Эпилог (2)

Случилось так, что нашу либеральную общественность на фоне множества мелких расколов посетил один капитальный раскол, и старшие Стратовы приняли в этом расколе свое деятельное участие. Речь идет об объединительной (это на фоне-то бесконечных расколов!) конференции оппозиционных сил, на которой произошло историческое рукопожатие коня Касьянова и трепетной лани Лимонова. Этому акту наш Эдик (в смысле, папа) и наша Элла (голосистая, как Фицджеральд) заявили решительный протест: как могут ревнители светлого европейского либерализма объединяться с красно-черными, да еще и отмеченными открыто-большевистским заклятием отморозками?! Мы их не только понимаем, но и призываем так держать. Ген Дуардович будет, конечно, горд своими, как он в юности своей говорил о моложавых родителях, «предками».

Явный неглижанс был, конечно, проявлен автором в отношении Льва Африкановича Хряща, этого общего свояка, всегда готового оказать протекцию, посодействовать советом, а то и взмыть на такую высоту, когда без всяких оговорок бросаются на помощь. Не исключено, что такое небрежение было проявлено автором в связи с тем, что эта крупная фигура постоянно находилась в состоянии либо полной, либо частичной засекреченности. Публика, в общем-то, никогда не знала, где обретается и чем занимается этот московский барин, тип Гиляровского, с его постоянной улыбкой благорасположения и с благоухающим аппетитом. Нам и сейчас иногда кажется, что, пиша поэму о майоре Вовкове, автор где-то по большому счету имел в виду Льва Африкановича, однако, поразмыслив, мы понимаем, что так не может быть даже в условиях запутанного летоисчисления. Ведь Вовков-то покинул сей мир в чине майора, в то время как Л.А. Хрящ достиг генерала-полковника и благоденствует сейчас на острове Мальта в роли Лео Кортелакса.

Но родственники-то, родственники, близкие души, тот же Ген, которого он вытаскивал из тесных, ох, тесных объятий ЦКГБ, та же Ашка, которую, собственно говоря, и свел с ее нынешним супругом, то есть практически сделал ее королевой Габона, те же их родители, та же его свояченица, папина мама, почему же они не напомнили автору об этой недюжинной личности? Неужели трудно вытащить бибикалку из кармана? Занимаясь подобного рода внутренней демагогией, автор нередко дает себе зарок посетить генерала в его мальтийском убежище. Вот, окидывая взглядом географическую карту, преисполняешься какими-то убаюкивающими чувствами: все-таки не зря произошел эволюционный скачок назад, если на множестве островов, будь то Мальта, или Корфу, или Пантеллерия, сидят в своих виллах наши советско-российские секретные генералы и разгадывают кроссворды марксизма-ленинизма. Ну немного провоцируют на международной арене, но кто без греха.

Ну вот, теперь мы и приблизились к эпилогической встрече с нашим центровым протагонистом, с той персоной, в честь которой и задумано было превращение детской дилогии во взрослую трилогию. Как, должно быть, заметил внимательный читатель, олигарх Стратов не очень-то любил упоминаний о неком Геннадии Стратофонтове, «который хорошо учился в школе и не растерялся в трудных обстоятельствах», не очень-то он любил и литературные размышления о протагонистах и прототипах, он вообще не очень-то любил беллетристику; предпочитал стихи. Теперь, после в равной степени нелепого и ужасного завершения своего возврата, он вообще не знал, что ему дальше делать в оставшейся жизни.

Алмаза похоронили в укромном уголке на Поликуровом холме в Ялте. Священник, отпевавший друга, не очень-то понравился Гену. Длинный и не слишком бородатый, он мало был похож на православного пастыря. Ген, впрочем, не очень-то отчетливо представлял, как должен выглядеть православный служитель. Может быть, на похоронах Макса должен служить вот именно такой необычный священник готического типа.

«Это наш друг еще по комсомолу, — сказал ему Мастер Сук после того, как все завершилось. — Интересный человек. Советую, Ген, поговорить с ним: может быть, полегчает».

Они спускались с Поликурова холма к автостоянке. Мастер Шок мониторил окружающее пространство в радиусе нескольких сот метров. Сук приглядывался к Гену. Тот как-то разительно изменился, приобрел отчетливо волковатый вид с бегающими глазами. Он ответствовал Мастеру Суку, с которым, можно сказать, не разлучался уже больше пятнадцати лет (минус тюрьма), равно как и с Мастером Шоком: «Спасибо за предложение, дружище. В будущем постараюсь встретиться с отцом Феликсом, если оно состоится».

«Что „оно“?» — с мнимым спокойствием спросил Сук.

Ген усмехнулся. «Будущее. Пока что прошу тебя сообщить Ашке, что я не приеду в Габон».

При этих словах босса Шок резко остановился, будто споткнулся. «Что ты задумал, Ген?»

Ген положил руку ему на плечо. «Я сам не знаю, что я задумал». Он поправил рюкзак на своих плечах и показал на молодых парней, которые то тут, то там стояли у стен вдоль извилистой улицы, идущей вниз к одной из шумных ялтинских параллелей. «Это что за ребята?»

«Это наши», — сказал Сук.

«Снимите охрану! — скомандовал Ген. — Я остаюсь один. Связь по Интернету. Спасибо за все».

С этими словами он побежал вниз и завернул за угол. Когда на транспортную параллель, сохраняя мнимое спокойствие, вышли эти двое, самые надежнейшие из Самых Надежных, мастера и философы охраны и обороны, они увидели, что основатель «Таблицы-М» впрыгивает в переполненый рейсовый автобус.

Вот так Ген Стратов пропал по крайней мере на несколько месяцев. Однажды он позвонил мне на мобильный и сообщил довольно веселым или, лучше сказать, спокойным голосом, что путешествует. Я поинтересовался, в каких краях. Оказалось, что бродяжничает по Рязанщине, точнее, по следам затоваренной то ли бочко-, то ли стеклотары. Оттого и вспомнил Старого Сочинителя. Надеется в конце концов добраться до наших мест. То есть до Биаррица? Вот именно. Приедем в Биарриц и будем там сушить мокриц. В дальнейшем до меня доходили о нем только отрывочные, клочковатые сведения. Присовокупив к ним некоторую литературщину, я попытался представить себе его одиссею: как он жил и чем занимался на своем пути.

Собственно говоря, он ничем не занимался. Приехал, например, в Тамбов; зачем? Да просто не был там раньше. Поселился в гостинице, стал спать. Сквозь сон смотрел телевизор. Отмечал некоторые моменты. Вот Израиль — интересная страна. Очень большой процент граждан появляется в телевизоре. В Ливане тоже немало, но меньше. Вспоминал Галича: «Израильская, говорю, военщина/ Известна, говорю, всему свету!/ Как мать, говорю, и как женщина (это мужчина говорит),/ Требую, говорю, к ответу!» Начинается сериал «Девять жизней Нестора Махно». Он смотрит и это. Думает сквозь сон: «Этот фильм хорош на Тамбовщине, ведь и здесь народ долго никому не подчинялся».

Вдруг просыпался, чтобы пободрствовать. Спускался в ресторан, там чудный получал рулет «Тамбовская казначейша», просто восхитительный! Мелькала, конечно, мысль: «А при советской власти, небось, все тут лапу сосали».
[1] [2] [3] [4]