашу в смерть... - шептал Виктор. И вдруг сзади выстрел. Виктор оглянулся. Пожар пылал. Кто-то бегом топал сзади.

- За крыльцо! Дурак! - голос запыхавшийся. - Вон еще бегут. Сеньковский и Виктор два раза подряд выстрелили вперед в темноту. И часто-часто застукали выстрелы, и отскочила щебенка от крыльца.

- А сволочь жидовская! - и зубы скрипели у Виктора. Он стоял в рост и стрелял и на ощупь перезаряжал наган.

- Назад, назад, болван! - Сеньковский дергал за спину. Еще какие-то толпились кучкой сзади. - Назад! - и Сеньковский рывком повернул Виктора за рукав.

Дап! дап-дап! - и огоньки сеяли из темноты.

- Господин надзиратель! Налево в проулок.

Виктор упирался, но уж и второй его тянул за локоть, и Сеньковский дышал перегаром в лицо - ходом!

Виктор натыкался на хлам, на ящики и вдруг глянул вбок - те ворота - и раскинула руки и ноги... висит, как чудом, как приклеенная, и увидал черным колом торчал костыль из ладони.

- Ходом! Пошли, пошли! - и Сеньковский дернул Виктора вперед.

Будь проклят!

ТАНЕЧКА ходила по паркету от рояля к двери мимо трюмо. Из двери, из столовой, шел свет, и только ее одну видно в трюмо, когда проходит мимо. И Таня проходила и скашивала глаза в трюмо, и цвет, тот самый единственный цвет, рамкой оттенял шею и бросал на щеки отсвет - чуть страшный, неведомого огня.

- И не надо! - шептала Таня и длинными шагами скользила по паркету и вдруг остановилась, подошла вплотную к трюмо, к самому зеркалу присунула лицо и злыми, ярыми глазами глядела себе в глаза, и как воткнулся глаз в глаз и не оторваться.

- И... не... на-до! - громко сказала Таня и отвернулась. - Бабушка! крикнула Таня, вышла в столовую. - Бабушка! Да бабушка, черт вас дери совсем!

- Чего? Упало чего? - шлепает на бегу.

- Чаю, я говорю, а никто не подал.

- Да стоит же чай, Бог ты мой, орать-то так... фу, убивают, думала. Чай-то вот. Сослепу-то орать...

- Ну, так и садитесь, пейте. Садитесь, говорю, сюда, сейчас же! Ну! Я вам наливать буду.

- Не надо, не надо крепко так, - и старуха замахала рукой.

- И варенья вот вам. В чайное блюдечко! Чепуха, сожрете. Вот полное блюдечко наложу. Вот! Куда? В рот. - И Таня села, и стул пискнул.

- Куда же столько? - и старуха закачала головой, заулыбалась губами на варенье.

- Бабушка! - Таня кричала, как глухой. Старуха глядела, мелкими складками пошел сухой лоб. - Бабушка! Что, если б муж бы ваш или жених вам на свадьбу газету принес? В подарок?

- Как это газету?

- Ешьте варенье! - крикнула Таня. - Газету, я говорю! С самыми интересными новостями! Что царя убили. Старуха затрясла головой, и глаза в чашку.

- Ну, все равно, с картинками. Газету вот эдакую! - И Таня развела руками круг, и сзади черными крыльями махнула тень, и старуха вздрогнула. На свадьбу? А? - и Таня встала и со всей силы глядела в старуху. - Что?

- Да не пойму... Газету? Зачем же газету?

- И мне незачем! - крикнула Таня. - И в рожу надо кинуть газету, - и Таня отшвырнула воздух рукой. - Газетчик! С душой надо, а не с... - Таня отпихнула стул назад, с громом, с рокотом, и вышла в гостиную. Села с размаху на диван. Таня бросила взгляд в трюмо. Виден был стол в столовой, старуха без шума доставала ложечкой варенье. Таня стала глядеть в угол в темноту.

- Ой, никак на черном ходу стучат! - И Таня видела в зеркало, как вскочила старуха.

"Стучат, стучат, действительно стучат", - Таня встала и пошла к кухне.

Старуха уж отпирала. Дворник шагнул через порог и стал, придерживал сзади дверь.

- Что вы там шепчетесь? - и Таня твердыми каблуками застукала по коридору. - Что такое?

- А вот говорит, - шептала старуха и наклонялась в такт, - чтоб, говорит, завтра, говорит, иконы на окно поставить, - и старуха выставила ладони, - чтоб знали, что православные, говорит, люди, - дворник глядел старухе в темя, улыбался, кивал головою, - чтоб, говорит...

- А верно, - и голос у дворника вразумительный, - ну, камнем кто. Простое дело...

- Зачем, зачем? - Таня шагнула к дворнику. Но дворник уж всунул спину в дверь, улыбался - такое уж дело... - и закрыл дверь. Таня дернулась к двери, хватилась за ручку.

- Шш! - старуха придерживала дверь. - Он говорит, барышня, говорит, и старуха зашептала едва слышно, - забастовку завтра делают... русские делают... прямо бунтовать, говорит, все будут.

- Иконы почему? - крикнула Таня.

- Иконы...- но ничего нельзя было расслышать, бился, трепетал электрический звонок в кухне, кто-то часто, прерывисто звонил в парадную дверь. Таня бегом бросилась отворять, и тревожный воздух заходил в груди. Звонок бился, вздрагивал сзади нервной дрожью. Таня быстрой рукой открыла дама в вязаной шали, улыбается насильно, искательно.

- Простите, одну минутку, на пару слов, - дама озиралась в передней, я внизу живу. Лейбович. Идемте на минуту, - и она тащила Таню в гостиную, слушайте, умоляю вас, - шептала Лейбович, - вы же интеллигентный человек.

- Да сядьте, сядьте, - говорила Таня.

- Ой, милая, я не могу. Вы знаете, - и вдруг голос осекся, охрип, Лейбович глотала сухим горлом, - дайте мне выпить глоток, - хрипло говорила Лейбович, и Танечка видела в полутьме, как трясется шаль на голове.

Танечка выпрыгнула в столовую, схватила свою неначатую чашку, и чашка дробно билась о зубы в руках у Лейбович. Она с трудом глотала, поставила чашку на рояль.

- Я вас умоляю, - свежим голосом говорила Лейбович, - дайте нам на завтра, только на завтра, пару икон, вы же понимаете? Только поставить. Вы знаете, что делается на Слободке? Ой! - и Лейбович сцепила обе руки и била ими себя в лоб. - Я не знаю, если есть Бог, то как он может смотреть на это, когда человек, человек не может... человек не может это видеть. Господи, Господи! - и Лейбович с судорогой подняла стиснутые руки. - Это христиане! Это русские! Православные убивают! Стариков убивают... женщинам... беременным... - Лейбович захлебнулась, она вдруг села на стул, вцепилась пальцами в голову. Она вскочила. - Будь проклята, проклята! Проклята эта страна! - крикнула исступленным голосом. - Тьфу, тьфу, тьфу на тебя! - и она плевала как будто в кого-то перед собой и снова бросилась на стул и вцепилась, точно хотела содрать с себя волосы, и, скорчившись, все ударяла сильней и сильней ногой об пол.

- Слушайте, слушайте, - Таня наклонилась, трепала за плечо Лейбович, кто же это, кто?
[1] [2] [3] [4]