Глава 3. Жуемотина
[1] [2] [3]— Здравствуйте, если не шутите.
Народное клише весьма подходило к случаю.
Сосед плутовато засмеялся.
— Чудесный ответ и в народном духе. Какой он все-таки у нас умница.
— Кто? — спросил Гангут.
— Наш народ. Лукав, смекалист. Сосед слегка придержал Гангута рукой за грудь. Лифт ушел.
— Да зайдемте ко мне, — сказал сосед.
— Простите? — не понял Гангут.
— Да зайдемте же в самом деле ко мне. — Сосед хитровато смеялся. — Что же в самом деле, живем, живем… Он был слегка пьяноват.
— Никогда бы к вам не зашел, — сказал Гангут. — А вот сегодня зайду.
— Именно сегодня, — продолжал хихикать сосед. — Гости. Юбилей. Да заходите же.
Гангут был введен в пропитанную запахами тяжелой праздничной готовки квартиру. Оказалось, полстолетия художественному редактору Ершову, то есть «человеку, глядящему исподлобья и в сторону», нелюбезному соседу. Большое изобилие украшало стол, торчали ножки венгерских индеек, недоразрушенные мраморные плоскости студня отсвечивали богатую люстру. С первого же взгляда на гостей Гангут понял, что ему не следовало сюда приходить.
— А это наш сосед, русский режиссер Виталий Семенович Гангут, — крикнул юбиляр.
Началось уплотнение, после которого Гангут оказался на краю дивана между дамой в лоснящемся парике и хрупким ребенком-школьником, из тех, что среди бела дня звонят в дверь и ошарашивают творческую интеллигенцию вопросом: «Извините, пожалуйста, нет ли у вас бумажной макулатуры?»
— … русский режиссер… небесталанный, одаренный… мы бы, если бы… ну, помнишь, эта штука историческая о нашей родине… русский режиссер… задвинули на зады… сами знаете кто…
С разных концов стола на Гангута смотрели. Кувшинные рыла.
— Это почему же такой упор на национальность? — спросил он свою соседку.
— А потому, что вас тут раньше жидом считали, Виталик, — с полной непринужденностью и некоторой сердечностью ответила дама, поправляя одновременно и грудь и паричок.
— Ошиблись, — крикнул мужской голос с другого конца стола.
Послышался общий смех. потом кто-то предложил за что-то выпить, все стали быстро выпивать-закусывать, разговор пошел вразнобой, о Гангуте забыли, и лишь тогда, то есть с весьма значительным опозданием, он оттолкнул локтем тарелку, на которую уже навалили закуски — кусок студня, кусок индюшатины, кусок пирога, селедку, винегрет, — и обратился к соседке с громким вопросом: